Фантастические тетради - Ирина Ванка

До конца урагана оставалось порядка семи аритаборских суток - чуть более трех недель. Ожидая новостей, Матлин пребывал в полном одиночестве, в добровольном заточении за стендовым пультом, как безумный фанатик, без отдыха и без желания придать хоть сколько-нибудь упорядоченный вид своим интуитивным поискам в черном зале черного таракана, которого, вероятнее всего, там нет. Баю покинул его вслед за Голли; умчался в направлении ближайшей астарианской зоны, толком не объяснив своему партнеру причин столь скоропалительного отъезда. В одиночестве Матлин чувствовал себя потерянным. "Без тебя как без рук", признался ему однажды Баю. "Без тебя как без головы", - ответил ему Матлин. "Без вас обоих как без головной боли", - добавил Раис, случайно оказавшись свидетелем этих объяснений. "Голову" Баю Матлин считал своим главным приобретением после Ксареса и Суфа. Без головы Баю он ни за что бы не решился на мадистогенные опыты. Если Ксарес в свое время вернул его к жизни, появление Суфа внесло в эту жизнь приятное ощущение неведомых перспектив, а знакомство с Раисом осмысленность, то Баю не только оформил эти таинственные перспективы в конкретную цель, но и придал ей некую безудержную целеустремленность, порой излишне активную, а временами настолько ярко выраженную, что Раис с каждым днем все больше избегал их общества и в таинства стендовых лабораторий предпочитал себя не посвящать. Лишь изредка встречая своих воспитанников на перекрестках аритаборских коммуникаций, он интересовался с отрешенной интонацией голоса, как поживают молодые бонтуанские особи? "Бонтуанствуют", - отвечал ему Матлин, и этого было достаточно для поддержания нужного уровня безучастия в душе Раиса, которого Матлин опасался именно потому, что никогда не знал, что у него на уме. А если и догадывался, то чаще всего ошибался. Может быть, именно это опасение заставило его несколько лет подряд до головной боли осваивать все возможные инженерно-информационные приемы с одной-единственной целью чтобы не сталкиваться напрямую с существами, подобными Раису. Хотя прекрасно понимал, что любой из них стоит целой инфосети. Понимал тотчас, столкнувшись с очередной неразрешимой задачей, попав в очередной тупик, в замкнутый круг, в котором можно вертеться бесконечно. В таких ситуациях, доведя себя до нужной степени озверения, он все же приходил к Раису, но уходил от него в полном смятении чувств. И только через долгое время до него как до колокольни доходило, что интеллектуальные издевательства учителя имели свой конструктивный смысл. Что в логической аналитике посредников действительно присутствует рациональный витамин, которого так не хватает его "бонтуанствующему" организму. Единственное, что он понимал точно и наверняка, это то, что у него с Раисом полная интеллектуальная несовместимость и единственное, чего он напрочь не понимал, - отчего Раис до сих пор не выставил его прочь из Аритабора со всей околомадистологической свалкой лабораторного барахла? Уж не оттого ли, что ни секунды не сомневался в том, что из этой авантюры ничего не получится?

Одиноко просиживая дни напролет в лаборатории, Матлин не раз ловил себя на мысли пригласить Раиса и выслушать все, что он думает. Если на десятые сутки до него дойдет хотя бы приблизительное направление поиска Альбы это и будет лучшим результатом опытов. Но Баю категорически не советовал. "Посредники не работают с аналитическими машинами, - объяснял он, - но программу сбивают одним своим присутствием. Так что верное направление может оказаться совершенно не в той стороне". Даже если по ближнему коридору галереи прогуливался кто-нибудь из посредников, Баю немедленно гасил работающие программы. "Ты не понимаешь, - отвечал он на вопросительные взгляды Матлина, - с мадистой должна работать только машина. Иначе никакой аритаборский иммунитет тебя не спасет". Но лаборатория по-прежнему оставалась в Аритаборе - в самом безопасном для нее месте, и спасительный "мадистонейтралитет", который Баю называл иммунитетом, хранил ее, как колдовской амулет.

Программное обеспечение они с Баю создавали вместе несколько лет, не покладая рук и не жалея сил. Матлин взял на себя бонтуанские инфосети, Баю - все остальные, которые посчитал нужным использовать. Все свои бонтуанские материалы Матлин бережно упаковал в особый архив, который, по непонятной ему причине, был равнодушен к присутствию посредников. Программа архива строилась на моделировании вопросника. Все накопления, так или иначе, оказались выкачанными из инфополей, локальных хроник, некоторых личных вкладов братьев и сестер по разуму и дополнялись громадной свалкой хлама по всем бонтуанским проблемам, собранной через ЦИФы, - отработанный материал, не представляющий научного интереса. Из всего этого, как из старого тряпья, Матлин планировал создать систематизированное информационное поле, на базе которого аналитическая машина смогла бы решить любую фактурную задачу. Но не справился и с сотой долей процента материала, зато конкретно вычислил, сколько времени уйдет на подобную процедуру, ужаснулся и сделал вполне фактуриалоподобную программу вопросника, способную самостоятельно формулировать задачу и выуживать из общего хаоса нужные лоскутки. Все это работало чрезвычайно бодро и вполне бы устроило пользователя, если б не одно существенное "но" - пользователь по-прежнему представления не имел о возможностях собственного архива. Он не раз просил Баю сделать язык-ключ, который упростил бы систематизацию материала, но у Баю и без того хватало забот. "Вопросник" архива запускался с одной и той же голографической картинки макета-транслятора земного шара, первого и самого дорогого Матлину вклада в архив. Он много раз "препарировал" этот макет, он знал всю планетарную физику Земли наизусть и мог по памяти воспроизвести ее в подробностях, которые не заметит самый дотошный фактуролог. Но именно эти милые подробности согревали душу Матлина, когда его теперешняя жизнь начинала казаться невыносимой. Он мог часами наблюдать пустынные ландшафты, копошащиеся под толщей смога города, трещины в арктических льдинах. Он каждый раз безумно радовался, заметив, как с орбиты в космос пытается выкарабкаться летательный аппарат, величиной с его рабочую панораму. Он бросал дела и самозабвенно переживал за него, слегка подталкивая пальцем. Натуральному прототипу такое участие вряд ли могло помочь, но иногда из лаборатории все же доносились возгласы необыкновенного счастья: "Вот сучий сын! Долетел-таки! Не промазал!" - Кто куда долетел? - спрашивал Баю. - До спутника Юпитера. - До какого спутника? - Какая тебе разница? Считай, что мы уже до Юпитера долетели, - с гордостью сообщал Матлин и требовал немедленных поздравлений.