Избранные творения - Григорий Нисский

Или, может быть, слово сие объясняет и немощь разумной природы. Ибо когда бываем вне чувствилищ, которые названы суетою, и мысль, вторгшись какъ–то в созерцание невидимого, покусится мыслимое представить словом; тогда великий бывает труд для слова, потому что истолковательная эта речь не находит никакого средства к уяснению неизглаголанного. Смотрим на небо, приемлем в себя чувством лучи светил, ходим по земле, втягиваем в себя устами воздух, по видимому, пользуемся для естества водою, и огонь принимаем в общение жизни; но, если пожелаем размыслить о сем несколько, что; такое каждая из видимых вещей в отношении к сущности, откуда, или как составилась; то не возможет муж глаголати, хотя бы он был и выше других; потому что всякое постижимое познание не в силах выразить непостижимое. Если же слово об этом составляет труд, превосходящий человеческую способность говорить и естество человеческое; то какой труд, скажет иный, принудят потерпеть словеса о самом Слове, или об Отце Слова, где всякое высокоглаголание и велегласие есть какая–то неясность и молчание, если сравнить с истинным значением искомого; почему о Нем в собственном смысле можно сказать то только одно, что, если кто приведет в движение все помыслы, и не будет у него недостатка ни в одном из боголепных представлений, но если сравнит речь свою с самым достоинством предмета, то и тогда, что; ни сказал бы он, это еще не слово, потому что не возможет человек глаголати.

Зрение не останавливается на том обзоре видимого, какой доставляют душе глаза; напротив того, смотря непрестанно, как бы вовсе не видевшие, остаемся еще в неведении о том, что; принимаем чувством. Зрение не можеть проникнуть далее цвета; но мерою своей деятельности имеет то, что; представляется ему на поверхности вещей. Посему, говорит Екклесиаст, не насытится око зрети, ни исполнится ухо слышания (Еккл. 1:8). Способность слуха, принимая в себя слово о каждой вещи, не может наполниться в естестве своем; потому что не найдется такого слова, которое бы в точности обнимало собою искомое. Посему как слуху исполниться слышания об искомом, когда нет наполняющего?

Потом после сих слов Екклесиаст сам себя спрашивает, и сам себе отвечает. Ибо спросив: что было? говорит: тожде есть, еже будет, и еще спросив: что было сотвореное? отвечает: тожде имат сотворитися (Еккл. 1:9). Итак к чему же этот вопрос? В следствие того, что; дознано нами, возражаем и говорим ему: «если все это суета, то, очевидно, из того, что; не состоялось, ничего и не было; а суетное, без сомнения, несостоятельно, и несостоятельного никто не почтет бывшимъ». Еслиже это не так; то скажи: что; есть бывшее, или что; остается в бытии? Посему, краткий у него ответ на этот вопрос. Угодно тебе знать, что; такое бывшее? размысли, что; такое будущее, и узнаешь, что было. А это значит: размысли, прошу тебя, человек, каким сделаешься, возвысив себя добродетелию, если во всем добрыми чертами отличишь душу, если соделаешься чистым от пятен порока, если смоешь с естества своего всю нечистоту вещественных скверн; чем будешь в таковых украшениях, какой примешь на себя образ? Если вникнешь в это рассудком; то изучил ты бывшее первоначально по образу и подобию Божию. Спрашиваю при этом учащего: где теперь то, что некогда было, и о чем есть надежда, иметь это в последствии, но чего теперь неть? Без сомнения, преподающий нам высокие уроки, ответит тем же словом; потому–то настоящее и названо суетою, что оного нет в настоящем.

И что; было сотвореное, говорит Екклесиасть, тожде имат сотворитися. Никто из слушающих да не признаеть многословия и какого–то напрасного повторения слов в различении того, что; было и что; сотворено. Ибо слово каждым из сих речений показывает различие души от плоти. Душа была, а тело сотворено. Не потому, что сила сих речений выражает что; либо не одно и тоже, но чтобы дать возможность заключать о каждом из означаемых, что; следует, слово употребило сие различие речений о душе и теле. Душа первоначально была тем, чем снова окажется в последствии по очищении, и тело, созданное Божиими руками, сотворено тем, чем в надлежащия времена покажет его воскресение. Ибо каким всегда будешь видеть его по воскресении, таким, конечно, сотворено и первоначально; потому что воскресение есть не иное что, как, без сомнения, возстановление в первобытное состояние.

Почему Екклесиаст прибавляет к этому и следующее, сказуя, что кроме первобытного нет ничего. Ибо говорит: ничтоже ново под солнцем. А сим как бы сказал он: если что; не по первобытному, то вовсе этого нет, а только почитается имеющим бытие. Ибо ничтоже, говорит Екклесиаст, ново под солнцем, так что мог бы кто сказать и указать на что; либо совершающееся: «это ново, и действительно состоялось». Таков смысл сказанного, читается же сие так: и ничтоже ново под солнцем, иже возглаголет, и речет: се сие ново есть. И защищает сказанное в последующем, говоря: если что; действительно произошло, оно тоже, что; было в предшестовавшие нам века. Сию мысль показывают самые речения Писания, читаемые так: уже бысть в вецех бывших прежде нас (Еккл. 1:9).

