Король без завтрашнего дня - Кристоф Доннер

— Это есть в сценарии? — перебила Натали Оссер.

— Там еще ничего нет. Я хотел сначала с вами встретиться.

— Такой у вас метод?

— Скорее, принцип.

— Какая разница?

Из прошлого опыта ей были знакомы различные способы создания фильмов — по сценарию, без сценария. С «принципами» ей тоже приходилось сталкиваться — кажется, у Годара. Работа с ним была не самым приятным воспоминанием.

Актриса налила себе еще липового чая, который стал совсем зеленым. Анри ждал ответа на незаданный вопрос: согласится ли она играть роль в создании сценария, прежде чем приступить к этой роли в фильме?

Но ответ не приходил, что было, в общем, логично.

— Нужно было любой ценой обеспечить Франции наследника престола, — снова заговорил Анри. — Поэтому Мария-Антуанетта перестала предохраняться со своими любовниками. Артуа, Прованс, Диллон, Лозен, Безанваль, Водрейль, Куаньи, — среди любителей исторических сплетен до сих пор нет единого мнения о точном составе списка. Возможно, когда-нибудь это выяснится. Но в ту эпоху никто не сомневался в том, что

Артуа знает ее тело наизусть и целует его всюду.[4]Его член — раскаленная головня, ее жерло — печка.Он целует ее прелестные руки, ее лоно,Соски и ягодицы,Он слегка шлепает ее округлую попку,Целует в порыве страстиЕе бедра, живот, пупок, средоточие всего.Он уже не замечает, что выглядит как сатир,Одержимый похотью.Он хочет получить все под предлогом дружбы.Антуанетте и хочется, и колется,И страшно, и любопытно — она еще не совсем готова.Но Артуа улучил момент,И Антуанетта, побежденная,Наконец-то чувствует, как это приятно,Когда тебя как следует отымеют.

Не знаю, как вы, Натали, но я нахожу этот стишок весьма возбуждающим. Мне стало интересно, откуда памфлетисты тех времен черпали вдохновение. Судя по письмам, которые писал австрийский шпион Мерси императрице Марии-Терезии, матери Марии-Антуанетты, источником вдохновения была сама реальность. Когда Мария-Антуанетта прибыла во Францию, памфлетистская традиция была уже вполне устоявшейся. Памфлеты становились известными даже быстрее, чем государственные указы. Мария-Антуанетта, конечно же, их читала — граф Прованский, ее деверь, привозил их ей из Парижа каждое утро, словно горячие круассаны. Чтение памфлетов о Дюбарри, фаворитке покойного короля, было одним из развлечений этих двух подростков — возможно, предваряющим более интересные развлечения.

Мерси, великий доносчик, сообщал об этом австрийской императрице, которая в письмах к дочери выражала недовольство: «Не читайте подобных вещей!» Мария-Антуанетта беззаботно отвечала: «О, дорогая матушка, спасибо за ваши добрые советы!»

Встает вопрос о Ферзене. Был ли граф де Ферзен ее любовником и отцом ее сына, будущего Людовика XVII?

— А вы что об этом думаете? — спросила в свою очередь Натали, которая начала расслабляться, как будто липовый чай оказал на нее опьяняющее действие или подробности сексуальной жизни королевы слегка возбудили ее.

— Сохранилось несколько писем, — продолжал Анри, — но никто не поручится, что не было других. Разумеется, были. А те, что нам остались, подверглись цензуре, кто знает, кем и почему? Можно предположить, что зачеркивания и ножницы послужили тому, чтобы сохранить в тайне нечто важное. А что может быть важнее, чем вопрос о наследнике престола? В интересах абсолютно всех нужно было, чтобы королева родила наследника и чтобы отцом ребенка был Людовик XVI, иначе настал бы конец света. А конца света еще никто не хотел. Вот почему все подробности дела были скрыты, все следы уничтожены. Те документы, которые мы можем увидеть сегодня в архивах, это всего лишь верхушка айсберга. Возможно, они специально оставлены нам теми, кто творил историю в кулуарах, — чтобы ввести нас в заблуждение.

— Хорошо, но я спрашивала о вашем мнении.

— До тех пор пока я не увижу доказательств обратного, я имею в виду научные доказательства, с применением ДНК-экспертизы, которая уже доказала, что Людовик XVII был сыном Марии-Антуанетты, я буду считать, что он был сыном Ферзена. Однако это не помешало Людовику XVI быть для него отцом. Очень любящим отцом.

— Значит, Бастиан Вербек?..

— Да.

Натали задумчиво потягивала свой чай, слишком сладкий, постепенно остывающий. Ей не впервые предлагали играть королеву. Сценарии, в которых фигурировала Мария-Антуанетта, ей присылали как минимум дважды в год. До сих пор она отвергала все эти предложения — даже когда речь шла о телефильме, который снимала ее собственная сестра. Но ей совершенно не хотелось работать с сестрой. Мысль о Бастиане Вербеке тоже была не слишком приятна.

— А кто будет играть Ферзена?

