Конан Дойл - Максим Чертанов

Интересно, однако, отметить, что на Дойла при всей его восторженности Олимпиада 1908-го произвела не слишком хорошее впечатление, и он отзывался об олимпийском движении весьма настороженно: «Когда я думаю. об Олимпийских играх, я никоим образом не уверен, что спорт оказывает то благое интернациональное влияние, которое ему приписывают. Я хотел бы знать, не имеет ли какая-нибудь из древнегреческих войн истинной причины в Олимпийских играх». Дело в том, что именно с 1908 года Олимпийские игры приобрели свой современный характер – профессиональный: о красоте спорта никто больше не вспоминал, все гнались за результатами; это не соответствовало тому идеалу, который представлял себе доктор – принцип любительства, право на участие для слабых, рыцарство, бескорыстие. Нетрудно представить, что сказал бы этот идеалист о допинговых скандалах и прочих «прелестях» современного большого спорта.

На следующей Олимпиаде в Стокгольме Великобритания заняла всего лишь третье место, получив 41 медаль; все ругали Олимпийский комитет, и газетный магнат лорд Нотклифф, владелец «Дейли мейл» (а также «Дейли миррор» и отчасти «Таймс»), предложил Дойлу заняться организацией подготовки к следующим играм. Дойл согласился и вошел в Олимпийский комитет. У него имелось собственное мнение о причине неудачи Великобритании, и он надеялся, что сможет убедить организаторов в своей правоте. В июле 1912-го он опубликовал две статьи в «Таймс», в которых говорилось о том, что на игры нужно отправлять не британскую команду, а – имперскую, то есть включить в ее состав спортсменов из всех колоний и доминионов. «Я уверен, что, если подойти к ним тактично, они охотно поступятся своими случайными победами местного значения и образуют единую команду под общим флагом. Я пойду дальше и задам вопрос: почему бы нам не поискать победителей среди цейлонских и малайских пловцов, бегунов-индусов и борцов-сикхов, то есть среди цветных рас империи?» В том, что касается спортсменов «цветных рас», доктор все предвидел правильно. Но чрезвычайно наивно, конечно, было с его стороны думать, что кто-то чем-то «охотно поступится» ради величия империи – единства не было даже внутри собственной страны. Олимпийский комитет под председательством лорда Десборо и пресса были озлоблены друг на друга. «Было ясно, что прежде всего надо распутать весь этот клубок и что дипломатии для этого потребуется не меньше, чем для решения балканского вопроса».

Дойл предложил сформировать независимую организацию, которая могла бы как-то примирить воюющие стороны. Это ему удалось. Теперь дело было за тем, чтобы собрать недостающие средства. Планировалось обратиться к парламенту. Дойл считал, что нужно просить 10 тысяч фунтов. Но он по рассеянности забыл сказать об этом своим коллегам и уехал по делам за границу, а те потребовали 100 тысяч. Эта сумма, по нынешним временам смехотворно ничтожная (даже учитывая масштаб), тогда показалась дикой, невообразимой. Организаторов стали ругать пуще прежнего. В конце концов собрать удалось всего семь тысяч фунтов. (Игры, правда, все равно не состоялись – война помешала.) «Это дело отняло у меня год жизни, – писал Дойл, – и было самым бесплодным изо всех, какими я занимался, потому что из него ничего не вышло и я не могу припомнить, чтобы получил слово благодарности хоть от одного человека». Напомним, что в тот же самый период Дойл интенсивно занимался делом Слейтера – его он не считал бесплодным.

Обратно в год 1911-й – примечательный, в частности, тем, что у Холмса появился сильный соперник: в свет вышла книга Честертона «Неведение патера Брауна». В том же году Дойл едва не обзавелся соавтором: архитектор Артур Уитейкер прислал ему свои рассказы о Холмсе и предложил сотрудничество. Доктор выслал Уитейкеру чек на 10 фунтов, но от услуг отказался. История имела неожиданное продолжение: в 1942-м Хескет Пирсон, обнаружив в архиве Дойла эти тексты, предположил, что они принадлежат самому писателю. Уитейкер и Адриан Дойл затеяли судиться из-за них; в конце концов авторство Уитейкера было установлено, но до сих пор можно встретить упоминания о том, что эти тексты («Приключения высокого человека» и «Разыскиваемый») якобы являются неопубликованными черновиками Конан Дойла.

Лето прошло в поездках: едва успели чуть передохнуть в Кроуборо после автопробега, как в августе наконец-то женился Иннес Дойл – на датчанке Кларе Свенсен. Доктор с женой ездили на свадьбу в Данию. Вернувшись, Дойл немедленно уселся за письменный стол: он чуть не лопался от нетерпения. Семь долгих лет – после «Сэра Найджела» – Конан Дойл не писал романов. И вот осенью 1911-го он приступил к новой крупной вещи – «Затерянному миру» («The lost world»). Это был далеко не первый его опыт в фантастике, но первый фантастико-приключенческий роман в чистом виде – жанр, восходящий прежде всего, конечно, к Жюлю Верну. На сей раз Дойл сразу адресовался к подростковой аудитории; он, по его собственному выражению, «хотел дать книге для мальчишек то, что Шерлок Холмс дал детективному рассказу». Получилась книга, которую с наслаждением читают и взрослые.

Замысел романа возник частично под влиянием английского путешественника и этнографа Перси Фосетта, с которым Дойл познакомился на почве спиритизма; они не раз встречались в Лондоне, а в феврале 1911-го Дойл присутствовал на лекции Фосетта в Королевском географическом обществе: тот докладывал о поездке в Боливию. Майор Фосетт был презанятнейшей, удивительной личностью; его называли мистиком и мечтателем, но в то же время это был человек практического склада, изобретатель и разносторонний ученый. Он был захвачен идеей отыскать в Южной Америке следы древних цивилизаций, связанных с культурами Египта и Атлантиды. Бывал он и в Путумайо, знал Кейзмента, сам писал об эксплуатации индейцев, впоследствии участвовал в работе по определению границ этого района. По утверждению французского зоолога Бернара Эйвельманса, место действия «Затерянного мира» – это горы Рикардо-Франко, где Фосетт был со своей экспедицией в 1908 году. (Впоследствии Фосетт в тех же местах пропал без вести; его искали в течение 15 лет, но не нашли никаких следов.)

И Фосетт, и Эйвельманс полагали, что на изолированных плато теоретически могли бы существовать неизвестные науке виды животных (многие до сих пор придерживаются этого мнения). Другим советчиком Дойла был известный зоолог Ланкастер, заведовавший отделом естественной истории в Британском музее и тоже мечтатель; при написании романа Дойл во многом опирался на труды Ланкастера по зоологии.

Третьим источником послужила книга ученого-географа Бейтса об экспедициях в бассейне Амазонки (опубликованная еще в 1863 году); и, наконец, отчеты о путешествиях Томсона и Вайвилла на судне «Челленджер». Так что свой роман доктор, как всегда, строил на весьма солидном научном фундаменте. Однако в «Затерянном мире» наукообразности нет совсем – и в этом основное отличие Дойла от Жюля Верна. Как отмечали многие критики, его больше интересовали люди, чем рыбы, звери и подводные лодки.