Маршал Шапошников. Военный советник вождя - Рудольф Баландин

59

нависть к самодержавию. Все-таки они с детства воспитывались вер-ноподанными, присягали на верность царю. Но это не мешало им видеть в великих князьях, а, возможно, даже и в «помазаннике Божьем» весьма ограниченных людей, прежде всего из-за своего особого положения в обществе, оторванности от жизни подавляющей части населения империи.

Предвижу контраргумент: разве не юнкера противостояли в Москве большевикам и упорно защищали Кремль? Разве не юнкера отдавали свои жизни в Гражданскую войну на стороне белой армии?

Да, было так. Только не следует путать два очень разных периода в истории России (сейчас такое смешение характерно для слишком многих). Самодержавие свергли в феврале 1917 года усилиями, в частности, значительной части дворян, офицерства. Если тогда и были выступления юнкеров в защиту царя, то робкие и недолгие.

Война с большевиками — другое дело. В ней столкнулись интересы сторонников буржуазного строя западного образца и приверженцев народовластия (многие из них не ладили между собой, оставаясь непримиримыми борцами с «буржуями»). Хотя, безусловно, с обеих сторон преобладали имевшие смутное или субъективное представление об идеалах, которые им довелось отстаивать.

Итак, юнкерское училище воспитывало Шапошникова не солдафоном или спесивым «золотопогонником», а образованным офицером — человеком чести с высоким чувством собственного достоинства.

ЗВАНИЕ ОФИЦЕРА

С 15 мая 1902 года началось обучение в полевых условиях, в лагерях, завершающееся к 10 августа производством юнкеров в первый офицерский чин подпоручика.

Неожиданно летом их вызвали на Ходынское поле, где военный министр генерал Куропаткин проводил смотр их училища и Александровского, более привилегированного, куда поступали почти исключительно дворяне, кадеты. На смотре выяснилось, что питомцы Московского пехотного в строевой подготовке значительно превосходят александровцев.

Куропаткин особо поблагодарил роту, в которой состоял Шапошников, и все их училище, признавшись, что никак не ожидал увидеть так хорошо подготовленных недавно еще штатских людей.

6П

В августе они приняли участие в больших, армейского масштаба маневрах под Курском. В них участвовало около 100 тысяч человек и до 200 тысяч лошадей. «Южной» группой командовал Куро-паткин, «Северной» — генерал-фельдмаршал великий князь Михаил Николаевич. Шапошников был командиром взвода, входившего в «Северную» группу (она проиграла по всем статьям).

В старшем классе Шапошникова назначили командиром взвода. Теперь он нес ответственность за полсотни человек. А потому получал взыскания за любого провинившегося подчиненного. И хотя сам он в младшем классе ни разу не был наказан, теперь пришлось просидеть два месяца без отпуска за проступки своих подопечных. Тем не менее 20 октября 1902 года он был произведен в армейские унтер-офицеры, а на следующий день — в младшие портупей-юнкера.

Зимой он окончательно стал заядлым театралом: слушал оперы, смотрел балеты, посещал спектакли Художественного театра. В пасхальную неделю он нес почетный караул в Георгиевском зале Кремля. В ночную смену к ним подошел комендантский адъютант, капитан. Он обратился к Шапошникову:

— Не холодно ли стоять?

По уставу караульному запрещалось вступать в разговоры, отвечать на вопросы. Думая, что офицер проверяет его, Шапошников промолчал. Капитан задал тот же вопрос второму караульному и вновь не получил ответа. Обиженный капитан стал упрекать их, а затем и ругать за неприличное поведение. Он готов был, пожалуй, дать волю рукам, но помнил, что по уставу часовой — лицо неприкосновенное. Офицер в гневе удалился, привел смену и тогда наконец-то услышал объяснение Шапошникова. Капитан, желая наказать своих обидчиков, повел их к начальнику внутреннего караула и вынужден был убедиться, что молодые юнкера лучше него знают и соблюдают уставные отношения.

Закончил Борис Шапошников училище лучшим учеником. Имя его занесли на мраморную доску. Получил он и премию: 100 рублей. При распределении он предпочел 13-й лейб-гренадерский Эриванс-кий полк, расквартированный близ Тифлиса, 1-й стрелковый Восточно-Сибирский полк (на Дальнем Востоке началась война с Японией) или 1-й стрелковый Туркестанский батальон (в Ташкенте). Последний и стал местом его назначения.

