Тайны гениев - Михаил Казиник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Более того, мысль Моцарта о несовместимости гениальности со злодейством даже как бы подстегивает Сальери и вызывает у него чувство иронии и нетерпенья:
“Моцарт:Гений и злодейство – две вещи несовместные.Сальери:Ты думаешь?(Бросает яд в стакан Моцарта)Ну, пей же”.
Что же произошло в те несколько секунд в течение которых Моцарт выпивает яд?
Что совершило переворот в душе убийцы, когда он вместо радости от удачного осуществления (слава Богу, свершилось, справедливость восстановлена) вдруг кричит троекратное:
“Постой!”
А вот что случилось!
Перед тем как выпить вино Моцарт, держа бокал в руке, произносит тост, который, как бомба, разрушает всю логику построенного Сальери замысла.
Он, Сальери, собирался убить своего противостоятеля. Да чего там говорить – злейшего врага! А убивает подлинного союзника и брата. Ведь вот какой ужасный для Сальери тост произносит Моцарт.
“Моцарт хочет выпить: за искренний союз,Связующий Моцарта и Сальери,Двух сыновей гармонии. (Пьет)”
Вот это да!!! Именно в этот момент Сальери понимает – сейчас произойдет самое страшное:
Моцарт выпьет яд и уйдет в Вечность. Сальери же останется в памяти человечества как убийца Моцарта!!!
Сальери – человек образованный, он не может не знать,
что такое слава Герострата.
В одно мгновение Сальери осознает какую Глыбу Вечности он сейчас двигает к обрыву.
В одно мгновенье все его жертвы, труды, бессонные ночи, отказ от жизненных радостей, отказ от любви, вся его слава композитора, все будет заменено одним определением:
Антонио Сальери – убийца Моцарта.
“Постой, постой, постой!..” – кричит Сальери, –“Ты выпил!..”
И понимает, что, да! – выпил! свершилось!
и сделать ничего уже нельзя!
И в одно мгновенье осознав, что его троекратное “постой” может вызвать подозрение даже у простодушного Моцарта, спохватившись мгновенно, как бы взяв себя в руки, добавляет:
“...без меня?”
И словно в довершение сальериевского мучения, добрый друг и “единомышленник” Антонио Сальери – Вольфганг Амадеус Моцарт внезапно говорит Сальери то,
что ему, Сальери, как раз-то и хотелось услышать:
“Моцарт:Когда бы все так чувствовали силуГармонии! Но нет: тогда б не могИ мир существовать; никто б не сталЗаботиться о нуждах низкой жизни;Все предались бы вольному искусству.Нас мало избранных, счастливцев праздных,Пренебрегающих презренной пользой,Единого прекрасного жрецов”.
Господи, господи, господи!!! – наконец-то!!!
Сальери слышит именно то, что он мечтал услышать от Моцарта все эти годы.
И никакая зависть не позволила бы Сальери отравить Моцарта.
Но Моцарт уже выпил яд...
Ах, если бы Моцарт сказал все это вовремя, а не после отравления...
А ведь такое время было!
Даже в пределах текста “Маленькой трагедии”. Читатель сам может произвести этот эксперимент.
Давайте сделаем текстовую перестановку.
Когда Антонио Сальери, услыхав гениальный набросок Моцарта, находит Бога:
“Ты, Моцарт, Б о г,и сам того не знаешь;Я знаю, я”,
то, если бы Моцарт вместо своего издевательского и хулиганского: “Ба! Право? Может быть... Но божество мое проголодалось”.
Ответил бы так:
“Моцарт:Когда бы все так чувствовали силуГармонии! Но нет: тогда б не могИ мир существовать; никто б не сталЗаботиться о нуждах низкой жизни;Все предались бы вольному искусству.Нас мало избранных, счастливцев праздных,Пренебрегающих презренной пользой,Единого прекрасного жрецов”.
Но есть в “Маленькой трагедии” и еще очень важный знак, свидетельствующий о том, что не Сальери уничтожил Моцарта, а наоборот:
Моцарт не оставил Сальери ни одного шанса для того, чтобы жить дальше, находясь в гармонии с самим собой и в уверенности, что он, Сальери, выполнил свой долг.
