Последний секрет плащаницы - Давид Зурдо

Великий Капитан был одним из самых выдающихся рыцарей ордена Святого Иакова: он принимал участие в его тайной деятельности и сражался во имя его идеалов. В сражениях его охраняла группа из двенадцати рыцарей ордена (по числу его основателей) в белых цистерцианских плащах с красным крестом, нижняя часть которого заканчивалась лезвием меча.

Фернандес де Кордова всегда жаждал устранить с политической арены Италии молодого Борджиа, которого он считал подлым и чудовищным преступником. Поэтому Великий Капитан был несказанно рад, когда испанский король после долгих колебаний дал наконец разрешение схватить Чезаре: Фердинанд был мудрым политиком и никогда бы не принял решение опрометчиво, во вред государственным интересам.

Схватив Борджиа, Великий Капитан обнаружил и серебряный ларец с плащаницей, спрятанный в подвале дворца, где тот укрывался. Фернандес де Кордова приказал двум приближенным к нему надежным рыцарям, также принадлежавшим к ордену Святого Иакова, охранять реликвию в дороге и по возвращении на Пиренейский полуостров отвезти ее в Каталонию, в монастырь Поблет. Находившийся там магистр ордена тамплиеров Испании, скрывавшийся под сутаной монаха-цистерцианца, должен был решить, что делать с плащаницей.

После того как в XIV веке орден тамплиеров был уничтожен французским королем Филиппом IV Красивым — коварным и алчным человеком, жаждавшим завладеть сокровищами храмовников, — некоторые рыцари, которые смогли бежать или были освобождены от возведенных на них ложных обвинений, обосновались в монастырях цистерцианцев или госпитальеров. В тайные общества тамплиеров, продолжавшие существовать после официального их запрещения, входили также и некоторые члены ордена Святого Иакова.

Несмотря на то что большинство живших в то время тамплиеров были каталонского и арагонского происхождения, центр этого тайного общества находился на родине основателей ордена — в Париже, в монастыре близ Нотр-Дама, на южном берегу Сены.

Когда рыцари, охранявшие плащаницу, плыли на корабле в Испанию, море было спокойным: казалось, будто даже стихия благоговела перед реликвией и помогала ей в путешествии. К вечеру четвертого дня на горизонте наконец показалась земля Испании. Корабль вошел в порт Барселоны, и рыцари сошли на берег с деревянным ящиком, где был спрятан серебряный ларец с плащаницей. Оттуда они благополучно добрались до Поблета на телеге, не попавшись по дороге ни разбойникам, ни королевским солдатам. О содержимом ящика и их миссии никто не должен был знать.

По прибытии в монастырь рыцари передали плащаницу магистру ордена тамплиеров Испании, аббату Раймундо де Салазару, который был крайне взволнован и удивлен появлением реликвии. Прежние владельцы плащаницы уже давно передали ее герцогам Савойским, и совершенно невозможно было объяснить, каким образом и при каких обстоятельствах она попала в руки Борджиа. Это заставило аббата усомниться сначала в подлинности привезенной ему реликвии, однако, как только он увидел запечатленный на полотне образ Иисуса, все сомнения тотчас отпали: это была именно она, святая плащаница Христова.

Аббат, следуя своему долгу, отправил одного из рыцарей, доставивших плащаницу, с посланием к Великому магистру ордена тамплиеров, приглашая его приехать в Поблет, чтобы решить судьбу неожиданно обретенной бесценной реликвии. Это послание было спрятано внутри медальона с изображением плащаницы и гербов Шарни и Вержи — двух французских родов, владевших реликвией до ее передачи герцогам Савойским. Только таким образом члены ордена могли передавать сообщения из одного монастыря в другой. Никто посторонний не догадался бы, что внутри медальона спрятано тайное послание.

Получив от аббата поручение отвезти письмо Великому магистру во Францию, рыцарь ордена Святого Иакова незамедлительно отправился в путь. Он без устали скакал и днем, и ночью, меняя лошадей на попадавшихся по дороге постоялых дворах и позволяя себе поспать лишь несколько часов в сутки. Времени терять было нельзя: весть о святой плащанице должна была прийти к великому магистру без малейшего промедления.

