Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд

не сомневаюсь, что Он даст вам смелости сдать этот город. И если, убедившись в этом, вы сдадите его… это само по себе станет славным событием и большой радостью для нас, поскольку вы вернете себе расположение парламента и народа Англии – самых верных друзей вашей семьи в мире».

Руперт, которого не тронул этот призыв, попросил разрешения послать сообщение королю, и когда ему было отказано, предложил провести переговоры – хорошо известная уловка, чтобы выиграть несколько дней отсрочки. За это время он мог получить известия от Совета принца Уэльского или от странствующего и не подающего о себе вестей короля. По какой-то дьявольской случайности в то время, когда он общался с Ферфаксом в Бристоле, в Лондоне обсуждался вопрос о пенсионе для его матери и доходах старшего брата, и парламент принял решение назначить курфюрсту Палатину 8000 фунтов в год. Вскоре этому факту суждено было приобрести зловещую, порочащую значимость.

9 сентября Ферфакс понял, что Руперт тянет время, прервал переговоры и построил свои войска для генерального штурма. В 2 часа утра 10 сентября прозвучал сигнал к началу атаки – выстрел четырех больших осадных орудий по форту Приорс-Хилл, самому внушительному укреплению среди оборонительных сооружений Бристоля. Пушки Руперта дали ответный залп. Они были многочисленны и установлены таким образом, чтобы сделать штурм длинных, но плохо укомплектованных людьми городских стен более опасным и затратным, чем предполагал Ферфакс. Но его люди проявили ту же фанатичную решимость, которая отличила их при взятии Ленгпорта. В течение двух часов они в двух местах пробили оборону города со стороны Эйвона. Со стороны реки Фром (при штурме которой два года назад корнуолльцы понесли такие страшные потери) их яростный натиск долгое время сдерживали защитники форта Приорс-Хилл. Именно здесь, как позднее сообщил Кромвель, полковник Генри Боуэн сражался с роялистами, «ведя два часа рукопашный бой у частокола», причем нападавшие и оборонявшиеся не уступали друг другу в решимости и геройстве. Однако роялисты значительно уступали нападавшим в численности, и в конце концов их оборона была прорвана. К 5 часам утра форт Приорс-Хилл был взят, и все его защитники убиты. Оставив внешние оборонительные рубежи (как пришлось сделать бедному Файнсу под напором Руперта два года назад), Руперт отвел свои силы в сторону крепости. Но бросок кавалерии Кромвеля (так же как в свое время всадников Руперта) отсек тех, кто ушел в цитадель, от тех, кто еще продолжал сопротивление в фортах на внешней линии обороны. В 8 часов утра 10 сентября Руперт передал Ферфаксу условия сдачи.

Им двигали следующие соображения: во-первых, он видел, как на стенах гибли его лучшие войска, и понимал, что если продолжит бой, все они будут безжалостно уничтожены, как уничтожили его доблестных воинов в форте Приорс-Хилл; во-вторых – и это было фатально – колодец в цитадели, где должна была укрыться его кавалерия, был поврежден, а без воды любое сопротивление было бы, в лучшем случае, недолгим. Перед лицом неминуемого уничтожения, если он продолжит драться, Руперт надеялся спасти хотя бы часть своей армии, вовремя договорившись о сдаче. Большинство его офицеров соглашались с ним, а несогласное меньшинство, которое все еще считало, что можно что-то сделать, чтобы продлить сопротивление, похоже, никого не убедило. Явно сам Руперт, хотя у него имелось достаточно тактических причин поступить так, как он сделал, был более не в состоянии вдохновлять своих людей на героический, но, очевидно, бесполезный подвиг.

По условиям сдачи Ферфакс позволил ему вывести свои войска походным маршем и благополучно препроводить их в Оксфорд. Солдаты забрали с собой знамена, копья и барабаны, вещевые мешки и другие пожитки. Кавалерия шла на лошадях и с мечами. Руперт пытался включить сюда огнестрельное оружие, но эту уступку ему удалось получить только для своей личной гвардии. Таким образом, он спас армию из 1000 всадников и 1500 пехотинцев. Он потерял город, склады с зерном и сыром, скот, большой запас боеприпасов и более 100 пушек.

Ферфакс с присущим его великодушием отнесся к побежденному врагу «со всем уважением». Он проводил принца через свои позиции, держа его по правую руку от себя, и при прощании с победителем Руперт, который среди военных никому не уступал в вежливости, сказал фанатичному полковнику Харрисону, что «он никогда не испытывал такого удовлетворения в таком несчастье» и непременно отплатит за него, если это когда-нибудь будет в его власти.

Кромвель написал длинную депешу спикеру Лентхоллу и в очередной раз, как после Нейсби, заверил палату, что его люди дрались и умирали за свободу совести: «Сэр, те, кто участвовал в этом бою, знают, что это вера и молитва завоевали для вас этот город… Пресвитерианцы, индепенденты, – все, кто был здесь, объединились в вере и молитве и согласились не знать различий. Жаль, если где-то это будет не так… в делах, касающихся нашего разума, мы ждем от братьев не принуждения, а света и разума».

Палата общин проявила свою привычную осмотрительность и опубликовала доклад Кромвеля о взятии Бристоля за подписью Ферфакса и исключением последнего параграфа. И в очередной раз их глупая цензура не достигла своей цели. Одна из тайных типографий, работавших на индепендентов, раздобыла первоначальный вариант письма и, опубликовав сотни копий, разбросала их на улицах. Генри Бертон произнес пламенную проповедь против пресвитерианцев с кафедры церкви Сент-Мэри Олдермэри, где у него была лицензия. Но когда на следующий день он явился туда проповедовать, ортодоксальный кальвинистский богослов Эдвард Калами закрыл двери церкви у него перед носом.

Король ушел из Херефорда в Реглан, где занялся разработкой «весьма правдоподобного на бумаге плана» освобождения Бристоля с помощью в основном воображаемых сил Горинга. Известие, что Руперт сдал этот город, вывело Карла из привычной невозмутимости. На этот раз он не стал недооценивать потерю. Бристоль оставался единственным значимым морским портом, его самым ценным владением с точки зрения дипломатии, доходов и военных действий, и Руперт всего за несколько недель до этого обещал удержать его. Внезапно то, на что намекал Дигби, обрело в его сознании свою страшную форму.

После ухода из Нейсби между Рупертом и Дигби не произошло никакого примирения, и Дигби, видимо, казалось, что Руперт и другие профессиональные военные сговорились расстраивать короля. Естественно (утверждал он), что они хотели начать переговоры о мире, чтобы сохранить свои барыши, которые получили от войны, хотели бросить короля ради спасения своих состояний. Впрочем, трудно было бы ожидать более высокой морали от обычных наемников. Разногласия между Дигби и Рупертом росли, а приспособленцы и сплетники еще больше углубляли раскол. Секретарь Дигби в