Если же овладело нами забвение того, что; было; то не дивись сему. Ибо и то, что; ныне, предается забвению. Когда естество уклонилось в порок; тогда забыли мы доброе. Но когда настанет для нас возвращение к доброму; тогда снова покроется забвением худое. Ибо сей, думаю, смысл заключается в сказанном, когда Екклесиаст говорит: несть память первых, и последним бывшим не будет память (Еккл. 1:11). Он как бы так сказал: память о том, что; было по первоначальном благоденствии, и от чего человечество стало погруженным в зло, изгладит то, что по прошествии долгого времени произойдет на последок. Ибо не будет памяти о сем по совершившемся напоследок; то есть, всецелое уничтожение памятования зол соделано для естества последним возстановлением о Христе Иисусе. Ему слава и держава, во веки веков! аминь.

Беседа 2

Аз, сказано, Екклесиаст (Еккл. 1:12). А мы дознали, кто этот Екклесиаст, который заблудшее и рассеянное собирает во едино, все делает единым стадом, чтобы ничто не оставалось не внемлющим прекрасному все оживотворяющему гласу Пастыря; потому что говорит: глаголы, яже Аз глаголю дух суть и живот сут (Иоан. 6:63). Онъ–то именует себя Екклесиастом, как врача, и жизнь, и воскресение, и свет, и путь, и дверь, и истину, и как нарицающегося всеми именами человеколюбия. Посему, как голос врача, приветлив к больныи, как слово жизни, делается действенным на мертвых, которые, как скоро слышат глас Сына человеческого, не остаются уже в давней мертвенности, но, и пребывая во гробах, взыскуют гласа воскресения, как слово света, применяется к тем, которые во тме, как путь, гладок для блуждающих, как дверь, готов для имеющих нужду войдти; так Екклесиаст, конечно, беседует с составляющими Церковь. Поэтому к нам глаголет Екклесиаст; и слова его слушать будем мы — Церковь. Ибо как обращают взоры лик — на уставщика, пловцы — на кормчего, и военный строй — на военачальника; так и составляющие полноту Церкви — на Правителя Церкви.

Посему, что; же говорит Екклесиаст? Аз бых царь над Израилем во Иерусалиме (Еккл. 1:12). Когда же это? Не тогда ли, без сомнения, как поставлен царь от Него над Сионом горою святою Его. Возвещаяй повеление, Господне (Псал. 2:6–7). Кому рече Господь: Сын Мой еси Ты, и Аз днесь родих Тя (Евр. 1:5)? Ибо рече, что Творца вселенной и Отца веков родил днесь, чтобы слово, сим приложением означающего время речения ко времени рождения, представило не предвечное существование, но плотское для спасения человеков рождение во времени. Сие–то, думаю, изображает истинный Екклесиаст, научая великой благочестия тайне, ради которой Бог явился во плоти. Ибо говорит Екклесиаст:

Вдах сердце мое, еже взыскати и рассмотрити в мудрости о всех бывающих под небесем (Еккл. 1:13). Воть причина, по которой Господь пришел к людям во плоти, — вдать сердце Свое, еже рассмотрити в мудрости Своей о бывающих под небесем. Ибо что; выше небес, то, как неодержимое болезнию, не имело нужды в назирающем и во врачующем. Посему, так как зло на земле (пресмыкающийся и наглый зверь — змий, влачась на персях и на чреве, в пищу себе обращает землю, не питаясь ничем небесным, но влачась по тому, что; попирается, попираемое имеет всегда в виду, блюдя пяту человеческого шествия, и вливая яд в утративших власть наступати на змиев (Лук. 10:19)); то вдал посему сердце Свое взыскати и рассмотрити о всех бывающих под небесем. Ибо в том, что; превыше небес, Пророк не уничиженным видит Божественное великолепие, говоря: взятся великолепие Твое превыше небес (Псал. 8:2); потому что грехом уничижена была и небесная область. Так псалмопевец говорит: грехов своих ради смиришася (Псал. 105:43). Сие–то пришел рассмотреть Екклесиаст, а именно, что; под небом произошло такого, чего небыло прежде: как привзошла суета, почему стало преобладать неосуществившееся, какое владычество у того, чего неть? Ибо зло не самостоятельно; потому что не от сущего имеет свою особность. А что; не от сущего, то, конечно, не существует особым естеством; и однакоже уподобившимся суете преобладает суета. Поэтому пришел изыскать Своею премудростью, что произошло под солнцем? Что за смешение в том, что; делается здесь? Как сущее поработилось не сущему? Почему неосуществившееся владычествует над сущим? и увидел: