Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья - Александр Горбунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером после игры, для ростовчан победной, администратор сообщил судьям, что раков для них ловили два офицера областного управления КГБ, перед которыми была поставлена задача полностью оградить арбитров от нежелательных контактов.
«Телега» от Подобеда
Как-то советские хоккеисты проводили под Новый год турне по Северной Америке, и канадцы решили устроить для руководства делегации гостей, которую возглавлял Вячеслав Колосков, дружеский новогодний ужин. Колосков, естественно, пригласил всех своих, в том числе и тихого, неприметного человека из КГБ – они всегда сопровождали спортивные команды. Комитетчик – подполковник Подобед – пришел в тренировочных брюках, тапочках, футболке, вел себя, как и подобает вести себя людям его профессии: больше молчал, выпил пару рюмок, принялся за кофе.
«Мы, – вспоминает Колосков, – не стали долго засиживаться, поблагодарили хозяев за гостеприимство, разошлись по номерам. Я еще подумал: правильно все-таки сделал, что комитетчика пригласил. Пусть не через третьих лиц информацию собирает, а сам видит: все прошло пристойно, политических разговоров не велось, к женщинам никто не приставал, хоть они и были за столом.
Возвращаемся мы в Москву. Звонит мне дня через два мой хороший друг Валера Балясников. Одно время он играл в воротах за московское „Динамо“, потом его пригласили на работу в КГБ.
– Слава, встретиться надо.
Встретились. Он меня спрашивает:
– Что там у вас за застолье случилось?
Объясняю все, как было.
Балясников говорит:
– „Телега“ на тебя пришла. Хочешь, по памяти выдержку из нее процитирую? „В разговорах не отстаивал интересы Родины, поскольку ни разу не упомянул о преимуществах советского образа жизни, даже когда говорил тост“.»
Побег в Бразилии
Владимир Пономарев, великолепный крайний защитник ЦСКА и сборной СССР, рассказывал, как однажды в Бразилии, устав от сборов национальной команды, ее перелетов по Южной Америке и матчей, он договорился с Валерием Ворониным и Виталием Хмельницким пошутить над сопровождавшим команду чекистом.
Прикрепленным к сборной кагэбэшником, так уж вышло, был молодой парень, за границу выехавший впервые. Воронин запустил «дезу», что «Пономарь с Хмелем» будто бы «решили свалить за кордон». И говорил все это Валерий партнерам по команде так, чтобы слышал чекист. Наступил «день икс». Пономарев и Хмельницкий взяли огромные сумки, напихали в них каких-то шмоток, чтобы повнушительнее смотрелось, и тихонечко, на цыпочках, направились вечером к дверям отеля. Вся команда, знавшая о том, что произойдет, сидела, затаившись, в баре. Молодой кагэбэшник вскочил, в два прыжка догнал «беглецов»: «Куда?!» – и схватил их крепкими руками за шеи. Хохот был невероятный. Парень и сам рассмеялся. Даже не пришлось ему объяснять, что его разыграли.
«Волга» со шторками
В советскую эпоху, отмеченную, помимо всего прочего, воинственным насаждением атеизма, Владислав Третьяк перед важными турнирами – чемпионатами мира и Европы, Олимпийскими играми, да и не только перед ними, регулярно ездил в Троице-Сергиеву лавру к наместнику Алексию. Алексий, с которым выдающийся вратарь познакомился еще в советские времена, крестил обоих детей Третьяка, его жену Татьяну. Отношения они сохраняли в тайне, поскольку КПСС, членом которой был Третьяк, за походы в церковь и – тем более – за участие в церковных обрядах наказывала. «Владыка, – рассказывал Третьяк, – присылал за нами черную „Волгу“ со шторками. Она отвозила нас прямо на задний двор лавры. По музеям спортсменам ходить не возбранялось, а как мы оказывались у него за столом – никто не видел. За все время не было ни одного прокола. Вот это называется конспирация!»
Блажен, кто верует. Нет, полагаю, никаких оснований сомневаться в том, что те, кому следует, были прекрасно осведомлены о визитах в лавру пассажиров «Волги» со шторками. Деятельность церкви полностью контролировалась ЦК КПСС и КГБ, и на каком-то уровне в этих организациях – высоком или среднем (но никак не рядовом) – приняли решение не трогать Третьяка, пусть бывает в лавре, встречается с Алексием. Почему нет, если это положительным образом сказывается на результатах советской хоккейной команды.
Под контролем
В сентябре 1984 года политические, спортивные власти СССР и примкнувший к ним КГБ пребывали в состоянии повышенной боевой готовности: теннисный жребий распорядился таким образом, что в финале европейской зоны «А» розыгрыша Кубка Дэвиса должны были встретиться команды Советского Союза и Израиля.
