Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

Реплики Хейга могут показаться нашим современникам слишком безжалостными по отношению к людям, сражающимся на пределе человеческих возможностей. Однако генералам положено черстветь сердцем. Если союзники хотели удержаться при Ипре, с потерями и мучениями приходилось мириться. Тактической альтернативы упорному сопротивлению не существовало, а значит, никакой жалости к слабым и сочувствия к больным. Хейгу и самому пришлось туго во время отхода из Монса, и наступление на Эне не принесло ему славы. Однако современники по праву восхищались непоколебимым спокойствием и решимостью, которые он демонстрировал в течение трех недель Ипра. Он обладал свойственной той эпохе выдержкой и хладнокровием римского полководца, которому не портила аппетит необходимость посылать людей на смерть, если того требовал долг – а долг этого требовал, в его понимании, все оставшиеся четыре года. Мало кто находил в командире 1-го корпуса что-то приятное, однако он демонстрировал высокую компетентность в то время, когда многим другим, особенно сэру Джону Френчу, ее явно недоставало. Без Хейга британский фронт под Ипром, скорее всего, был бы прорван.

Немецкие атаки постепенно сникли, командиры рвали и метали. Во время наступления по Мененской дороге вечером 7 ноября полковой оркестр 143-го пехотного играл бетховенский «Марш Йоркширского полка» и «Германия превыше всего!». Операция окончилась для музыкантов трагически: гобоист Вальдмейер погиб, гобоист Вилебински – ранен вместе с сержантом Бартом. Сержант, перед тем как отправиться в тыл, поспешно осушил капельмейстерскую флягу с бренди. После этого оркестру было приказано сдать инструменты и взяться за носилки, принимая на себя обязанности санитаров. Символическая переквалификация.

Продвигаясь к исходному рубежу 9 ноября, немецкие гвардейские гренадеры заметили у дороги высшего офицера в форме 1-й драгунской гвардии в окружении адъютантов. Это был Теобальд Бетман-Гольвег. Немецкий канцлер прибыл лично взглянуть, как развиваются события, которым он сам положил начало. Полковнику гренадеров он сообщил свысока: «Герр полковник, именно этого мне всегда и хотелось – присутствовать в то время и в том месте, где я смогу по-настоящему выдать бойцам «die letzte Ölung» («последнее помазание» – старинное выражение, идущее с тех времен, когда гладиаторов, перед тем как выпустить на арену, натирали маслом, чтобы противнику труднее было их ухватить). Однако слышавшие канцлера не забыли и второе значение этой фразы – соборование умирающих. Бетману не суждено было в тот день увидеть триумф немецкой армии – только торжество смерти.

И снова бои ненадолго затихли. Капитан Эбен Пайк, гренадер, писал 9 ноября: «Мы ложимся тут костьми» – и сам погиб несколько дней спустя{1023}. Уилфрид Абель-Смит признавался: «Не могу смотреть, как уходят день за днем мои друзья. Когда убили Эбена, у меня оборвалось сердце, но я должен держаться и надеяться на лучшее. Не уповай я на Бога, не выдержал бы до сегодняшнего дня». Обе стороны одолевало отчаяние. 9 ноября, когда лейтенант гренадеров Бареке допрашивал британского пленного, кусты перед ними вдруг раздвинулись и показался зуав, крикнувший по-французски: «Не стреляйте! У меня дома дети мал мала меньше!» С этими словами он выхватил у немцев и осушил флягу с водой, вызвав взрыв хохота, который разрядил обстановку. В тот же день лейтенант фон Шаурот, полковой адъютант, писал: «Донесения с передовой свидетельствуют, что наступление в сложившихся условиях лишено надежды на успех. Все попытки убедить верховное командование в бессмысленности лобовой атаки по фландрским топям и глине при полнейшей неясности относительно расположения противника, местности и даже наших собственных позиций потерпели неудачу. <…> Сотни лучших наших воинов отдали жизнь за абсолютно безнадежное предприятие».

По настоянию немецкого командования 10 ноября во французском секторе была проведена заведомо обреченная атака. На следующий день сильному натиску подверглись британцы: две бригады прусской гвардии ринулись к Ипру по обеим сторонам Мененской дороги. В тусклом утреннем свете оборона, едва веря своим глазами, смотрела на подступающие плотные отряды врага, численность которых наводила на мысли, что силы кронпринца Рупрехта действительно неистощимы. За несколько часов завязавшегося сражения немцы снова и снова бросались на прорыв, в нескольких местах все-таки пробив бреши в обороне. Один британский солдат нацарапал наспех в дневнике: «Все в панике, бегут, оставляют оружие, снар[яжение] и т. д.»{1024} И снова фронт восстанавливали контратаками: Оксфордширско-Букингемширский полк, сыгравший значительную роль в сентябре у Кур-де-Супира, одержал маленькую, но важную победу у леса Нонн-Бошен. В числе погибших в тот день оказался и командир гвардейской бригады Чарльз Фицкларенс, который, по всеобщему признанию, стал одним из героев обороны. На стороне противника 11 ноября один немецкий гвардейский полк потерял убитыми и ранеными 800 человек, включая семь убитых офицеров. Атакующие остановились менее чем в 5 км от Ипра.

