Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Наверно, решили мы, он с кем-то повыше говорил обо мне, и ему дали понять, что в обиду меня не дадут.

А еще через некоторое время пошли разговоры, что Рахмана Аскерли от нас переводят. Но куда — никто не знал.

ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

Больница, в которой я лежал, стояла на окраине Абдаллара, у дороги, ведущей из Лачина, а значит, и с гор. Глядя в окно, я часами наблюдал, как шли кочевья с эйлагов.

Сентябрь был на исходе, и овечьи отары день и ночь спускались на равнины. Казалось, не будет конца этому живому, струящемуся потоку. Я слушал разговоры медсестер; одна из них говорила, что есть отары в тысячу голов. Смешные, только с виду неуклюжие животные спешат за вожаком, тряся тяжелыми курдюками. Молчаливые чабаны проносились на быстрых конях, следя за движением отар; женщины следили за лошадьми, на которых был навьючен скарб кочующей семьи. Мне не надоедало подолгу наблюдать за этой беспрерывной лавиной. Это движение словно вливало в меня жизненные силы: хотелось что-то делать полезное, нужное людям, кормящим наш край.

На следующий день после того, как меня выписали из больницы, Нури устроил новоселье по случаю получения квартиры в только что отстроенном доме.

Тетушка Абыхаят несколько дней готовилась к торжеству. Были созваны все друзья ее сына. Кроме меня и Джабира здесь были Тахмаз Текджезаде, доктор Мансур Рустамзаде, оперировавший меня, военком нашего уезда, только недавно назначенный на эту должность (у него уже были три кубика в петлицах). Приглашен был еще директор почты, но его ждали немного позже.

Я не спускал глаз с военкома. Он был одного возраста со мной, но казался и старше, и солиднее.

Чего только не было на столе! У меня глаза разбегались…

Мы шутили, что стол у нас мужской, а Абыхаят грозилась никогда больше ничего не устраивать для нас, пока не женимся. Даже если женится только ее Нури, говорила она, то и тогда холостяков и на порог не пустит!

Нури просил Джабира купить вина, а в городе ничего, кроме водки, он не нашел. Но все только притрагивались к своим рюмкам и не пили, стараясь, чтобы другие не заметили этого.

Нури предложил выбрать тамадой Мансура Рустамзаде, который был старше нас. Ему минуло сорок, но он тоже не был женат. Застольную речь Мансур начал с чтения стихов Физули, потом перешел к Вагифу и Сеид Азиму Ширвани. Сколько знал он газелей и стихов!..

Тамада заканчивал свой тост в честь матери хозяина дома, когда в дверь постучали — это пришел опоздавший директор почты. Вместе с ним в квартиру вошел начальник политуправления Омар Бекиров. Он оглядел всех веселым взглядом и медленно сказал:

— Как вовремя я заглянул к своим новым соседям! Слышу шум за стеной, а здесь, оказывается, принимают гостей. Авось и меня пригласят по-соседски.

Напряженная тишина сменила веселье. Но тетушка Абыхаят нашла выход из неудобного положения: она поставила на стол чистую тарелку и сказала нежданному гостю:

— Плов у меня получился сегодня отменный, попробуйте, пожалуйста. — И поспешила на кухню за новым блюдом.

Словно не замечая неудовольствия, которое читалось на лицах присутствующих, Бекиров непринужденно спросил:

— Так за что мы пьем?

— За хозяйку дома, — ответил Мансур Рустамзаде и снова повторил свой тост — специально для Омара Бекирова.

— А отчего же ты сам не пьешь? — спросил у Нури Бекиров. — И почему вы все точно языки проглотили?

— Достаточно, если будет говорить только один из нас! — пошутил Джабир.

— Тогда я скажу, — поднялся директор почты. — Я знаю нашего Нури много лет, и должен сказать, что это самый честный и принципиальный человек из всех, которых я знаю…

— А кого ты знаешь? — повторил в раздумье Бекиров. Директор почты в испуге замолчал. — Говори, говори, — обратился Бекиров к нему, — чувствуй себя свободно!

— Кто может чувствовать себя спокойно в присутствии товарища Бекирова? — снова в шутку сказал Джабир.

Улыбка медленно сошла с лица Омара Бекирова. Он осторожно, чтоб не разлить, поставил рюмку, доверху налитую водкой, в упор посмотрел на Джабира, а потом на Нури:

— Нури Джамильзаде, извини меня, но я вынужден уйти.

Тахмаз Текджезаде откинулся на спинку стула:

— Почему-то в последнее время у нас в Лачине о начальнике уездного политического управления говорят, только шепотом, а критиковать его работу и не пытайся! Вы задумывались над этим вопросом, Бекиров?

— Здесь, я думаю, такие разговоры неуместны, товарищ прокурор!

— А какие уместны?

С рюмкой в руках поднялся Мансур Рустамзаде:

— Я предлагаю выпить за то, чтобы между нами не было обид, независимо от должности и поста, который каждый из нас занимает!

Все выпили, а Бекиров демонстративно показал, что осушил полную рюмку до дна — повернул ее дном вверх. Нури обратился ко мне:

— Все ждут, когда ты скажешь свое слово!

Я растерялся. О чем говорить? Как сказать, чтобы все тебя поняли? Смутное предчувствие какой-то грядущей неприятности не покидало меня… Кто будет со мной в эти дни, кто пойдет против? Но и не говорить было нельзя.

— Я очень благодарен друзьям, что здесь вспомнили обо мне, — начал я. — Меня уже давно беспокоит одна мысль: что же такое национальное достоинство? Достоинство человека новой формации? По-моему, чувство национального и советского достоинства должны слиться! Без первого не может быть второго, а без второго можно утерять перспективу! Родина и нация…

Тахмаз Текджезаде перебил меня:

— Родина и народ!

Я тут же согласился с ним:

— Да, родина и народ, наша социалистическая родина и наш азербайджанский народ! Давайте выпьем за здоровье тех, кому принадлежит будущее!

Хоть мы и говорили о будущем, но в эти минуты я вспоминал Шираслана, которого больше нет. Зато его дети будут строить новую жизнь.

БОРЬБА ОБОСТРЯЕТСЯ

Мы с Джабиром вернулись в комнату, которую снимали сообща. Нас ждала записка.

Узнав, что я выписался из больницы, меня приглашал к себе Рахман Аскерли: записка была от него.

Ровно в девять, когда начинал работать аппарат укома, я был в приемной у секретаря укома. Но Рахмана еще не было. Вышел на крыльцо и тут же увидел секретаря: он разговаривал с Омаром Бекировым у здания политического управления.

Увидев, что я жду, он распрощался с Бекировым и заспешил к укому.

— Извини, задержался… — Он открыл дверь в свой кабинет и широким жестом пригласил меня войти. Вел себя так, будто не было его звонков в Кубатлы и Мурадханлы. Я тоже решил не напоминать ни о чем, пока он