Брянские зорянки - Николай Егорович Бораненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С того дня Пал Палыч уже не мог освободиться от этой мысли ни ночью, ни днем, ни дома, ни на работе. Вначале его мучил вопрос: «А воздадут ли?» Он прикидывал и так и сяк и в конце концов пришел к твердому убеждению, что служебное положение его, вращение в номенклатурной среде и, наконец, солидность позволяют рассчитывать на некролог не хуже, чем у Подзагнеткина.
Покончив с этим вопросом, он занялся обдумыванием текста некролога. Для этого он собрал вырезки некрологов за последние десять лет и скрупулезно проанализировал их, выбрав из них наиболее подходящие для себя эпитеты и слова.
После многочисленных правок, дотяжек и доделок у Пал Палыча появился вполне приличествующий его заслугам и положению текст. Он сам отпечатал его на машинке и, когда в конторе никого не было, поднялся за столом и начал читать:
«Вчера после продолжительной и тяжелой работы (Пал Палыч нарочито минул избитого термина «болезни». Ее не было у него), в расцвете творческих сил, — читал он замогильно-траурным голосом, — на семидесятом году жизни (Пал Палыч и тут внес свои коррективы, прибавив себе авансом пятнадцать лет) скончался выдающийся начальник Пал Палыч Телкохвостиков. В его лице мы потеряли одного из крупных руководящих деятелей старой когорты. Еще с малых лет он окунулся с головой в работу и с тех пор отдавал ей самого себя».
Далее шел длинный перечень должностей и постов, занимаемых Пал Палычем, не считая тех, с которых его снимали или попросту оттуда просили. Эти детали он опустил, руководствуясь пословицей «о мертвых плохо не говорят».
«Подлая смерть, — продолжал читать он дрогнувшим голосом, — навсегда унесла драгоценную жизнь Павла Павловича, так нужную осиротевшим людям».
От этих слов в горле у Пал Палыча запершило, и на щеку упала слеза. Только теперь он во всю меру понял свою миссию на белом свете и сполна оценил свои заслуги перед людьми. Написанный собственной рукой некролог как бы поднял его за шиворот и сказал: «Смотри же, чертов сын. Смотри! Вот кем ты был на грешной земле».
Последний заключительный аккорд некролога он дочитать уже не смог. Шумно высморкался в платок, вытер глаза и, вздохнув, сказал:
— Да. Вечная память тебе, Пал Палыч.
Заполучить такой некролог — это был предел мечтаний. Пал Палычу зримо представилось, как утром у журнального киоска читатели разворачивают газеты и горько ахают:
— И надо же, Пал Палыч умер.
— Наш Телкохвостиков? Да что вы говорите?! Такого человека потерять…
— Да, тяжелая утрата. Светлая голова была.
Дома, когда уснули жена и теща (детей у Пал Палыча не было), он достал семейный альбом и долго листал его, подбирая фото для некролога. Снимков было очень много, но, как назло, все групповые. К Пал Палычу все кто-нибудь примыкал. То жена, то свояченица. Но больше всего почему-то липла теща.
— Эка примазало ее, — злился Пал Палыч. — К каждой бочке затычка.
Он взял ножницы и без малейшего сожаления отрезал ее от того снимка, где он был прилично одет в новый костюм, белую рубашку и выглядел после юга молодо и солидно.
После хлопот над некрологом и подбором снимка перед Пал Палычем встал более мучительный вопрос: а кто же подпишет некролог? От подписи «группа товарищей» он решительно отказался. Во-первых, это темный лес и несолидно, а во-вторых, он не хуже Подзагнеткина или Сковородкина. Нечего перед ними унижаться. Подписи должны быть. Но чьи?
Над этой проблемой Пал Палыч ломал голову целую неделю. Он подбирал одну кандидатуру и сам тут же ее либо подвергал сомнению, либо начисто отметал.
«Взять того же Качалкина, — рассуждал он сам с собой. — Разве он подпишет, стервец? Э, как бы не так. Нос от листа отдернет. Или того же Жмуркина. Небось спит и видит в траурной рамке себя. Единственная надежда на Колотухина. Тот все некрологи подписывает. «Мертвому нечего пышных слов жалеть, — говорит всякий раз он. — Не зазнается». А может, и этот откажется? Ну и черт с ним. Чихать я на ваши подписи хотел. Вот если бы подписался сам. Эге! Тогда бы другое дело, другой коленкор. Тогда бы и Качалкин и Жмуркин лопнули от зависти. И Колотухин бы нос почесал».
Лежа дома в постели, он принялся рисовать в своем воображении лица всех прочитавших о нем некролог, и чем больше фантазировал, тем сильнее росло у него желание уже сейчас, при жизни, убедиться, кто же подпишет его, а кто отвернется.
Пал Палыч никогда не играл в азартные игры, считая их смутой души. Но тут его так заинтриговало, так подмыло, что он с трудом дождался утра и после восьми сразу же направился к Качалкину.
Нил Макарович Качалкин встретил Пал Палыча рассеянным приветствием.
— А-а… Мое вам. Присаживайтесь, — помахал он из-за вороха бумаг, в беспорядке сваленных на столе, и даже не посмотрел на вошедшего.
Он был чем-то очень занят. Маленькие глазки его быстро бегали под насупленными бровями, зубы озадаченно грызли, кончик цветного карандаша, губы строили то кислую мину, то туго сжимались, то причмокивали, а левая рука то и дело почесывала бритый, похожий на дыню затылок.
Сидя в кресле у стола, Пал Палыч не отрываясь смотрел за движениями Качалкина и выжидал подходящий момент для сокровенного разговора. Наконец такая минута настала. Нил Макарович что-то размашисто подписал, сунул карандаш в стакан и, слегка потянувшись, выпрямив спину, полез в лежавшую на столе коробку за папиросой.
Пал Палыч воспользовался моментом и поднес к носу Нила Макаровича собственную зажигалку, подаренную ему ко дню рождения коллективом вверенной конторы.
— Я к вам на минутку, Нил Макарыч. Лишь спросить насчет котлов. Вижу, вы заняты.
— Нет, нет. Чего же. Сколько угодно. Я выслушаю вас.
Пал Палыч смущенно развел руками.
— Вопросов, по правде, накопилось много. Но я плохо чувствую себя.
— Отчего же?
Пал Палыч пожал плечами:
— Стареем, Нил Макарыч. Стареем. Стальные подшипники и те изнашиваются, а нам, как говорится, и сам бог велел. Не тянет что-то мотор.
Пессимистическое настроение грузного, с силой дюжего биндюжника Пал Палыча привело в удивление маленького и впрямь хилого здоровьем Нила Макаровича. Он даже надел очки, чтоб получше разглядеть гостя, и, как только сделал это, замахал руками.
— Ну что вы. Что вы, Пал Палыч. Напраслину возводите на себя. У вас же