— У Марии-Антуанетты была слабость к жокеям. Она восхищалась ими, как куклами, такими маленькими, безбородыми, стройными и в то же время мускулистыми, всегда в отличной форме. «Ни одного лишнего грамма» — таков был их девиз и особый шик. Они были отважными наездниками, как казаки, и по-рыцарски обходительными. Королева часто посещала скачки, это было одно из любимых ее развлечений. Однако ей пришлось ждать смерти Людовика XV, чтобы полностью отдаться этой страсти, поскольку тот терпеть не мог скачки, но не из-за моральных принципов, а из-за того, что эта мода пришла из Англии, а все связанное с Англией было ему ненавистно. Мария-Антуанетта заключала пари, кричала на трибуне, подбадривая своего фаворита, а потом горячо поздравляла владельца победителя — почти всегда это был герцог Лозен — и утешала тех, чьим лошадям повезло меньше. Жокея-победителя по ее приказу сажали в королевскую карету и доставляли в Малый Трианон или в ее личные апартаменты в Тюильри. Там она сама одевала его, как маркиза или фарфорового пастушка. А потом раздевала.

— Это правда?

— Да, водился за ней такой милый грешок. Так она развлекалась до тех пор, пока однажды на балу не встретилась с Ферзеном. Он обладал всем тем, что ей нравилось в мужчинах: придворной утонченностью манер и очаровательной внешностью английского кукленка-жокея. Его телосложение было миниатюрным и в то же время безукоризненно пропорциональным. Ко всем этим достоинствам прилагалась репутация искусного соблазнителя.

Анри подозвал гарсона, который не отрывал глаз от их столика и поэтому очутился рядом через полсекунды.

— Что-нибудь выпьете, Натали?

— Скотч, пожалуйста.

Кажется, ее заинтересовал этот фильм, сказал себе Анри.

~ ~ ~

Анри встретил Дору у спуска с Елисейских Полей, как обычно. И, как обычно, она послушно шла рядом с ним, держа его под руку. Это было приятно. И в то же время ему уже начал надоедать этот распорядок, всегда одинаковый: сначала сопровождать ее в театр, потом в ресторан, потом, после десерта, массировать ей ступни и, наконец, провожать до стоянки такси. Он так больше не мог. Анри чувствовал запах духов Доры, слушал ее воркование и каждый раз, когда они всходили на тротуар, перейдя мостовую, ощущал, как ее пальцы сильнее сжимают его руку. Ее голос возбуждал его все больше и больше. Он вздрагивал и вынужден был срочно переключать мысли на что-то другое, прежде чем дело примет нежелательный оборот.

В этот раз он поцеловал ее.

Дора была миниатюрной женщиной. По сравнению с юношами, которых ему доводилось целовать, ее фигурка и лицо казались детскими.

Она отстранила его. Не сразу, через пару секунд. Но выражение ее лица было слегка удивленным, словно она спрашивала: это еще что?

Анри, машинально обнимая пустоту, подумал, что женщины все-таки ужасные жеманницы.

Они шли по направлению к «Миру Кардена», не касаясь друг друга. Дора не могла понять, что с ней происходит, какой неожиданный оборот приняло развитие событий, которое было для нее желанным и невозможным одновременно; она запрещала себе желать, чтобы не страдать потом, и за эти внутренние колебания сама себе казалась ломакой; она не могла разобраться в себе, лишь знала, что до сих пор все было так хорошо, и вдруг этот поцелуй — зачем? и зачем ее отказ? Я не хочу влюбляться, думала она и понимала, что уже влюбилась. Но это невозможно, тут же возражала себе Дора, я все это выдумала, мне это не нужно, повторяла она вслед за своим психоаналитиком, который ее в этом убеждал, я еще не могу позволить себе снова быть несчастной, совсем недавно выкарабкавшись из несчастья. Да и зачем все это нужно снова? Опять постоянно чувствовать себя задерганной, как раньше на работе, в отношениях с матерью, с любовниками, особенно с Жаном — было бы жестоко обманывать Жана с другим человеком, в которого она влюбилась по-настоящему, даже если она, по сути, и не была любовницей Жана. И теперь Дора думала, невольно запахивая плотнее пальто и ускоряя шаг: а если Жан действительно скоро умрет? но все умирают, и он умрет, если не в этом году, то в следующем, и тогда я останусь одна, и это будет настоящий ужас — остаться одной в этом городе, без Жана, на грани бедности… как тяжело жить в городе, в котором больше нет ни одного утешения, ни одного убежища для вас. В Бейруте, в начале войны, для нее были убежища повсюду. Для девочки, все свое детство проскитавшейся по бомбоубежищам, было так странно оказаться в мирном городе, на улицах, где горят светофоры, где нет ни бомб, ни снайперов, среди людей, уверенных в завтрашнем дне, в будущем; даже у Жана, несмотря на опухоль мозга, была надежда, и она не могла предать эту надежду, сойдясь с человеком, который рассказывал ей байки времен Французской революции…