О состоявшемся производстве в офицеры их известила в подмосковном лагере телеграмма от Николая 11.10 августа. Дежурный офицер скомандовал: «Горнист, труби сбор!» По заведенному обы-

61

чаю горнист вместо обычного протрубил офицерский сбор (за что, так же по обыкновению, садился под арест). А около лагеря уже собралось множество извозчиков, чтобы везти новоиспеченных офицеров в город, где им теперь были открыты двери в рестораны, увеселительные заведения. Разрешалось развлекаться три дня. Шапошников с шестью друзьями отобедали в отдельном кабинете московской гостиницы, закончив вечер в кафешантане «Яр».

Веселье вскоре продолжилось дома, где он до осени был в отпуску. Местная учащаяся молодежь проводила каникулы. Он закрутился в вихре пикников, вечерних гуляний и свиданий, званых обедов и ужинов. В Ташкент отбыл 10 октября и, проехав Кавказ, Каспийское море, Ашхабад, через 9 дней прибыл к месту назначения.

Борис Шапошников стал теперь командиром роты. Из двадцати офицеров молодых было шестеро. Они вели себя тихо и скромно, немного тушуясь перед старшими. Русские и украинцы составляли в батальоне лишь половину; остальные были поляки, евреи, грузины и армяне. Местное население к воинской службе не привлекалось.

Шапошникову не пришлось долго входить в курс дел: он был отлично подготовлен к командной должности. Хотя порой случались конфликты. Один из подчиненных — фельдфебель Серый, сверхсрочник — чувствовал себя настоящим хозяином роты. Однажды Шапошников обучал солдат оружейным приемам. Но, придя в очередной раз на занятия, заметил, что рядовые выполняют «на караул» не по уставу, с измененными движениями. На вопрос, почему так делается, унтер-офицер ответил, что так приказал фельдфебель.

— Позвать фельдфебеля Серого! — распорядился Шапошников, рассерженный тем, что младший по званию отменил его указания, не имея на это ни оснований, ни права.

— Фельдфебель Серый, — сказал он, когда тот явился, — возьми строевой устав и прочти, как делается прием «на караул».

Серый прочитал.

— Понял ты или нет? — спросил Шапошников.

— Понял, только у нас иначе делается.

— Так вот, запомни раз и навсегда, что нужно делать так, как написано в уставе. А кунштюки с винтовкой я и сам умею делать! Дай сюда винтовку и командуй.

Шапошников показал, как следует брать «на караул» по уставу. А затем повторил тот же прием диковинным образом: от ноги под-

62

бросил перед собой винтовку так, что она трижды перевернулась в вертикальном положении, и ловко поймал ее на уровне груди.

— Видел, как можно делать? Но это не по уставу. И впредь не сметь отменять уставных требований!

Посрамленный фельдфебель удалился и с той поры больше не своевольничал. А Шапошникову приходилось обучать подчиненных не только военному делу, но и азам грамотности (некоторые из них даже плохо знали разговорный русский язык).

В конце года ему пришлось на короткий срок заняться другой работой. Он и не догадывался, что это — первые шаги в той деятельности, которая станет главной в его жизни. Его вызвали в распоряжение начальника одного из отделов Генерального штаба, поручив наблюдать в типографии округа за печатанием нового секретного мобилизационного расписания. Занятие было хлопотное, времени требовало много, держало в постоянном напряжении. Но он почувствовал, что именно здесь, в Генеральном штабе, находится мозговой центр вооруженных сил.

У Шапошникова всегда была склонность к осмыслению боевых операций и общей военной стратегии. Он умел и любил учиться. В Туркестане условий для этого было немного. Порой офицеры Генерального штаба выступали с докладами в гарнизонном офицерском собрании. Темы были преимущественно исторические. Два сообщения по истории батальона сделал Шапошников (между прочим, здесь служил Куропаткин). Он много читал; благо что библиотека в части была хорошая.

«Я частенько сидел дома и читал, — вспоминал он. — Но от общества отставать тоже было нельзя, поэтому я посещал вечера и в своем собрании, и в гарнизонном, танцуя и слегка ухаживая за молодыми девицами и дамами. По неписанному обычаю за дамами своего батальона, мы молодежь, никогда не ухаживали, и это спасало батальон от разных неприятных случаев. Имея знакомства в кругах полусвета, молодежь изредка заглядывала во второразрядные кафешантаны».