Их величества пирамиды - Войтех Замаровский

Изучение пирамид Нибур начал с того, что при помощи астролябии и компаса определил их положение и установил их ориентацию относительно сторон света с необыкновенной точностью; нынешним его коллегам здесь нечего исправлять. Нибур поднялся на пирамиду Хуфу, спустился внутрь, измерил то, что еще не было изморено. Поднялся он и на пирамиду Хафра, несмотря на то, что сохранившаяся на ее вершине облицовка образует выступ, неприступный и для опытного альпиниста. По способу укладки внешних плит он определил, что пирамиды и в самом деле облицовывались сверху вниз, как написано у Геродота, а не наоборот. Взбирался Нибур и на пирамиду Менкаура, и на ее сателлиты — пирамиды фараоновых жен и все точно измерял. Результаты, которые он получил, заслуживают восхищения. Самое большое расхождение между его и нынешними данными — в установлении высоты пирамиды Хафра. Он определил ее в 440 футов (датских), т. е. в 138,1 метра. Мы нарочно не употребляем слова «ошибка»: разница здесь всего в 80 сантиметров, т. е. примерно на полпроцента, а ведь в его время верхняя площадка этой пирамиды могла быть на какой-нибудь обвалившийся за это время камень выше. О том, какой человек был Нибур, можно понять по заключительным словам его книги: «Когда у тебя так мало времени на наблюдение за столь поразительными постройками и при том ты окружен людьми, которых вынужден считать разбойниками, ты предпочтешь избрать кратчайший и наиболее практичный способ, поэтому мои измерения не так точны, как бы мне самому хотелось».

В этих гигантских постройках Нибур обнаружил одну мелочь, на которую его предшественники не обратили внимания. Это окаменелости моллюсков девонских морей, заметные на поверхности плит. Они округлой формы, величиной с монету. «Монетки фараонов» — называют их поныне местные арабы. При виде их в Нибуре заговорил совершенно другой человек, а не тот, кто целиком посвятил себя измерительным приборам да числам. «Сколько лет должно было пройти, чтобы из зародившегося и снова погибшего бесчисленного множества таких организмов образовались гигантские холмы? Сколько лет должно было пройти, чтобы египетская земля высохла, если уровень воды понижался так же медленно, как за последнее тысячелетие? Сколько лет должно было пройти, чтобы Египет заселили те люди, которые задумали строительство первой пирамиды? И сколько лет должно было пройти, чтобы возникло то множество пирамид, которое мы доныне видим в Египте? И притом мы с уверенностью не можем сказать, ни в каком столетии, ни кто построил последнюю из них!»

О своих исследованиях и путешествиях Ннбур написал книгу «Описание путешествия по Аравии и другим близлежащим странам по собственным наблюдениям и сведениям, собранным на месте» и издал ее по-немецки в Копенгагене в 1774–1778 годах. Перевод ее позднее попал в руки одного французского генерала, в ту пору как раз томившегося без дела и выходившего из себя от досады, что им еще так мало сделано. А сколько в его годы уже успел совершить Александр Великий!

Что интересного в Италии после Кампо-Формио?[23] А Париж?.. «Кротовая куча эта ваша Европа! Только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей, можно создавать великие империи и совершать великие революции!»

С книгой Нибура в полевой сумке, во главе флотилии из трехсот двадцати восьми кораблей отправился он в мае 1798 года в Египет. Как известно, звали его Наполеон Бонапарт.

Экспедиция Наполеона открывает новую эпоху в изучении Древнего Египта, а значит — и пирамид. Эпоху, когда исследователей, вооруженных лишь страстью к познанию сменили настоящие специалисты. И все же эти исследователи старого типа долго еще удерживались в Египте. Они напоминали детективов-любителей, подвизающихся наряду с профессионалами из Скотланд-Ярда или Интерпола, и, если продолжить такое сравнение, порой добивались столь же значительных успехов, как Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро. Да только более опасными путями и проявляя не слишком большую разборчивость в средствах.

«Это был о дин из самых замечательных людей за всю историю египтологии», — написал в 1933 году Говард Картер, безусловно компетентный судья в данном вопросе, о Джованни Баттисте Бельцони, «одиноком шакале в египетских пустынях» (или «гиене в гробницах фараонов», как его еще называли). Конечно, мотивы поисков Бельцони не были абсолютно благородны, а методы не исключали насилия: его биография вряд ли побудила бы какое-нибудь научное учреждение доверить ему руководство исследовательскими работами. Но разве наука движется вперед лишь благодаря людям, исповедующим принцип «ни корысти, ни славы»? Без Бельцони египтология лишилась бы множества ценнейших материалов, а Британский музей — что, впрочем, менее важно — лучших египетских экспонатов. Он вывозил из Египта все, что можно было увезти. Верно. Но не стоит забывать, что при тогдашних условиях большая часть всего этого пропала бы не только для Египта, но и для всего человечества. Притом бесследно и навсегда.

