Нарвское шоссе - Сергей Сезин

Потом по земле вперед продвинули. В бетон уже вмурована амбразурная часть. Спереди она как бы гофрированная. Нам объяснили потом, что это противорикошетные уступы. Чтоб попавшие в край амбразуры пули и осколки не отбрасывало внутрь дота. А далее мы, перебросив канаты через переднюю раму, приподняли пушку с пола до нужного уровня, а далее ее еще вперед подали и закрепили изнутри какими-то монтажными деталями. Я этого точно не видел, потому что тянул за трос, удерживая пушку на нужной высоте. Но слышал, как монтажники говорили друг другу: «Подай ключ», «Затягивай». Потом, когда пушку в амбразуре наживили и стали уже закреплять, мы понемногу ее отпустили. Мы хотели посмотреть поподробнее, но нас отозвали и повели грузить ящики со снарядами в уже готовый полудот, или как его там правильно называть надо.

Вообще тяжелая бандура вышла – с полтонны, наверное. Волочь и поднимать ее вручную – нешуточное дело. А монтировали ее явно рабочие. Не в военном, а в спецовках, сильно замасленных. И люди уже в возрасте. По-моему, таких в армию уже не берут.

После разгрузки мы к первому доту вернулись и стали ждать нашего помкомвзвода, который куда-то пошел за распоряжениями. Народ в стороне курил, любопытные бегали поглядеть, пока не пришел какой-то лейтенант и не турнул их. Ну, меня младший сержант, как всегда, уставами мучил. Но я уже кое-что запомнил и рассказывал почти без запинок. Потом мы до вечера опять грузили разное добро. После ужина ребята, кто к пушке бегал, рассказали, что это специальная казематная установка для дотов. У нее есть не только пушка, но и пулемет. Она бронированная и от пуль, и от снарядов. А стреляные гильзы у нее по специальному желобу будут сбрасываться в камеру под полом. Ее еще, правда, не вырыли. Митя Скворцов хотел спросить рабочих, можно ли ею бить танки, но тут пришел лейтенант и разогнал их. Так этот вопрос и не прояснился. Про себя я думал, что можно, но отчего я так думал – неясно.

Стоп! А меня ж мелкого батя в Артиллерийский музей водил! Наверное, я там точно такую и видел. Я стал вспоминать, видел ли такую пушку там, и не заметил, как заснул. Сон был отменный: как заснул, так и спал беспробудно до команды «Подъем!».

Авторский комментарий

Истинно сказано: меньше знаешь, лучше спишь. Герой бы спал беспокойнее, если б знал, что немцы совсем недалеко. Они уже подошли к верховьям реки Наровы с эстонской стороны. Да и на Луге уже стоят, ибо до их плацдарма у Ивановского рукой подать. Просто им пока еще не до Кингисеппского УР и героя. Так что у района и героя есть еще некоторое время на апгрейд.

А еще герой не знал о другом. Пока они отдыхали и рассматривали незнакомую пушку, помощник командира взвода встретился с оперуполномоченным Осининым. Как думал Волынцев, абсолютно случайно. И пусть думает так дальше.

А оперуполномоченный ответил на приветствие, спросил, куда сержант Волынцев путь держит, и сказал, что пройдется туда же, а по дороге кое-что спросит. Угостил сержанта папиросой «Беломор» и, дождавшись, когда Волынцев закурит, задал вопрос про его подчиненного.

Волынцев ответил, что, как ему и поручено, присматривает за парнем (бойцом он его специально не называл, ни в глаза, ни за глаза). И впечатление у него такое:

– Не служил он в армии. И вообще никакой военной подготовки не имеет. Военное дело знает хуже всех во взводе. Я больше скажу: даже хуже приписников в тридцать девятом году. Я тогда сам только призвался, у нас в отделении половина таких была, лет под тридцать, которые что-то там когда-то вечерами изучали по военному делу. Трое, как я, после школы и работы и двое кадровых бойцов. И еще один был из запаса, что раньше служил действительную.

Так вот: любой из нас, тогдашних, по сравнению с ним профессором в военном деле выглядит. Строевика из него не выйдет совсем, ибо не может ногу выдерживать, путает.

– А что ты еще скажешь? Как он дело усваивает?

– Неплохо. Старательный парень. Причем не из-за того, чтоб подлизаться, товарищ уполномоченный, а из добросовестности. Замечание сделаешь – он без пререканий исправляется. Молодые бойцы обычно поначалу гонорятся и про субординацию забывают. Он – нет. Неплохо строительное дело знает. И другим помогает, подсказывает, как лучше и удобнее сделать.

– А как с другими бойцами отношения у него?

– Замкнутый очень. Разговаривает неохотно, парой фраз. Про себя почти ничего не рассказывает. Такое впечатление, что он что-то скрывает. Как-то Митя, то есть боец Скворцов, сказал ему что-то вроде того, что неизвестно, с кем, мол, его девушка сейчас гуляет, так он аж задергался. Я думал, что он сейчас Скворцову плюху даст, и уже рот раскрыл, чтоб команду дать: «Отставить!», но он как-то потух. И ничего не сказал и не сделал. Это единственный раз, когда он из себя почти что вышел. И то на полшага. Хотя я потом Скворцову взбучку дал. За такие слова я сам бы, когда еще красноармейцем был, мог отвесить. Образование у него – классов семь-восемь. Думаю я так. Но зуб не дам.

