Бэббит; Эроусмит - Синклер Льюис

Но вот в зал ворвалось оживление. По центральному проходу, сопровождаемый бесполезным маленьким хлопотуном, прошел раскатом грома человек с широкой улыбкой, широким лбом и копной курчавых льняных волос — прямо ньюфаундлендская собака. Мартин выпрямился. И когда Сонделиус залился мелодичным ревом со шведским акцентом и певучей шведской интонацией, Мартин настолько ободрился, что стал легко переносить даже гнетущее соседство человека с бакенбардами.

— Профессия медика может рождать только одно желание, — бушевал Сонделиус, — уничтожить профессию медика. Непосвященные же могут быть уверены только в одном: девять десятых того, что им известно о здоровье, неверно, а остальное они не умеют применить. Как показывает Батлер в «Едгин»{118} (Свинья! Украл у меня эту мысль за добрых тридцать лет до того, как я до нее додумался), единственное преступление, за которое следует вешать человека, — это наличие у него туберкулеза.

— Уфф! — откликнулась добросовестная аудитория, недоумевая: забавно это, оскорбительно, скучно или же назидательно?

Сонделиус был буян и озорник, но он умел зачаровывать слушателей. Мартин наблюдал вместе с ним героев желтой лихорадки{119} — Рида, Аграмонте, Кэррола и Лезира; высаживался вместе с ним в мексиканском порту, усыпленном чумой и умирающем от голода под нещадным солнцем; скакал вслед за ним на коне по горным тропам к опустошенному сыпняком селению; бок о бок с ним, в коварные августовские дни, когда грудные ребята превращаются в иссохшие скелетики, вел войну с трестом мороженщиков, меж тем как меч закона бездействовал, золоченый и притупившийся!

«Вот что хотел бы я делать! Не латать без конца износившиеся тела, но создавать новый мир! — жадно вздыхал Мартин. — Ей-богу! Я бы за ним в огонь и воду пошел! А как он разносит гробокопателей, критикующих дело общественного здравоохранения! Эх, если б только удалось познакомиться с ним и поговорить хоть несколько минут…»

После лекции он медлил уходить. Сонделиуса окружили на эстраде человек десять — двенадцать; одни пожимали ему руку; другие задавали вопросы; какой-то врач волновался: «А вас не смущает, что бесплатные клиники и все такое ведут к социализму?» Мартин стоял в стороне, пока все не отступились от Сонделиуса. Служитель шумно и настойчиво запирал окна. Сонделиус огляделся, и Мартин понял вдруг, что великому человеку скучно. Он пожал ему руку и с дрожью в голосе проговорил:

— Сэр, если вы не спешите, может, вы не отказались бы зайти куда-нибудь и…

Сонделиус засиял на него лучезарным солнцем и прогремел:

— …и выпить? Что ж, я, пожалуй, не прочь. Как сошла у меня сегодня шутка насчет собаки и блох? Понравилась, как вам кажется?

— Конечно! Еще бы!

Воитель, только что рассказывавший, как он спас от голодной смерти пять тысяч татар, получил ученую степень от китайского университета и отказался принять орден от самого настоящего балканского короля, — теперь любовно глядел на свой отряд, состоявший из одного приверженца, и спрашивал:

— Не плохо сошло? Да? Публике понравилось? Ночь такая душная, а у меня по девять лекций в неделю: Де-Мойн, Форт-Додж, Ла-Кросс, Элджин, Джолиэт (он, впрочем, произнес «Жолиэ») и… забыл, где еще. Так сошло не плохо? Понравилось?

— Просто сногсшибательно! Да что там, все ловили каждое слово! Искренне говорю вам, я в жизни не испытывал такого наслаждения.

Пророк возликовал:

— Идемте! Ставлю выпивку. Как гигиенист, я веду поход против алкоголя. В чрезмерных количествах он почти столь же вреден, как кофе и даже мороженое. Но как человек, который любит побеседовать, я считаю виски с содовой великолепным растворителем человеческой глупости. Найдется здесь, в Детройте… или нет — где я сегодня? — в Миннеаполисе прохладное местечко, где бы можно было выпить пильзенского?

— Насколько мне известно, здесь есть Летний сад с хорошей пивной, а остановка трамвая в двух шагах.

Сонделиус уставился на него.

— Зачем? Меня ждет такси.

Мартин был подавлен такой роскошью. Сидя в такси, он старался придумать слова, с которыми прилично будет обратиться к знаменитости.

— Скажите, доктор, а в Европе есть Советы здравоохранения?

Сонделиус точно и не слышал.

