Избранное - Петер Вереш

Может быть, они втайне подумывали: «А ведь Йожи был бы неплох для нашей Розы», — родители, у которых дочь на выданье, не могут об этом не думать (когда наше счастье ушло, мы начинаем заботиться о счастье своих детей). Но Йожи был мало знаком с Розой, учившейся тогда в школе рабочей молодежи и редко заглядывавшей домой. Да разве осмелился бы он, неотесанный сельский кузнец, только что из деревни, который даже хорошим рабочим-то себя не считал, разве посмел бы он тогда думать об этой умной, образованной девушке?

Беды никакой не приключилось, их отношения остались прежними, Бенчики все так же уважали Йожи, но жалели его, хотя тщательно это скрывали. Конечно, они не могли утаить своих чувств к Ибойке под маской притворной любезности, потому что не научились, да и не собирались учиться искусству лицемерия, но все же относились к ней куда лучше, чем Ибойка к ним, которая своим женским инстинктом сразу же почуяла в Бенчиках врагов и не желала их видеть. А Йожи только инстинктивно старался избегать всяких поводов к столкновению. Но ему часто хотелось, особенно после первых медовых месяцев, поговорить с тетушкой Бенчик, посоветоваться, как лучше приучить к хозяйству свою молодую жену. Ведь тетушка Бенчик так напоминала Йожи его мать! Еще живя у них в кухне на диване, да и позже, когда из холодной, неуютной наемной комнатушки он забегал в свободные минуты к Бенчикам — своим единственным знакомым, Йожи прекрасно видел, что тетушка Бенчик такая же заботливая хозяйка, как и его мать там, в селе, а ведь она, как и мать, каждый день уходила на работу. Тетушка Бенчик — Йожи не раз видел это, пока жил у них, — каждый вечер грела воду, поджидала с завода мужчин, а спать ложилась позже остальных, подготовив все, что понадобится завтра на рассвете, чтобы потом не суетиться, ничего не искать, не злиться из-за того, что на рубахе нет пуговицы или на локте дырка, а нитка не желает продеваться в игольное ушко или нет лучинок для растопки.

Утром она тоже — совсем как его мать — вставала раньше всех, кипятила воду и кофе, поджаривала гренки, нарезала хлеб, готовя мужу, а иной раз и случайно заночевавшим дома детям бутерброды с салом, маслом или повидлом, так как знала, что хлеб, нарезанный с вечера, черствеет и теряет свой вкус. Жена бедного человека такими, казалось бы, мелкими заботами помогает своим близким, смягчает их суровую, трудовую жизнь. И всякий раз, как Йожи вспоминал тетушку Бенчик, у него становилось теплее на сердце: какие у этой женщины золотые руки! Эх, если бы можно было выучить всему этому Ибойку.

Но с этим покончено. Из такой особы никогда не получится настоящей жены. Да и ни к чему, теперь уже поздно, все равно она ему больше не нужна. Он видеть ее не может. Ушедшую любовь не вернешь, как не вернуть ни цвета, ни аромата лепестков прошлогоднего цветка.

* * *

Счастливая случайность — у Бенчиков в гостях опять была Эржи Сабадош, на этот раз с сынишкой. Оба малыша, насторожившись, как два котенка, сперва с недоверием издали разглядывали друг друга, прижимаясь к колену своего папы или мамы. Но затем, перестав дичиться, маленькие «зверьки» освоились, и между ними завязалась дружба.

Внимательно разглядев Йошку, Эвика начала: «А у меня кукла есть, с волосиками, вот!» В ответ Йошка Шмидт — так звали и его отца — показал ей заводной игрушечный автомобиль, он тоже, мол, не беднее.

Несколько минут спустя дети уже мирно играли в отгороженном углу комнаты (в «квартире» Розы) на глазах у тетушки Бенчик — они в том возрасте, когда невозможно устоять против соблазна открыть шкаф. Что там спрятано — лакомства или игрушки? Уточка или стаканчик? Их непременно надо оттуда вытащить. А вдруг там окажется щетка и ящичек, а в нем банка с ваксой, которой так интересно мазать ботинки! Как мама делает.

Но пока все шло хорошо: малыши показывали друг другу свои сокровища, а тетушка Бенчик сидела у окна, что-то шила и поглядывала на них поверх очков. Товарищ Бенчик и старик Сабадош расположились за столом, попыхивая деревянными трубками. Они были еще молодыми, начинающими слесарями, когда на эти трубки пошла мода: неизвестно, кто занес ее в Будапешт — господа ли, бороздившие моря, в подражание английским лордам, киноактеры или немецкие мастеровые, — но привычка — великое дело, и оба останутся верны своим старым чубукам, пожалуй, до гробовой доски. Йожи подсел к ним. Даже в молодые годы ему больше подходило общество стариков — такова уж его натура. А сейчас у него к тому те безмерная печаль на душе, и старики для него добрые товарищи — они все знали и, по-мужски сдержанные, не затрагивали больную струну.

Эржи и Роза не разговаривали, вернее, говорили только музыкой: Роза играла на скрипке, а Эржи слушала. Иногда, если ей очень нравилась мелодия и были знакомы слова, она тихонько, вполголоса подпевала.

Роза Бенчик готовилась преподавать родной язык и литературу, но она очень любила свою скрипку, считая, что нельзя быть хорошим преподавателем этих предметов, не зная народной музыки.

Поэтому музыка для нее была не только наслаждением и приятным занятием, как для многих любителей, но и жизненным призванием. С тех пор как Роза познакомилась с венгерской литературой и музыкой, она полюбила их, как способна любить, пожалуй, только женщина, и цель ее жизни определилась. Простая девушка с ткацкой фабрики только теперь познала красоту родного искусства, и ей хотелось свою любовь к нему передать другим, всем! Это стало для нее смыслом жизни, и Роза твердо решила быть учительницей именно здесь, в Будапеште, где так много еще людей, не разумеющих даже азбуки венгерской народной культуры. Да, она должна и хочет обучать детей городских мещан, которые выросли на мусорной куче цивилизации, созданной буржуа и «бродягами без родины»; обязана объяснить им, какой красотой, какими духовными сокровищами владеет венгерский народ, и научить их понимать, какая честь быть образованным венгром.

Какой-нибудь чересчур умный психолог объяснил бы страстную любовь Розы к своей профессии, пожалуй, тем, что ей не хватало иной любви, недоставало мужа, ребенка; быть может, тут имелась и доля правды, но не в этом суть: ее любовь к своей профессии была так же глубока, искренна и горяча, как материнская любовь.

Для Йожи, одного из лучших и уважаемых рабочих страны, который давно уже не глядит на мир со дна жизни, сквозь дверь кузни Синчака, обшарпанную лошадиными копытами и всегда распахнутую настежь, слово «родина» становилось все ближе