– Интересно, интересно. А ничего уголовного в нем не проявляется?

– Никак нет, товарищ оперуполномоченный! Совсем не похож на приблатненного. У нас в районе я на таких насмотрелся. Ни разговора у него такого нет, ни словечек блатных, ни походки.

– А вот расскажи, сержант, про такое. Как он себя ведет, когда вы все отдыхаете?

– Неактивно как-то. Либо лежит, либо читает. Читает он уставы, которые я или Островерхов ему даем, чтоб выучил, или журнал старый про военно-инженерное дело. Откуда он его взял – не знаю.

– Это я тебе, сержант, могу и рассказать. В городе, в комендатуре. Они такие журналы в уборной на гвоздик вешают. Когда интендантский журнал, когда «Морской сборник», когда еще что. Чтоб комендатура никогда время зря не тратила.

– Ясно, товарищ оперуполномоченный!

– И последний вопрос, сержант. Ты ведь уже повоевать успел и служишь давно. Какое твое мнение по нему: готов ли ты с ним в бой идти? Готов ли доверить ему жизнь свою и своих товарищей?

– Не знаю, товарищ оперуполномоченный. Какой-то он непонятный. Но, честно говоря, врага я в нем не вижу. А чей он друг – сказать не могу.

– Спасибо за службу, товарищ сержант!

– Служу трудовому народу!

Андрей Денисович направился к дороге, где его ожидал водитель полуторки, привезшей в роту материалы, и сейчас ожидающий его, чтобы отвезти к штабу батальона. Транспорта своего оперуполномоченному не полагалось. Потому приходилось активно пользоваться попутным. А кое-когда и вспоминать детство, когда он вместе с бабушкой ходил пешком в Чернигов поклониться святому Феодосию Углицкому. Бабушка все надеялась, что святой поможет ее старшему сыну выздороветь, и каждый сентябрь туда ходила…

Полуторка медленно покатила по проселку в сторону шоссе Нарва – Кингисепп. Водитель, дымя осининской папиросой, увлеченно рассказывал, как работал перед войной на строительстве Куйбышевской ГЭС. Но оперуполномоченный его не слушал. Он ушел в свои размышления. Подумать было о чем – откатывающийся на восток фронт, отсутствие писем от сына и жены, нездоровые разговорчики в четвертой роте и вот этот Саша из Риги.

Думая про отступление, он привычно напомнил себе, как обстояли дела с белочехами, потом с Колчаком, затем с Деникиным и Юденичем. Тем более что вспомнить было о чем. Ибо он не воевал только с Юденичем, но был про это наслышан от ленинградских товарищей. Как осенью белые очень быстро дошли практически до Красного Питера, а потом в том же быстром темпе вылетели за границу, где перемерли от тифа в эстонских лагерях. Поэтому побеждает тот, кто не ноет, а борется до конца.

С письмами он тоже себя успокоил, ибо на войне почта за войсками не поспевает. А сын сейчас может быть в таких боях, что не до писем ему. За жену и дочь он сильного беспокойства не испытывал. Ленинград вроде как не бомбят, и немцы с финнами от города далеко. Тифа, как в Гражданскую, в городе нет и не будет. О нем они, конечно, беспокоятся, но он уже письмо отослал, да и ему пока тоже ничто не угрожает. Малярия вроде бы притихла, испугавшись акрихина.

– …я начальнику базы и говорю: зачем гонять пятитонку за таким грузом? Такая моща́ в моторе – чтоб несчастные полтонны волокла?!

А, это водитель вклинился в размышления.

– Сколько сил в моторе пятитонки?

– Девяносто три! В этой моей «Маруське» почти в два раза меньше.

– Тут ты прав – это бесхозяйственность называется.

– А то ж! Но начальник на меня зуб заимел и после ремонта на пятитонку не вернул, на «зисок» поставил…

Андрей Денисович вновь оторвался от рассказа шофера. Теперь о Саше. Ситуация с ним прояснилась недостаточно. Претензий к нему нет никаких, но вызывает он какое-то подспудное ощущение, что он «не от мира сего». Не в том смысле, что жил-был человек в другой стране и вдруг – бац! Его могучим ураганом или чем перенесло в другой мир, где все живут не так. А как если бы человек в той же стране жил, а потом попал в совершенно незнакомую среду. Вроде как в Гражданскую было: попадет человек волею обстоятельств в не ту компанию. Скажем, совестливый городской парнишка – в отряд анархистов, которые анархизм понимают лишь как свободу грабить и убивать. Или крестьянин, под белую мобилизацию попавший и вынужденный воевать за то, чтоб помещик к нему в село вернулся и ему же всыпал за то, что он помещичью землю делил. Вот какое-то такое невнятное ощущение у уполномоченного было, и он от него ни избавиться не мог, ни прояснить до понятного уровня.