— Посмотрите вон на ту девушку. Какие ножки и какие плечи! А хорошее пиво в Летнем саду? Найдется у них приличный коньяк? Вы пили когда-нибудь коньяк Курвуазье тысяча восемьсот шестьдесят пятого года? Уфф! Лекции и лекции! Честное слово, я это дело брошу… Да еще надевай им фрак в такую жару! Знаете, я твердо верю во все сумасбродные вещи, которые проповедую в своих лекциях; но теперь забудем, что мы серьезные люди, будем пить, будем петь из «Графа Люксембурга», будем отбивать красивых девушек у их кавалеров, будем обсуждать прелесть «Мейстерзингеров»{120}, которую никто не понимает, кроме меня!

В Летнем саду неукротимый Сонделиус рассуждал о Клубе Космополитов, об исследованиях Галле по детской смертности, о целесообразности смешивания бенедиктина с яблочной водкой, о Биарицце, о лорде Холдейне{121}, о проверке молока по способу Дона-Бакли, о Джордже Гиссинге{122} и об омарах «термидор».

Мартин подыскивал, как бы ему перекинуть мостик между Сонделиусом и собой, как мы это делаем со знаменитостями или при встречах с людьми за границей. Он мог бы сказать: «Кажется, у нас есть один общий знакомый», или: «Я имел удовольствие читать все ваши статьи», — но закинул удочку иначе:

— Встречались вы когда-нибудь с двумя большими людьми моего медицинского факультета в Уиннемаке: с деканом Сильвой и Максом Готлибом?

— Сильва? Не припомню. А Готлиб?.. Вы его знаете? О! — Сонделиус развел могучими руками. — Из великих великий! Гениальный ученый! Я имел удовольствие беседовать с ним у Мак-Герка. Он бы не сидел здесь и не горланил, как я. Рядом с ним я чувствую себя клоуном! Он берет все мои данные по эпидемиологии и доказывает мне, что я болван! Ха-ха-ха! — Сонделиус просиял и обрушился на систему заградительных пошлин.

При каждой новой теме требовалось что-нибудь подкрепляющее. Сонделиус пил фантастически и был точно вылужен изнутри. Он мешал пильзенское с виски, с черным кофе и с жидкостью, которую официант уверенно выдавал за абсент.

— Я должен лечь спать в двенадцать, — плакался он, — но нет худшего преступления, как прервать душевную беседу. Впрочем, соблазнить меня не трудно, достаточно самого маленького соблазна. Но пять часов сна мне необходимы. Абсолютно необходимы! Завтра вечером я читаю лекцию в… где-то в штате Айова. Теперь, перевалив за пятьдесят, я уже не могу обходиться тремя часами сна, как бывало раньше, но что делать? Я нашел так много новых тем, на которые мне хочется поговорить.

Он стал красноречив, как никогда. Потом сделался раздражителен. Угрюмый человек за соседним столиком слушал, поглядывал на них и усмехался. Сонделиус оборвал рассуждения о противохолерной сыворотке Хавкина гневной тирадой:

— Если этот человек не перестанет пялить на меня глаза, я размахнусь и убью его! Я человек смирный — теперь, когда я уже не так молод, — но не люблю, когда на меня пялят глаза. Пойду поговорю с ним по-своему. Слегка стукну — и все!

Пока сбегались официанты, Сонделиус орал на соседа, грозил ему громадными кулаками, потом осекся, пожал ему руку — раз, и другой, и третий — и подвел его к Мартину.

Мой соотечественник, родом из Готенборга. Он плотник. Садитесь, Нильсон, садитесь и пейте. Хейо! Кельнер!

Плотник оказался социалистом, членом секты адвентистов седьмого дня, свирепым спорщиком и приверженцем спиртного. Он распекал Сонделиуса за аристократизм, распекал Мартина за невежество в политической экономии, распекал официанта за скверный коньяк. Сонделиус, Мартин и официант не скупились на ответы, и разговор завязался отличный. Их выставили из Летнего сада, и они забились все трое в терпеливо ожидавшее такси, которое сотрясалось от их споров. Куда они ездили, Мартин так и не запомнил. Или вся история приснилась ему? Они заходили как будто в пивную на какой-то длинной улице, вероятно, на Университетском проспекте; сидели в кабачке на Южно-Вашингтонской улице, где спали у стойки трое бродяг, заезжали на дом к плотнику, где какая-то невыясненная личность варила им кофе.

И куда бы они ни попадали, они в то же время были в Москве, и Кюрасао, и Мурвиллумбе. Плотник создавал коммунистические государства, между тем как Сонделиус, провозглашая, что ему безразлично, работать ли при социализме или при самодержавии — лишь бы можно было понуждать людей быть здоровыми, — сокрушал туберкулез, а к рассвету разбил наголову рак.

Они расстались в четыре часа утра со слезными клятвами встретиться еще раз в Миннесоте или Стокгольме, в Рио-де-Жанейро или в Полинезии, и Мартин двинулся в Уитсильванию — положить конец дурацкому порядку, при котором людям разрешается болеть.