Сам Бельцони явно написал бы свою биографию иначе, но теперь нам уже не к чему ее приукрашивать. Родился он в 1778 году в Падуе, в семье бедного цирюльника, с шестнадцати лет изучал в Риме гидротехнику, но из-за какой-то политической махинации или любовной истории ушел в монастырь. Там, однако, он пробыл недолго, во время наполеоновских войн волей-неволей (скорее неволей) оказался завербованным в армию, но вскоре покинул свою часть (без ведома начальства) и для пущей безопасности поселился в Лондоне. Поначалу Бельцони жил чем придется, потом получил известность чудодейственного лекаря и, наконец, нашел место в цирке в роли «самого сильного человека на свете». (Сохранилась афиша 1808 года, где он держит на какой-то конструкции, укрепленной на его спине, шестерых мужчин, двух мальчиков и трех женщин, т. е. одиннадцать человек, да вдобавок еще два итальянских флага.) В эту же пору он успел изобрести «необычайно производительный водяной насос», а когда где-то вычитал, что в Египте воду добывают как при фараонах, решил своим изобретением содействовать тамошнему прогрессу. Подручным на каком-то старом корыте добрался он до Александрии, а оттуда с образцом своего насоса на спине пешком до Каира. Очевидно, это был способный человек, ибо он получил аудиенцию у самого Мухаммеда-Али, впрочем тоже способного человека. В прошлом он торговал кофе, а затем, надев форменный мундир турецкого офицера, дослужился до положения египетского хедива (наместника). Однако у Мухаммеда-Али он не многого добился и, таким образом, оказался без всяких средств на мостовой (это, правда, лишь образное выражение, ибо в ту пору никаких мостовых там, конечно, не было). Бог знает каким путем познакомился он с шейхом Ибрагимом (точнее, с швейцарским путешественником Джоном Л. Буркхардтом), который рекомендовал его британскому консулу Генри Солту, а уже тот вдохновил Бельцони на труд, благодаря которому его имя было крупными буквами вписано в историю египтологии. Всего Бельцони провел в Египте пять лет, а когда «перевернул его вверх дном», как несколько преувеличенно сам выразился, отправился на поиски истоков Нигера во французский Судан, нынешнюю Республику Мали. Об этом путешествии ему, правда, уже не удалось написать в автобиографии. В 1823 году в зарослях кустарника близ деревни Гвато неподалеку от Тимбукту он был убит.

Британский консул Солт предложил Бельцони в 1815 году «немного приглядеться» к египетским древностям. Тут они почти даром, а в Европе за них платят золотом; к тому же их можно и не покупать, достаточно найти подходящую гробницу и самому приняться за раскопки. В результате их беседы был заключен договор, по которому Бельцони сделался «сотрудником и поставщиком Британского музея», а Солт брал на себя обязательство платить ему за каждый найденный и переправленный в Лондон предмет среднюю стоимость оного в фунтах стерлингов. Бельцони отправился в Долину царей, о которой столько страшного написано Пококом и в особенности позднее Джеймсом Брюсом. Не обращая внимания на разбойников и злых духов, спускался он в ранее вскрытые гробницы и искал в их погребальных камерах клады; правда, в большинстве случаев ему приходилось довольствоваться теми крохами, что остались после давних грабителей.

Поистине выдающееся открытие ожидало его лишь в гробнице Сети I (отца Рамсеса II), где в усыпальнице, находившейся в конце стометрового, во многих местах засыпанного коридора, ему посчастливилось найти великолепный алебастровый саркофаг — увы! — к его и нашему сожалению, пустой (Бельцони послал этот саркофаг в Лондон, но Британский музей из-за слишком высокой цены от него отказался, позже его купил сэр Джон Соун для своей частной коллекции, где саркофаг пребывает и поныне). В Карнакском храме он отбил голову у колоссальной статуи Рамсеса II (ее Британский музей купил) и помимо многих других выдающихся «достижений» мог похвастать и вывозом нескольких обелисков (один из них при погрузке на корабль упал в Пил, но его вытащили). И все же Бельцони не был удовлетворен достигнутым: ему не удалось найти ни золота, ни драгоценных камней. И вот, размышляя по этому поводу, он вспомнил о пирамидах, по его мнению, явных «сокровищницах фараонов». Разочарование ждало его и здесь. Бельцони узнал, что клады самой большой пирамиды реквизировал аль-Мамун. Пришлось довольствоваться второй, меньшей, в двухстах шагах к западу от первой. Он охотно удовольствовался ею, поскольку надеялся на успех: в стенах этой «нетронутой» пирамиды не было не только ни единой дыры, но даже входа. Значит, в отличие от проклятой Долины царей тут до него никого не было. Бельцони принялся за работу, а позже написал об этом, тактично умолчав о руководивших им побуждениях: «Мое предприятие имело немалое значение, ведь я хотел проникнуть в одну из больших египетских пирамид, проникнуть в тайну одного из чудес света. Я знал, что, если эксперимент не удастся, я стану посмешищем для всего мира… Я обследовал всю поверхность пирамиды, каждую ее пядь, буквально каждый камень. Я двигался от восточной грани к западной, пока не оказался на северной стороне. Здесь стена показалась мне чуть иной». В конце концов Бельцони нашел небольшое углубление и в нем незакрепленный каменный блок. «Самый сильный человек на свете» уперся в него, чуть расшатал, по краям обил долотом и, отделив от остальных, сбросил вниз. Затем нанял арабов-рабочих и после нескольких недель упорного, каторжного труда (заменив собою боевые тараны халифа) проделал проход в коридор, где было полно щебня и пыли. При свете свечи он со своими работниками очистил его и стал метр за метром спускаться в глубину. Бельцони был уверен, что выйдет прямо к сокровищнице. Но тут дорогу преградил каменный блок. Его было не разбить, пришлось обходить снизу.