Капрал Уильям Холбрук из Королевских стрелков рассказывал о трагифарсе, пережитом за те несколько часов, что его взвод был пригвожден к месту на ничейной полосе{1025}. В какой-то момент из кустов выполз немецкий офицер и на безупречном английском сообщил: «Я ранен». Субалтерн Холбрука бросил раздраженно: «Так не лезьте на нас, останетесь целы!» – и стрелки расхохотались. Но через несколько минут британского лейтенанта сразила шальная пуля, и его солдаты остались без командования и без ориентации на местности. Холбрук вырезал шрапнельную круглую пулю из колена помощника, который затем отполз в поисках укрытия. Сам же он сидел в воронке, когда где-то рядом хрустнула ветка и в предрассветных сумерках показалась голова немца. Тяжело раненный немец стонал и бормотал: «Wasser, Wasser!» («Воды, воды!») Холбрук дал ему воды из своей фляги, но, к его ужасу, она тут же вытекла из раны в боку, покраснев от крови. Тогда немец поднял три пальца и прохрипел: «Kleine Kinder» («Маленькие дети») – после чего скончался. Холбрук воспользовался темнотой, чтобы отойти на британские позиции.

Той ночью в Ипре сгорела средневековая Палата суконщиков. Сержант-квартирмейстер Гордон Фишер, служащий территориальных войск из Хертфордширского полка, только что прибывший с «гражданки», ехал к полю боя на автобусе. Благоговейно вглядываясь в темноту, разрываемую яркими сполохами, он думал: «Какая же красота! Настоящий фейерверк!»{1026} Лишь чуть погодя до него дошел весь ужас увиденного. 31-летний пулеметчик лейтенант Джон Диммер был редкой птицей – офицером, выслужившимся из рядовых. 12 ноября под Ипром его Vickers, лупивший по надвигающейся прусской гвардии, вдруг заклинило на промокшей патронной ленте. Диммер поправил пулемет разводным ключом и продолжил стрелять. Но тут ему в челюсть попала вражеская пуля, а пулемет заклинило снова. Пока он возился с оружием, его ранили опять, на этот раз в правое плечо, и туда же угодили три шрапнельные пули. Однако Диммер все равно продолжал отстреливаться, пока немцы не подошли на 50 м – только тогда он пустился бежать. Его еще раз ранило в лицо, он ничего не видел от заливавшей глаза крови, но все же уцелел и стал кавалером Креста Виктории. Позже он завоевал еще и Военный крест, однако в январе 1918-го погиб, командуя батальоном, через три месяца после женитьбы. Именно благодаря таким незаметным подвигам редеющие части британских экспедиционных войск удерживали под Ипром свои позиции.

По левую руку от британцев французы вели собственную яростную битву за фронт между Зоннебеке и Биксшуте. Натиск на Лангемарк не ослабевал. В тот день, 12 ноября, во многих немецких городах и селах появился один из самых печально известных официальных бюллетеней Первой мировой, сообщающий, что «к западу от Лангемарка молодые полки под гимн “Германия превыше всего!” атаковали и успешно захватили траншеи англичан». На самом же деле союзникам удалось удержать рубежи в этом секторе. На других участках британского фронта если где-то и пели, то отнюдь не победно: к вечеру атакующим снова не удалось прорваться.

16 и 17 ноября немцы предприняли новую череду атак и обрушили новую порцию снарядов на Ипр. Журнал боевых действий 2-го гренадерского батальона свидетельствовал: «Атаки накатывают волна за волной. Батальон расстрелял 24 000 обойм стрелкового оружия»{1027}. Однако немцы устали не меньше союзников. Александр Джонстон, писавший 16 ноября об изнеможении и деморализации многих британских частей, добавил затем: «К счастью, мне кажется, немецкая пехота тоже на последнем издыхании». Он был прав. Непогода затрудняла продвижение в любую сторону. Водитель скорой Дороти Филдинг жаловалась 17-го: «Эта сырость просто ад для бедных солдат в траншеях. Страшно смотреть, во что она их превращает. Человек не выдерживает постоянного холода и сырости без надежды обсохнуть и согреться»{1028}.