Подъезжая к Парижу, посыльный издалека увидел очертания готического собора Нотр-Дам, возвышавшегося посреди Сены на острове Сите, где в давние времена возник город, названный римлянами Лютецией. Рыцарь направил лошадь к одному из мостов: монастырь тамплиеров находился на противоположном берегу реки, неподалеку от собора. Он благополучно пересек Понт-о-Шанж, но на другой стороне его остановил патруль. Капитан приказал ему спешиться и показать свои документы. Однако монах не подчинился: в Париже рыцарям Христа всегда грозила опасность — в особенности со стороны властей.

Солдаты окружили посыльного, и он понял, что должен вырваться от них во что бы то ни стало, чтобы выполнить свое поручение. Пришпорив лошадь, рыцарь поскакал прямо на солдат, но один из них бросился на него и вцепился ему в горло, пытаясь свалить с седла. В этот момент цепочка, висевшая на шее у рыцаря, оборвалась, и медальон с посланием для Великого магистра сгинул в темных водах реки. Вырвавшись из рук солдата, монах погнал лошадь вперед, но другой патрульный выстрелил в него из арбалета. Стрела вонзилась рыцарю в спину с левой стороны, и наконечник прошел насквозь на уровне плеча.

Рана была очень серьезной, возможно, даже смертельной, и гонец сразу же понял это. Он с трудом держался на лошади, но, помня о важности своего поручения, продолжал скакать, собрав последние силы. Посыльный добрался до монастыря, истекая кровью, и рассказал Великому магистру о плащанице. Медальон с посланием был потерян, но рана рыцаря и огромное кровавое пятно на его плаще были слишком красноречивы, чтобы можно было усомниться в правдивости его слов. Рыцарь выполнил свой долг и вскоре умер со спокойной душой, не подозревая, что капитан, возглавлявший патруль, проследовал за ним до самого монастыря, где жили тамплиеры. В ту же ночь монастырь окружили сотни солдат, и монахам было приказано выйти и сдаться. Однако никто не вышел. Рыцари храма решили в очередной раз принести себя в жертву.

Тогда солдаты стали пускать горящие стрелы в окна и на крышу монастыря и подожгли телегу с сеном у его входа. Через несколько минут огонь распространился по всему зданию. Сначала внутри стояла гробовая тишина, но потом оттуда, словно издалека, донеслось мрачно-торжественное пение сотен голосов. Люди, обреченные на жуткую смерть, не кричали от страха, как следовало бы ожидать, а пели гимн Господу. Слышался треск горящего дерева, и языки пламени, вздымавшиеся все выше и выше, казались разинувшим пасть свирепым чудовищем, жадно утолявшим свой неистовый голод.

Здание было уже полностью охвачено огнем, и вдруг капитель, отколовшаяся от колонны, полетела вниз и упала неподалеку от предводителя напавших на монастырь солдат. Лошадь испугалась и понесла, сбросив своего седока. Посреди ясного неба грянул гром, и многие солдаты бросились бежать прочь, ужаснувшись, возможно, совершенному ими преступлению. Предводитель поджигателей со сломанной шеей лежал в агонии на мостовой перед полыхавшим монастырем. Он испустил последний вздох, с ужасом глядя на содеянное в предчувствии близкого и неминуемого Суда. Умирая, он издал душераздирающий вопль, прося привести священника для исповеди, но было уже слишком поздно.

Известие о гибели парижских тамплиеров пришло в Поблет через несколько дней, повергнув в горестное смятение принадлежавших к ордену монахов. Однако им пришлось скрывать свою скорбь, чтобы не вызвать подозрений у остальных обитателей монастыря. Парижские рыцари храма были уничтожены… Это означало, что Каталония стала последним оплотом тайного ордена, и святой плащанице суждено было на века остаться в Поблете под надежной защитой рыцарей-тамплиеров.

14

1888, Париж

Когда Жиль наконец смог открыть глаза, ничего необычного уже не было, но он все еще был не в силах прийти в себя от того, что произошло или по крайней мере показалось ему. Жиль не мог с уверенностью сказать, действительно ли он видел это. У него болело все тело, мышцы его были напряжены, и он чувствовал себя совершенно обессиленным. Жилю казалось, будто он находится в каком-то другом мире, перенесенный туда неведомой силой. Соблазнительно было свалить все на усталость, решив, что увиденное было лишь плодом переутомления. Было намного легче убедить себя в этом, чем как-то объяснить увиденное и принять это даже вопреки прежним убеждениям. Однако Жиль был ученым и всю свою жизнь восставал против той ошибки, которую сейчас готов был совершить. Он знал, что страх и предубеждение не могли привести к истине: это был верный путь к мраку и неведению.