Елизавета Петровна - Евгений Анисимов

Вероятно, немалая вина за неудачную натурализацию Карла Петера Ульриха лежит на Елизавете. Выше уже говорилось о том, как тепло императрица отнеслась поначалу к своему племяннику. Но после свадьбы наследника императрица фактически удалила его от себя, а потом стала обращаться с ним все хуже и хуже. Для этого было немало причин. Повзрослев, Петр Федорович не стал таким, каким его хотела видеть императрица. А каким он должен был стать, она и сама толком не знала. Ее раздражало его поведение, окружение, занятия. Императрица деспотично пыталась «поправить» положение - удаляла от Петра близких ему людей, требовала беспрекословного подчинения, устраивала племяннику головомойки. Он же, в отличие от своей жены, не умел ловко обмануть, слукавить. Поэтому всегда страшно боялся гнева государыни, ее ругани, угроз отправить его в Тайную канцелярию. С детских лет он был запуган жестоким обращением Брюммера и всегда отличался трусостью. Об этом сказано в записках Екатерины, об этом свидетельствуют и другие материалы. В 1752 году в Тайной канцелярии рассматривалось дело поручика Астафия Зимнинского, который с товарищами говорил: «Нынешний наш наследник - трус, вот как намедни ехал он мимо солдатских гвардии слобод верхом на лошади и во время обучения солдат была из ружья стрельба… тогда он той стрельбы испужался и для того он запретил, чтобы в то время, когда он проедет, стреляли» (РГАДА, 7, 5, ч.2, л.62). Переезд в Россию не изменил этой атмосферы запугивания, а, как известно, страх - плохой воспитатель молодых людей. В итоге, императрица так и не стала ему родным, близким человеком. Все, что исходило от нее, он с трудом терпел, тихо ненавидел и всего отчаянно боялся.

В постепенном изменении отношения государыни к племяннику отрицательную роль сыграло окружение, придворная камарилья, которая, стремясь угодить настроениям и пристрастиям Елизаветы, доносила о каждом шаге великого князя, передавала каждое его слово. А он, как известно, был несдержан на язык, и это ему очень вредило в глазах Елизаветы. От добрых, мирных отношений не осталось и следа. Как писала Екатерина II, бывшая свидетельницей бесконечных семейных раздоров, «умом и характером они были до такой степени несходны, что стоило им поговорить между собою пять минут, чтобы неминуемо повздорить. Это не подлежит никакому сомнению».

Нельзя сбрасывать со счета и подозрительность императрицы, всегда боявшейся за свою власть. С одной стороны, ей был нужен наследник, но, с другой, она ему не доверяла, видела в великом князе соперника и опасалась, что кто-то сможет использовать его неустойчивый характер для заговора. Он жил, окруженный шпионами царицы. Особо встревожило ее дело Иоасафа Батурина. Это был человек деятельный, фанатичный и психически неуравновешенный, он отличался также склонностью к авантюризму и умением увлекать за собой людей. Подпоручик Бутырского пехотного полка, расквартированного в Москве, где в этот момент (летом 1749 года) находился двор, Батурин составил план переворота, который предусматривал вполне достижимые цели: изоляцию придворных, арест императрицы. Планировали и убийство ее фаворита А. Г. Разумовского - командира лейб-компании: «Того-де ради хотя малую партию он, Батурин, сберет и, нарядя в маски, поехав верхами, и, улуча его, Алексея Григорьевича, на охоте изрубить или другим манером смерти его искать он будет», в частности с помощью мышьяка (Об Батурине, с.340-345). Планы Батурина не кажутся невыполнимыми. Он намеревался захватить инициативу и после ареста императрицы Елизаветы и убийства Разумовского вынудить высших иерархов церкви срочно провести церемонию провозглашения великого князя Петра Федоровича императором Петром III.

Батурин имел сообщников в армии, следствие показало также, что он договаривался и с работными людьми московских суконных фабрик, которые как раз в это время бунтовали против хозяев и начальства и могли бы, за деньги и посулы, примкнуть к заговорщикам. Батурин был убежден, что сможет «подговорить к бунту фабришных и находящейся в Москве Преображенский батальон и лейб-компанцов, а они-де к тому склонны и давно желают» (РГАДА, 7, 1, 2041, л.144).

Батурин и его сообщники предполагали получить от Петра Федоровича деньги, раздать их солдатам и работным людям, обещая последним, именем великого князя, выдать тотчас после переворота недоплаченное им жалованье. Заговорщики думали с силами солдат и работных «вдруг ночью нагрянуть на дворец и арестовать государыню со всем двором», тем более что двор и императрица часто находились за городом, в плохо охраняемых временных помещениях и шатрах. Солдат он «обнадеживал… что которые-де будут к тому склонны, то его высочество пожалует теми капитанскими рангами и будут на капитанском жалованье так, как ныне есть лейб-компания» (Об Батурине, с.343). Здесь, как и в истории заговора Турченинова, мы видим стремление заговорщика сыграть на зависти солдат к успеху лейб-компанцев.

Наконец, Батурин сумел даже подстеречь на охоте великого князя и во время этой встречи, которая привела наследника престола в ужас, пытался убедить Петра Федоровича принять его предложение. Как писала в своих мемуарах Екатерина II, «замыслы его дела весьма нешуточны» (Екатерина, 1907, с.89).

Но заговор Батурина не удался, в начале зимы 1754 года его арестовали, посадили в Шлиссельбургскую крепость, где в 1767 году он ухитрился склонить к побегу конвойных солдат, но его опять постигла неудача: разоблачение и ссылка на Камчатку. Там в 1771 году, вместе с Беньовским, он устроил-таки бунт, захватил судно и бежал из пределов России, пересек два океана и умер у берегов Мадагаскара. Вся его история говорит в пользу того, что такой авантюрист, как Батурин, мог, при благоприятном стечении обстоятельств, добиться поставленной цели - совершить, с помощью «скопа и заговора», «бунт» - государственный переворот. Дело было раскрыто, но Елизавета испугалась и с этого времени стала еще меньше доверять племяннику, хотя вины его не было никакой. Однако, по-видимому, Елизавета так не считала - ведь Петр не сообщил ей о разговоре с Батуриным на охоте.

Не надеялся Петр и на поддержку в семье. Жена его не любила, всячески скрывала от него свои мысли, а потом и похождения. Нельзя сказать, что великий князь совсем не нуждался в семейном тепле и любви. Через его браваду и показную грубость иногда просвечивала искренняя тоска по любви. Этого, несмотря на нелюбовь к покойному супругу, не может скрыть в своих записках и сама Екатерина. Когда ее заподозрили в симпатиях к красивому камер-лакею Андрею Чернышеву и об этом стало известно Петру Федоровичу, то между супругами произошла трогательная сцена: после обеда Екатерина лежала на канапе и читала книгу, вошел муж, «он прошел прямо к окну, я встала и подошла к нему; я спросила, что с ним и не сердится ли он на меня? Он смутился и, помолчав несколько минут, сказал: «Мне хотелось бы, чтобы вы любили меня так, как любите Чернышева».