Матч решили провести в Донецке – без гимнов, без флагов, с контролем над местными студентами-арабами, над тем, кому и на какие места проданы билеты, с каждодневной накачкой «Проиграть нельзя!», с запретом перед матчем пожимать руки соперникам, обмениваться вымпелами, с выпуском специальной инструкции «Как вести себя на стадионе», с расселением израильской команды на одном этаже, с запретом селить в этой же гостинице советских евреев…
«Членов нашей делегации, – вспоминал потом в своей книге „Первый сет“ капитан советской сборной Шамиль Тарпищев, – настолько затерроризировали, что у нас складывалось впечатление, будто успех теннисистов из Израиля приведет к победе мирового сионизма». Руководитель научной группы советской теннисной команды Анна Скородумова сыграла в теннис с президентом теннисной Федерации Израиля. Ее, понятно, разыграли – ожидают, мол, теперь крупные неприятности, и на фоне окружавшего матч бреда и маразма она не могла не поверить в это.
Тарпищев, надо сказать, и вымпел советский вручил, и израильский принял (его, правда, сразу же отобрал сотрудник КГБ – вернули только через два года), и руку капитану соперников пожал, что тут же было отмечено многочисленными наблюдателями из ГБ.
Капитан сборной СССР всегда обращал особое внимание на то, что другие считали мелочью. Лидер израильской команды Гликштейн – человек крупный, весом за 100 килограммов. Тарпищев решил: нужен вязкий корт – теннисистам с таким весом на вязком корте играть сложно, особенно в том случае, если матч затянется. Для того чтобы корт стал вязким, его необходимо полить. Выяснилось: проблемы с подачей воды – где-то прорвало трубы.
Тарпищев позвонил давнему знакомому, начальнику местной железной дороги Виктору Приклонскому, невероятному поклоннику теннисной игры вообще и Тарпищева в частности: «Воды нет, а корт надо поливать». Капитан сборной понимал, что помочь может только Приклонский, который однажды на реплику о том, что нечем укатывать корт, ответил: «Надо будет, задницами утрамбуем».
Буквально через несколько минут Тарпищева нашел по телефону секретарь Куйбышевского райкома КПСС: «Что нужно сделать? Мне позвонил Приклонский и сказал: если не сделаете того, что скажет Тар – пищев, завтра утром с партбилетом ко мне».
Большая группа людей поливала корт из ведер. Потом, когда трубу привели в порядок, – из шлангов. Труднейший матч команда Тарпищева выиграла со счетом 3:2. Когда она вернулась в Москву, никто не сказал игрокам и тренеру «спасибо» или «поздравляем»: матч не транслировали по телевидению и о нем не писали в газетах – события вроде бы и не было.
Ничья в Братиславе
Валерий Балясников, постоянно в 80-е годы сопровождавший сборную СССР от КГБ – в роли заместителя руководителя делегации, – поведал о том, что заключительный отборочный матч к чемпионату мира 1982 года между сборными Чехословакии и Советского Союза в Братиславе носил, скажем так, характер дружеской встречи.
«Для нас, – рассказывал Балясников, известный в свое время вратарь московского „Динамо“, дублер Льва Яшина, – игра ничего не значила – мы уже вышли в финальную стадию, а чехам нужна была как минимум ничья. Вызывает меня руководство. Происходит примерно такой диалог: „Вы летите с командой? – Да. – Нужно сыграть вничью. – А я при чем? – При том“. Комментарии, как говорится, излишни. До матча решил ничего не предпринимать, ни с кем не разговаривать на эту тему – думал, обойдется без меня. Сижу на трибуне, стадион переполнен. Наши, как назло, играют очень хорошо. Блохин, Буряк, Гаврилов, Дараселия, Шенгелия – состав самый боевой. На 14-й минуте Блохин забивает гол. Ну, думаю, если так дальше пойдет – задание мне не выполнить. Пришлось спуститься к скамейке запасных… Сыграли 1:1».
В самолете, летевшем в Москву, сокрушался Николай Николаевич Озеров. Переживал, что его не предупредили о ничейных договоренностях – проинформировали только постфактум: «Я бы иначе построил репортаж!»
Самаранч, Иван Антонович
Если французский барон Пьер де Кубертен по праву считается человеком, возродившим в современных условиях Олимпийские игры, то маркиз Хуан Антонио де Самаранч, три месяца не доживший до 90-летия, останется в спортивной истории как президент МОК, при котором олимпийское движение прочно встало на путь коммерциализации и на Играх стали выступать спортсмены-профессионалы. Девиз «главное – не победа, а участие» трансформировался в постулат, ставший основой для сегодняшних Олимпиад: «Главное – не участие, а победа».
