Мария Федоровна - Юлия Кудрина

Решающая роль Ленина в убийстве царской семьи подтверждается и многими его соратниками, в том числе В. Молотовым. «Не будьте наивным, — сказал Молотов Ф. Чуеву, — без Ленина никто на себя не взял бы такое решение».

Когда Троцкий возвращался из фронтовой поездки и узнал, что царская семья убита, он спросил Свердлова: «Что — все?» Свердлов ответил: «Ильич и я так решили. Он не хотел оставлять белым живых символов».

Ложь и дезинформация со стороны лидеров большевистской верхушки доходили до абсурда: когда американские журналисты спросили наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, что произошло с императором и его семьей, он не нашел ничего лучшего, как ответить, будто прочел в американских газетах, что великие княжны живы и здоровы и находятся в Америке.

В подобном же духе были выдержаны в тот период и заявления советского посла в Берлине Адольфа Иоффе, который на вопрос о возможном выезде из Крыма в Данию вдовствующей императрицы Марии Федоровны заявил, что все без исключения Романовы должны оставаться в России во имя спасения их жизней. В сохранившемся в российских архивах его письме на имя В. И. Ленина от 21 июня 1918 года говорится: «Невозможно работать, если не знать, что происходит в России… Что делается с б[ывшим] Царем — я ничего не знаю. Кюльман — министр иностранных дел Германии вчера об этом заговорил, и я сказал ему, что не имею никаких сведений, почти не сомневаюсь в том, что его убьют, ибо на Урале германофобское настроение, Царя считают немцем, чехословацкое восстание еще более вызывает германофобство, и, кажется, поэтому там не смогут справиться — произойдет подобная расправа. Не доказывая, что это нам страшно навредит, я доказывал, что мы будем невиновны, а вина падет на случай. Если действительно что-нибудь произойдет, можно опубликовать вполне убедительный сериал, доказывающий нашу непричастность…»

Большевистские лидеры, распространяя дезинформацию о гибели царской семьи, не считали нужным снабжать достоверной информацией о событиях, происходивших в России, и своих представителей за границей, в частности и Адольфа Иоффе. Как свидетельствуют архивные документы, на запрос Иоффе о расстреле императорской семьи Ф. Дзержинский ответил, что сам Ленин запретил информировать его об этом. «Пусть уж лучше Иоффе ничего не знает, — сказал он, — ему будет легче лгать». В телеграмме, также находящейся в архиве следователя Соколова и составленной в ответ на запрос датской газеты «National Tidende» о судьбе царской семьи и датированной 16 июля 1918 года, говорилось: «Слух ложен. Экс-царь жив. Все слухи только ложь капиталистической прессы. Ленин».

Из всего сказанного можно понять, что испытывала императрица Мария Федоровна в июльские дни 1918 года, когда к ней в Крым поступала страшная информация, носившая крайне противоречивый характер.

18 июля императрица практически всю ночь не сомкнула глаз. 19 июля, в четверг, в первую половину дня произошло весьма неожиданное, прямо мистическое событие. После завтрака откуда ни возьмись появились цыгане и стали приставать к Марии Федоровне с гаданием. «Они, — писала императрица в дневнике, — желали непременно погадать мне, и, хотя я отказывалась, одна из них уже успела разложить карты и стала требовать денег». Напуганная Мария Федоровна позвала адмирала Вяземского, и ему удалось прогнать цыган. Вяземский был очень разгневан, но вместе с тем и обеспокоен. По всей вероятности, он тоже заподозрил что-то неладное в этой ситуации.

Чувствовала ли мать в глубине души, что с ее сыном и его семьей уже произошло самое страшное, или нет, — трудно сказать. Если да, тогда можно только предположить, что их души — душа матери и душа сына — разговаривали в ту роковую ночь друг с другом. 17 июля Мария Федоровна записала в дневнике: «Боже, спаси моего бед[ного] несчас[тного] Ники, помоги ему в его тяжких испытаниях!» Судя по дневниковым записям, императрице в те дни было известно, что чекисты бросили в тюрьму верных слуг царской семьи, последовавших за ними добровольно в Сибирь: генерал-майора свиты Василия Александровича Долгорукова, графиню Анастасию Васильевну Гендрикову — фрейлину императрицы Александры Федоровны, Екатерину Адольфовну Шнейдер — гофлектрису императрицы Александры Федоровны, придворного хирурга Владимира Николаевича Деревянко, бывшего в течение многих лет личным врачом цесаревича Алексея.

Наступило 21 июля. С невероятной быстротой отовсюду поступали слухи об убийстве царя и его семьи. «Распространяются страшные слухи о судьбе нашего любимого Ники. Не могу и не хочу им верить, но просто не представляю, как я смогу вынести такое напряжение!.. В 4 часа пополудни встретилась с Орловым. На его взгляд, все эти ложные известия распространяются специально. Дай-то Бог!»

22 июля был день именин Марии Федоровны. Отягощенная дурными предчувствиями, она не хотела никого видеть. В этот трудный день только своему дневнику она доверила всю горечь своего отчаяния: «22 июля. Воскресенье. Печальный день моих именин! Не имела никакого желания видеть кого-либо, хотя многие добрые люди хотели прийти с поздравлениями. Я была тронута этим, но так и не отблагодарила их. Мне прислали множество цветов, целые корзины из Симеиза, из Ялты, от лицеистов, от Гужона и т. п… Была с детьми в церкви, с удивлением услышала, что священник молится за меня. Господи Боже, внемли же моим молитвам, спаси и сохрани моего несчастного Ники! От него по-прежнему никаких вестей, только гуляют страшные слухи».

С середины июля жара становится все нестерпимее, полное безветрие, море зловеще отливает зеркальной гладью. На душе Марии Федоровны становилось все более неспокойно. «23 июля, понедельник… Совершенно обессиленная от жары до завт[рака] писала и читала. Как тяжко жить, не получая никаких известий! Я в полном отчаянии, — ничего не могу делать — это какая-то постоянная пытка».

24 июля приехал из Кисловодска доктор Варавка и рассказал обо всех ужасных событиях, происходящих в Кисловодске. Здоровье Марии Федоровны ухудшалось с каждым днем. После осмотра Варавкой был поставлен диагноз — катар тонкого кишечника.

25 июля. Отметили 24-ю годовщину свадьбы Ксении и великого князя Александра Михайловича. Собрались все жители Ай-Тодора.

29 июля Мария Федоровна посетила местную церковь, но это посещение навеяло только грустные мысли.

Страшные слухи, пришедшие из Екатеринбурга, отсутствие известий о сыне Мише — не давали покоя. «Господи, — писала она в дневнике, — внемли же моим молитвам за моего несчастного любимого Ники, за его семью и за Мишу, о котором я не знаю вообще ничего. Даже где он находится, неизвестно! Ужас!» Сердцем она чувствовала, что отсутствие информации было верным признаком случившейся непоправимой беды. В своих горестных мыслях Мария Федоровна постоянно возвращалась к своим дорогим внукам, особенно к цесаревичу Алексею, которому 30 июля исполнилось 14 лет. «Боже, спаси и сохрани его и даруй ему более светлые дни», — написала она в тот день в дневнике.