Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

На этом, однако, интриги вокруг «замороженной» в Урге экспедиции Козлова не закончились. Центр не утвердил М. Н. Ербанова политкомом, хотя его кандидатура и была одобрена особой комиссией Политбюро (Н. П. Горбунов, Г. В. Чичерин, В. Р. Менжинский), приняв более простое решение – передать политический контроль над экспедицией полпреду в Монголии А. Н. Васильеву. Тем временем, в самом начале мая, Дальбюро ЦК РКП (б) по инициативе полномочного представительства ГПУ на Дальнем Востоке – без консультации с Москвой – «вклеивает» в экспедицию некоего Бузулаева в качестве сексота. Эта акция едва не привела к конфликту с советским полпредством в Урге, ибо А. Н. Васильев – «добрый гений экспедиции» – решительно отсылает Бузулаева обратно в Читу.

Находясь в Урге в напряженном ожидании решения Центра Козлов часто вспоминает о прошлом, о своем «лучшем детище» – Хара-Хото. В глубине души он надеется, что это новое путешествие будет не менее «славным», чем два предыдущих, и таким образом ему удастся оправдать «доверие и симпатии народа». Эти мысли побуждают путешественника отнестись с особым вниманием к многочисленным сообщениям об археологических находках местных жителей. Главным информатором Козлова об ургинских древностях служит его старый петербургский знакомый, ученый-востоковед Ц. Ж. Жамцарано, возглавляющий ныне Монгольский ученый комитет – прообраз будущей Академии наук МНР. Ц. Ж. Жамцарано, между прочим, рассказал Козлову об усыпальнице некой царевны в урочище Цзун-модо, в горах Ноин-Ула севернее Урги. До революции в этих местах находились прииски русско-бельгийской золотодобывающей компании «Монголор», и один из ее служащих, Баллод, совершенно случайно сделал ряд интересных находок, часть которых была передана в Иркутский музей. Правда, археологи не придали тогда особого значения найденным предметам. Козлов же чрезвычайно заинтересовался находками Баллода. В конце февраля 1924 г. он отправляет на разведку в Цзун-модо «ученую экскурсию» во главе с С. А. Кондратьевым и затем, обследовав курганы лично, принимает решение – вновь попытать счастья на археологической ниве.

Первые же результаты раскопок принесли настоящую сенсацию – в курганах, оказавшихся древними могильниками, «археологи» экспедиции обнаружили большое количество прекрасно сохранившихся предметов: ткани, войлочные ковры с изображениями мифических животных, женские косы, седла, изделия из бронзы, керамику и многое другое. (Впоследствии было установлено, что погребения принадлежат гуннам эпохи Ханьской династии.) О своих находках Козлов тут же сообщил Ю. М. Шокальскому и в Главнауку, с радостью отмечая, что теперь «экспедиция посильно исполнит долг перед Родиной». Одновременно П. К. отправил статью о достижениях экспедиции в газету «Известия». После ее публикации Тибетская экспедиция вновь оказалась в центре внимания научной общественности.

Что касается Академии наук, то начавшиеся в Монголии раскопки вызвали у нее не только огромный интерес, но и большое беспокойство из-за отсутствия в отряде Козлова профессиональных археологов. В результате, не дождавшись личного послания от руководителя экспедиции, С. Ф. Ольденбург вошел (через Н. П. Горбунова) в правительство с предложением о командировании в Монголию группы специалистов: двух археологов – Г. И. Боровко (сотрудник РАН, хранитель Эрмитажа) и С. А. Теплоухова (профессор Ленинградского университета, хранитель Русского музея); почвоведа Б. Б. Полынова (сотрудник КЕПС) и минералога В. И. Крыжановского (хранитель Геологического и минералогического музея РАН). Тревогу Непременного секретаря разделял и академик Н. Я. Марр, направивший 24 июля 1924 г. в РГО Ю. М. Шокальскому письмо от имени возглавляемой им Академии истории материальной культуры. В нем он выразил недовольство тем, что Козлов ничего не сообщил его учреждению о своих работах и не просил содействия специалистов. «Все это заставляет бояться, – заключал Н. Я. Марр, – что повторяются и здесь те же дела, какие имели место в Хара-Хото»[363]

А тем временем Козлов, и не подозревающий, что его статья вызвала настоящий ажиотаж в академических кругах, продолжает вести раскопки по своему собственному плану. Полученная из СНК телеграмма о направлении в экспедицию новых сотрудников – без предварительного согласования с ним – не омрачает его большой радости. Специалисты, впрочем, прибыли с большим опозданием, лишь 19 сентября, когда полевой сезон уже близился к завершению. Тщательно осмотрев произведенные работы, С. А. Теплоухов высказал свое мнение: общая часть удовлетворительна, однако в деталях имеются упущения. Козлов согласился, что Тибетской экспедиции не по плечу детальное изучение археологических памятников, ее задача иная – проведение разведки, и после разговора с археологом заключил:

«Изучение курганов можно считать почти законченным. Это «почти» устранит Теплоухов. Материала достаточно, и, надо полагать, его придется сдать в руки Теплоухову, а самый [ценный] материал – фактические достижения экспедиции – передать в родной Русский музей».

Но работа Козлова, по правде говоря, мало удовлетворила С. А. Теплоухова, о чем он откровенно написал С. Ф. Ольденбургу в самом начале октября и тем самым только подлил масло в огонь:

«Раскопки Козлова велись грабительским способом, поэтому подробности погребения не удалось установить. Проверив планы могильников, дополнив неудовлетворительные дневники расспросами, выяснив небольшими раскопками некоторые детали погребения, я хотел этим и ограничиться. […] Но политические соображения (конечно, академические) как внешние, так и внутренние, также желание всех окружающих заставили меня решиться раскопать хотя бы [еще] один курган».

Однако еще до того, как С. А. Теплоухов отправил свое письмо, Козловым была получена телеграмма от С. Ф. Ольденбурга и Ю. М. Шокальского с просьбой приехать в Ленинград для отчета о проделанной работе. П. К. явно озадачен, чувствуя, что за вызовом в Центр стоит Академия, притязающая на сделанные им открытия, и потому долго размышляет, ехать ему или не ехать. Поводом для таких подозрений послужило письмо В. Л. Комарова – «очень дружественное и раскрывает все дрязги и зависть: имеется поползновение присвоить открытие и проч., все, что ведется Академией против достижений Русского географического общества». Откровенный рассказ Б. Б. Полынова о том, как он «попал в командировку», убеждает Козлова, что «борьба РГО с Академией» из-за его экспедиции «все еще продолжается». Наглядный пример тому – лекция, прочитанная в Урге С. А. Теплоуховым, в которой тот, по мнению Козлова, преувеличил роль Баллода в открытии ноин-ульских могильников: