1941. Совсем другая война (сборник) - Андрей Буровский

Главным недостатком мобилизационного плана было то, что он основывался на воззрениях периода Первой мировой войны и исходил из того, что вероятные противники начнут мобилизацию одновременно, а боевые действия начнутся со стычек патрулей и передовых отрядов. Как известно, Вермахту мобилизация была не нужна, он уже был отмобилизован и сосредоточен в исходных районах для наступления. Создается впечатление, что разработчики мобплана этого не знали, очевидно, с 31 августа 1939 года они не читали газет, не слушали радио, вообще из дома не выходили и не знали, что в Европе уже два года идет война и ведет ее как раз Вермахт, который, по их мнению, нуждался в мобилизационном развертывании. Дикость какая-то необъяснимая! Впрочем, в нашем случае главный недостаток «Мобплана № 23» не имеет никакого значения, так как мы проводим мобилизацию заблаговременно, например, с 1 мая 1941 года. Эта дата вполне актуальна, так как советскому руководству был известен первоначальный срок германского нападения — 15 мая. За 15 дней основные силы Красной Армии, особенно те, что находились в приграничных округах, были бы уже отмобилизованы. Поскольку немцы перенесли срок нападения на СССР, есть все основания предполагать, что все 30 суток для развертывания у советского командования были. Есть также основания утверждать, что упредить Красную Армию в развертывании немцы не успели бы, тем более что мобилизация проходила бы синхронно с другим планом — «Планом обороны государственной границы».

На основе этого плана осуществлялся весь комплекс мероприятий по прикрытию государственной границы. В реальной действительности разработка планов прикрытия границы штабами военных округов закончилась в последние предвоенные дни, Генеральный штаб получил их 10–20 июня. Естественно, что рассмотреть и утвердить эти документы ко времени уже не успели. Однако это не означает, что войска вступили в войну, не имея конкретных боевых задач. Армейские планы прикрытия были в основном утверждены, задачи соединениям определены. В войсках поддерживалась постоянная готовность к их выполнению. Так что никаких сомнений в их выполнении, начиная с 1 мая 1941 года, нет.

Следует подчеркнуть, что в планах прикрытия важное место отводилось последовательности сосредоточения войск. В общих чертах она выражалась в том, что войска, расположенные в непосредственной близости от государственной границы, с объявлением боевой тревоги должны были занять районы обороны, намеченные им по плану. Первыми, через 45 минут после объявления тревоги, занимали оборону специально выделенные отряды от дивизий первого эшелона в составе усиленного стрелкового батальона. Они имели задачу поддержать боевые действия подразделений пограничных войск и подразделений укрепленных районов. Вслед за ними, под прикрытием боевого охранения, должны были выдвигаться дивизии первого эшелона армий прикрытия. Эти дивизии должны были занять оборону через 3–9 часов. Все эти войска планировалось содержать в постоянной боевой готовности.

План прикрытия предусматривалось вводить в действие автоматически при объявлении мобилизации, а в других случаях только распоряжением наркома обороны СССР шифрованной телеграммой: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года». Боевая тревога могла быть объявлена в двух вариантах: без вывода материальной части и с выводом. Сроки полной боевой готовности устанавливались: для стрелковых, артиллерийских и кавалерийских частей и соединений: летом — 2 часа, зимой — 3 часа; для танковых (механизированных) частей: летом — 2 часа, зимой — 4 часа. При расположении техники в теплых гаражах сроки зимой сокращались на 1 час. Готовность дежурных подразделений определялась в 45 минут. Весь комплекс мероприятий, проводимый в войсках по боевой тревоге, был в целом продуман. Части и соединения тренировались в подъеме по тревоге и выходе в районы сбора. Была отработана и служба оповещения.

Стратегической же ошибкой Генерального штаба явилось то обстоятельство, что, вместо того чтобы держать основные силы приграничных округов на линии старых укрепленных районов, а на новой границе только отряды прикрытия, командование Красной Армии стремилось подтянуть основные силы к границе, следуя доктрине — ни пяди земли противнику не отдавать. Концепция ведения войны на удержание территории также была устаревшей для 1940-х годов.

Тем не менее заблаговременный и повсеместный выход соединений Красной Армии на оборонительные позиции вдоль госграницы имел бы немалый эффект. Равно как и приведение в боевую готовность ВВС и ПВО. Трудно предположить, что в этом случае стали бы делать немцы. Совершенно очевидно, что в германских штабах царила бы растерянность — русские знают о нападении, русские ждут нападения. Можно представить, какие сомнения обуревали бы руководство Германии. Ведь одно дело — внезапный удар по ничего не подозревающему противнику, совсем другое — по противнику, ждущему нападения. Вряд ли планы немцев остались бы прежними, ну а если бы остались, то ход боевых действий мог быть несколько иным.

Принципиально важно еще одно обстоятельство. Все варианты развития событий, о которых говорилось выше, — чисто гипотетические, возможные, конечно, но несколько искусственные. Ну а если взять абсолютно реальный вариант? Например, 21 июня 1941 года.

Если проанализировать последний мирный день в Кремле, то можно прийти к заключению, что вывод о реальности германского нападения был сделан около 19 часов, то есть за 9 часов до начала войны. Однако соответствующую директиву, весьма расплывчатую и противоречивую, отправили в приграничные округа только в 23 часа 30 минут 21 июня. Задержка произошла главным образом по вине Сталина, до последней минуты не верившего в реальность немецкого нападения и согласившегося с позицией военных как бы нехотя. На совещании в Кремле, как известно, обсуждался вопрос о немецком фельдфебеле, вечером 18 июня перешедшем на нашу сторону на участке 5-й армии Киевского Особого военного округа и сообщившем, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Первое, на что стоит обратить внимание, так это то, что фельдфебель перебежал 18-го, а информация об этом дошла до Москвы лишь к вечеру 21 июня. Известная задержка была объяснима: сначала немца допрашивали пограничники, потом особисты 5-й армии и т. д. Но ведь не три же дня допрашивали? Скорее всего, больше времени сомневались: а докладывать ли, и если докладывать, то как? Сомневались в армии, сомневались в штабе округа. А вдруг Москва ответит: паникуете, поддаетесь на провокации! В атмосфере тотального подавления инициативы многие командиры всех уровней просто боялись принимать решения. Обвинять их в этом трудно, особенно после фразы Сталина, произнесенной 21 июня в Кремле:

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?

Поражает уровень мышления главы государства. Так и представляешь себе кучку немецких генералов, исчерпавших все возможности втянуть СССР в конфликт и в качестве последней надежды заславших перебежчика.

Затем Сталин не одобрил текст директивы, предложенный военными, слишком, по его мнению, решительный:

— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Ну, конечно же, немцы сосредоточили 5 млн человек исключительно для провокаций. Им больше делать было нечего. Тут уже речь идет о не просто незнании обстановки, а об элементарном непонимании Сталиным происходящих событий. В этом плане нет ничего удивительного, что после совещания Сталин преспокойно отправился спать.

На этом фоне неудивительно и спокойствие военных: ни Жуков, ни Тимошенко, зная, что зашифрованная директива будет добираться до войск часа три-четыре (на самом деле даже больше, а в большинстве случаев до соединений войск прикрытия она так и не добралась), не удосужились связаться по ВЧ с командующими округами и поставить их в известность по телефону, как это сделал, например, нарком ВМФ Кузнецов.

Ну а если бы задержки не было и директива ушла бы в войска, скажем, в 19 часов 21 июня, то есть за 9 часов до начала войны. Что успели бы сделать? Ответить на этот вопрос можно на примере Одесского военного округа. После получения по аппарату ВЧ сообщения о подготовке к приему важного документа из Москвы начальник штаба округа генерал-майор Захаров в 23 часа 21 июня 1941 года решительно, без всякого промедления, отдал войскам следующий приказ:

«1. Штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов.

2. Частям прикрытия занять свои районы.