Каменный Пояс, 1980 - Николай Егоров

Трубы под руками Молчановых росли одна за другой, но беспокоило мастера то, что не мог никому доверить кладку лицевой стороны, не мог найти надежного преемника. Хотя ребята приходили старательные, смышленые, расторопные.

Григорий Дмитриевич не серчал, если что не так делали, объяснял, показывал. Но стоило поручить вести кладку самостоятельно — сразу сбой, уводили трубу от оси.

Звание трубоклада-лицевика носил пока что он один чуть ли не на весь Урал. Звание это в рабочей среде трубокладов равно званию профессора в науке. Григория Дмитриевича так и величают: «Наш профессор». И когда смотришь, задрав голову, на плывущую в поднебесье стройную башню, начинаешь постигать непростой смысл этого уважения.

Но каждый профессор силен учениками, а рабочая наука не меньше нуждается в продолжателях, потому что передается она из рук в руки.

Как-то прислали в бригаду фэзэушника: неказистый такой, кости из рубашонки выпирают.

«Из такого и подручного-то доброго не получится», подумал, а вслух спросил:

— Звать-то как?

— Пчелинцев Михаил Николаевич.

— Ишь ты… важный какой, ну ладно, внизу пока поработаешь.

— Нет.

— Что «нет»?

— Наверх хочу, с вами.

— Ну ладно, пойдем. Только не сдуло б тебя с трубы-то.

— Не сдует. Вы ведь тоже невелик ростом-то.

— Оно верно, не из богатырей.

Чем-то по душе пришлась его поперечность. Так и норовил рядом с бригадиром работать.

Как-то даже учителю указал, что-де лучше было бы здесь побольше уклончик сделать, мол, так труба «покрасивше» получится.

— Ты кому указываешь? — осерчал бригадир. — Без году неделя как за кирпич взялся, а туда же, с советами.

— На мой взгляд, лучше, — твердит упрямец.

Мог бы Молчанов и объяснить, конечно, что красота и прочность не всегда совпадают, да уж больно в этот момент за живую струнку задело его. Бросил в сердцах мастерок:

— Ты вот что: делай, что велят, а с советами погоди, нос не дорос.

Поспорили и оказались по обе стороны трубы. Клали молча. А когда бригадир подошел до кладки ученика, еще больше разгневался:

— Свою линию гнешь! Так мы с тобой не трубу, а коромысло сотворим. Марш вниз, будешь на подхвате.

Однажды Молчанова временно отозвали из бригады. Уходя, дал задание готовить подсобные работы, кладку до него не продолжать. А когда вернулся, так и ахнул: труба наполовину выросла.

— Кто тут хозяйничал без меня? Поди натворили…

— Я вот попробовал с ребятами маленько, — отозвался без смущения Пчелинцев.

— Да-а-а… С тобой не соскучишься.

Потом долго выверял, прикидывал и никак не мог найти погрешность. Все честь по чести, будто сам и делал. Только уклон чуть побольше, отчего и труба вроде стройнее стала.

— Ну, Михаил, теперь ты мне не помощник.

— Почему? — встревожился подручный.

— Теперь своей дорогой пойдешь.

…Туго приходилось Пчелинцеву первое время без учителя. К тому же в бригаде оказался разгильдяй. Пришел как-то, перегаром дышит. Сунулся было наверх, а бригадир не пускает. Пьяному далеко ли до беды. Стычка произошла, рукопашная. Но с тех пор сухой закон в бригаде стал законом.

Так и кончилась молчановская монополия. На заводах стали появляться трубы Пчелинцева, достойные в своей красоте и прочности. И не только на Урале, но и в Сибири, на Алтае, в Казахстане, Башкирии.

А однажды Пчелинцеву вручили заграничный паспорт, могучий ИЛ оторвался от родной земли и взял курс за три моря, над тропинками и дорогами, что вели когда-то русского путешественника Афанасия Никитина в сказочную страну Индию.

Нет, не туристом-созерцателем летел туда рабочий с Урала, а специалистом, созидателем, полпредом великой страны, у истоков могущества которой стоял его учитель Григорий Молчанов.

Рабочая наука была там необходима, как когда-то молчановская на Магнитке… Ведь металлургический гигант в Бхилаи чем-то похож на стальной флагман Советской страны.

Для уральца, привыкшего работать среди ветров, которые наверху даже летом всегда прохладные, Бхилаи был настоящим пеклом — 118 градусов по Фаренгейту, или 48 по Цельсию. Жена и дочь места не находили от жары. Долго привыкали, и уж не Индия, а своя страна казалась сказочной, серебряным снежным царством. И даже экзотика ни на миг не вытеснила тоску по родной земле.

Индийский писатель Голам Куддус в своем рассказе «Чаша», говоря о советских посланцах, восклицает: «За какие грехи они должны страдать от нашей жары!» И своему знакомому рабочему и поэту Порешу предлагает написать новую Махабхарату о Бхилаи: «Неужели ты не понимаешь, каким благородным материалом располагаешь? Содружество тружеников двух стран, когда народ Индии вместе с народом страны социализма создает гиганты национальной промышленности, — это ли не тема для творчества?» Тот в ответ оживился: «И правда, сколько всего можно написать про этих русских!»

Одним из «этих русских» и был Михаил Пчелинцев. Индийское солнце. Оно запомнилось яростным, немилосердным. Ведь оставался с ним один на один — куда от него скрыться трубокладу! Недаром в Индии женщину никогда не сравнивают с солнцем. В представлении индийцев солнце — это рычащая голова тигра с оскаленными зубами, вытянутым огненным языком.

Даже индийские рабочие, и те в самую жару норовят в тень спрятаться, а этот русский сахиб — господин — он же их подбадривает какими-то странными словами: «Давай, ребята, давай!» И вот уже вскоре на участке так привыкли к этому крылатому выражению, что стали звать Михаила «мистер Давай-давай».

И вообще многое странным казалось индийским рабочим. Раньше, говорили они, со специалистами из Англии, ФРГ работали, так те чуть что — тычок в зубы, крик… А вот что рассказывает о русских тот же писатель Голам Куддус со слов того же рабочего Пореша:

— Иногда они ведут себя, ну, совсем как дети! Если провинится кто-нибудь из индийцев, они не скажут ни слова, только надуются от обиды и сами примутся за чужую работу. Поэтому, когда работаешь с ними, уже не можешь не поддаться всеобщему энтузиазму. Тогда не думаешь о заработке. Все рабочие испытали это на себе. Русские много едят, зато и работают как! «А если не есть, — говорят они, — откуда силы возьмутся?» Их жены выполняют всю домашнюю работу, ходят на базар, воспитывают детей. И слуг не держат. Ни одного. Вот уж сколько времени прошло, и никто не видел в Бхилаи слуги хотя бы в одном русском доме.

Поражало индийцев и другое. Рассказывает Михаил Пчелинцев:

— Когда впервые мы разложили чертеж перед индийскими специалистами, они аж рты раскрыли от удивления: как так? Специалисты с Запада никогда не показывали им чертежи, набросают эскизик на бумажке и все: делайте! Утаивали. А русские — пожалуйста, смотри, изучай. Ну мы им растолковывали, что-де не только помочь построить наш долг, но и передать индийцам, что сами знаем. Как говорится, чем богаты, тем и рады.