В предсмертном монологе Моцарт говорит:
“Нас мало избранных, счастливцев праздных,Пренебрегающих презренной пользой,Единого прекрасного жрецов”.
Вот это да!
Уже отравленный, Моцарт причисляет Сальери к самому священному кругу “жрецов, пренебрегающих презренной пользой”.
И говорит он это после того, как Сальери в своем обвинительном монологе оправдывает убийство, которое ему предстоит совершить именно отсутствием “пользы” от того, что Моцарт существует:?
“Что пользы, если Моцарт будет жив(курсив всюду мой. – М.К.)И новой высоты еще достигнет?Подымет ли он тем искусство?Нет; Оно падет опять как он исчезнет:Наследника нам не оставит он”.
И вновь:
“Что пользы в нем?”
И поскольку Сальери не пренебрег “презренной пользой”, наоборот, оправдывал убийство “бесполезностью” Моцарта и “полезностью” своего преступления, он осужден отныне никогда не причислять себя к немногочисленным “избранным, счастливцам праздным”.
И еще одна удивительная пушкинская деталь:
Сальери осуждающе называет Моцарта “гулякой праздным”.
Моцарт же радостно причисляет Сальери к своему уровню “счастливцев праздных”.
Какая риторика! Но и какой приговор!
А приговор этот произносит простодушный Моцарт. И тот факт, что Моцарт даже и не подозревает, что это приговор (ибо он действительно уверен, что Сальери, как и сам Моцарт, относится к “избранным счастливцам”), делает этот приговор куда страшнее, чем если бы Моцарт знал правду.
Итак, пушкинский Сальери теперь не просто убийца, он – плебей, он – ничтожество.
И как человек, и как творец.
Имя Сальери навсегда входит в историю человечества. “Свершилось” то, о чем он мечтал всю свою жизнь. Бессмертие! Но какой ценой!
Но, все же, сколько бы я не перечитывал “Маленькую трагедию”, для меня это непостижимо:
осознать, что пушкинский Сальери – убийца.
Ибо многое в образе пушкинского Сальери свидетельствует о том, что Антонио Сальери – не злодей, а прежде всего выдающийся мастер.
Художник, знающий цену мастерству, творчеству, самопожертвованию.
И кто, как не он, в этом мире до конца, по-настоящему понимает, кто такой Моцарт.
И убил Сальери не кого-нибудь, а именно МОЦАРТА!!!
Ибо все в пушкинской трагедии правда:
и зависть Сальери по отношению к Моцарту,
и сальериевское несогласие с моцартовским шутовством как формой поведения гения,
и уверенность Сальери в его праве учить Моцарта нормам поведения.
И сальериевская уверенность в том, что он, Сальери, – истина в последней инстанции
(в том числе и в области всего, что касается понимания подлинного величия музыки Моцарта)
И сальериевская вера в то, что, убив Моцарта, он спасает всех остальных.
Но все это не вело ни к какому убийству.
Слишком хорошо знает Сальери, что такое музыка Моцарта. И этот парадокс делает “Маленькую трагедию” Пушкина одной из самых трагедийных трагедий в истории мировой литературы.
И здесь я обязан предложить или, лучше сказать, закрепить один из вариантов моей попытки ответа на мой же собственный вопрос:
КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?
(Особенно, если учесть то, что мы знаем сегодня: реальный Сальери никогда не убивал Моцарта. Но ведь в этом случае вся пьеса Пушкина выглядит сегодня как клевета?!)
Пушкинский Сальери никогда не отравил бы Моцарта, и никакая зависть не сыграла бы никакой мало-мальской роли.
“Маленькая трагедия” прежде всего – ТРАГЕДИЯ САЛЬЕРИ, ибо, как и в шекспировских трагедиях,
Лаэрт не должен был убить Гамлета,
Ромео должен был подождать всего несколько секунд, чтобы обнять живую Джульетту.
А правда о платке должна была раскрыться не через пять минут после того, как Отелло задушил Дездемону, а всего на пять с половиной минут раньше.
Моцарт высказал важнейшую для того, чтобы не быть убитым Антонио Сальери, мысль уже тогда, когда яд был в его теле.
Правда пришла слишком поздно.
