Человечность - Михаил Павлович Маношкин

Пока шли приготовления к застолью, поэт-песенник громко и с принятыми в поэтических кругах интонациями читал свои фронтовые стихи, тут же комментируя их.

— Новый сборник, — сообщил он, — я решил издать под общим названием «А перед нами, она, вода». Этот образ или, если хотите, этот мотив вызывает в сознании картину широкой реки, которую нашим солдатам предстоит форсировать в жестоком бою. Но это и дождь, долгий и, знаете, нудный, отчего дороги наливаются грязью, по которой идет на врага наша героическая пехота. Вода — это, понимаете, символ справедливой войны, которую мы ведем.

А перед нами она, вода.

Что вон там, вон у той сосны?

Мы пришли здесь не видеть сны.

— Второй мотив сборника, — продолжал песенник, — это, конечно, дружба. Как и вода, он пронизывает все строки:

Мы на запад ломим стеной,

И друзья боевые со мной.

Но вот стол был накрыт, писатель и композитор в последний раз оглядели эту волнующую застольную симфонию и остались довольны ею.

Вошли командующий генерал-лейтенант Семигорский, начальник штаба генерал-лейтенант Кожогов и начальник политотдела полковник Чумичев. Комков приготовил для высоких гостей почетные места рядом с собой.

— Да у вас здесь настоящий пир, — без улыбки заметил командующий.

Все сели, начштаба повертел в руке бутылку:

— Вино отличное…

Как было условлено, вступительное слово взял Комков.

— Прошу наполнить бокалы, — с удовольствием начал он. — Друзья! Позвольте мне как человеку штатскому — а я и в военном мундире, увы, остаюсь им! — сказать несколько слов. — Он взглянул на генералов. Командующий неопределенно кивнул, начштаба сосредоточенно накладывал себе в тарелку всякой всячины, зато полковник Чумичев открыто, поощрительно улыбнулся ему. — Здесь, вместе с боевыми генералами, победоносно ведущими свои дивизии на запад, вместе с мужественными политработниками, закалившимися в огне справедливой войны с фашистскими оккупантами, собрались и мы, скромные труженики слова, солдаты литературы. Этот наш союз символичен: мы призваны увековечить дела и подвиги фронтовиков. Наша судьба тоже завидна, потому что мы имеем возможность непосредственно находиться рядом с теми, кто делает великую историю.

Но прежде чем произнести тост, — а я буду лаконичен, — я хочу сказать, что непосредственным поводом к этому скромному застолью является выход в свет моего романа о нашей великой войне. Я должен признаться, что реальными прототипами моих героев являются живые, присутствующие или, к сожалению, отсутствующие здесь люди. Это вы дали мне возможность ощутить и выразить героику вдохновенной борьбы за освобождение нашей любимой родины от фашистских оккупантов. Я благодарю судьбу, что она свела меня с командущим армией, с начальником штаба.

— Ну, я-то ни при чем, я человек маленький. — перебил начштаба, откровенно тяготившийся долгим предисловием.

— Да-да, и с вами, Павел Пантелеевич, не скромничайте! — с жаром продолжал Комков. — И с такими замечательными людьми, как Трифон Тимофеевич и отсутствующий здесь лейтенант Ющенко…

— А о водке ни полслова. — пробормотал начштаба.

— Я кончаю, — заторопился Комков: и до чего же вреден этот начштаба! — Предлагаю тост.

— Да-да, давайте, — начштаба опять вызвал оживление за столами.

— За победу! — отчаянно заспешил Комков. — За боевую дружбу! — Недавнее душевное удовлетворение оставило его.

— Отчего же не выпить, — продолжал вредный начштаба. — За победу — это хорошо, и за дружбу тоже.

Командующий молчал, неопределенно глядя перед собой: он думал о Храпове. При Иване Савельиче этой пирушки, пожалуй, не было бы, хотя и он не избегал доброй компании. Но больше всего он умел работать. Не повезло ему, слишком самостоятелен и смел. Мало быть только хорошим полководцем или политработником — надо быть еще дипломатом, уметь определять, куда ветер дует. Чумичев умеет.

А Чумичев держался непринужденно и не забывал следить за развитием событий. Комков получил по заслугам: уж очень раскатился со своей речью. Ну, а в общем, все шло как надо, на то и шелкоперы, чтобы трепать языком…

После выпитой рюмки компания повеселела. Неожиданный тост предложил начштаба. Он встал, коренастый, лысеющий, ироничный:

— Предлагаю выпить за тех, кто нам… дорог.

Выпили. Подумали о тех, кто им дорог, а начштаба подумал об Иване Савельиче. Дай Бог ему удачи, вот бы с кем сейчас рюмочку.

Командующий поздравил автора с успехом, высказал свое удовлетворение присутствующими, извинился, что дела вынуждают его покинуть застолье, и вышел. За ним поднялся начштаба.

— Ты предложил хороший тост, — сказал ему по дороге командующий и поймал себя на мысли, что сам давно уже стал дипломатом. Ничего не поделаешь, без дипломатии нельзя. Чумичев прав: с журналистами надо ладить.

Чумичев оставался в доме еще минут десять. Он покинул компанию, убедившись в ее откровенно-дружеском расположении к нему.

Без начальства компания почувствовала себя свободнее. Поэты наперебой принялись читать свои стихи, а потом дружно подхватили свою, корреспондентскую:

От ветров и водки

Хрипли наши глотки,

Но мы скажем тем, кто упрекнет:

— С наше покочуйте,

С наше поночуйте,

С наше повоюйте хоть бы год.

* * *

Вера Нефедовна Шуркова только что позавтракала в управленческой столовой. У нее был здесь постоянный столик — в дальней комнате у окна. Здесь обычно ели наиболее значительные управленцы.

За этим столиком нередко решались важные дела.

— Разберись, Веруша, с Храповым сама, — поручил ей в этот раз Евгений Вениаминович, ее шеф и избранник, — они сидели вдвоем. — Вакансии ты знаешь. Все согласованно. А мне не хотелось бы: давний знакомец…

Нефедовна кивнула, соглашаясь, и не спеша направилась к выходу. Ей нравилось пересекать зал под взглядами сослуживцев. Она пользовалась влиянием, знакомства с ней искали, она была хороша собой. Правда, кое-какие слушки о ней ходили, но они ей не вредили, а только придавали волнующую мужчин пикантность…

У двери ее ждал буфетчик, немолодой услужливый человек.

— Сверточек, Вера Нефедовна, передать дежурному или возьмете сами?

Этот мимолетный разговор не привлек ничье внимание: услугами буфета пользовались все, хотя и с неодинаковым результатом.

Сверток был аккуратен и не громоздок.

— Возьму сама.

— Как вам угодно, Вера Нефедовна.

Буфетчик был особенно внимателен к ней. Он опасался, как бы его сына, солдата комендантской роты, не послали на фронт. Он неплохо разбирался в людях и знал, что участие Веры Нефедовны значит немало.

Вера Нефедовна пересекла дворик, поднялась к себе на третий этаж. В приемной здесь ждал лобастый генерал. Храпов. Она видела его фотокарточку в личном деле. Облачком налетело сомнение: не слишком ли много она взяла на себя, решая участь этого человека?