Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В августе я попал в свои старые летние гнезда. Проведши несколько дней в Чонке, в обществе М. Кагана и Ахад-Гаама, я затем поехал на пароходике по Сожу к дяде в Пропойск, чтобы в этой глуши отдохнуть от прежнего шумного отдыха. Памятна мне эта неделя добровольного пропойского пленения, последнего посещения родного края. Грустные, часто пасмурные дни позднего лета. Тихие прогулки в запущенном «графском» парке или по загородному шоссе. На улицах и в домах местечка следы военного времени: страх перед мобилизацией и массовое бегство в Америку. Даже дядя Бер потерял прежнюю веселость, Я много передумал в эти дни уединения. «Думалось о будущих работах, и остающиеся годы жизни верстались по ним. Мне скоро минет 44 года... Но впереди не видно личных радостей, осуществленных идеалов, сбывшихся надежд... В общественной жизни, может быть, взойдет бледная заря, но мне не дождаться полного рассвета. И остается одно: окончить труд жизни, труд о прошлом для будущего, и, когда для смертного умолкнет шумный день“, отойти в мире, как пахарь от нивы своей, И в этот тихий августовский вечер в заброшенном уголке земли мне слышится голос: довольно терзаться! Пора смотреть на жизнь спокойнее, под углом зрения вечности. Стань у своей борозды и возделывай ее, вложи в работу весь жар души, ищи в ней то, чего не дала тебе личная жизнь, а когда тебя призовет Пославший тебя, иди и скажи; я готов, я свое дело сделал». Не думалось мне, когда я давал этот обет, что я уже стою на пороге великих переворотов, которые наполнят вторую половину моего земного странствия большими тревогами, чем прежде, и что мне придется сильно бороться за право спокойной работы «у своей борозды»...
Когда я в конце августа вернулся в Вильну, мне уже на вокзале сообщили крупную новость: виленский генерал-губернатор, либеральный князь Святополк-Мирский{393} назначен министром внутренних дел. Заговорили о широких реформах, о желании правительства примириться с обществом после ненавистного режима Плеве. Приближалась так называемая «политическая весна», но в воздухе еще выли злые зимние ветры. Военные поражения на Дальнем Востоке, непрерывные мобилизации и мобилизационные погромы (нападения резервистов на евреев во многих городах) — все это волновало, угнетало душу. Я старался исполнить обет, данный в августовский вечер в глухом местечке: всю осень и часть зимы работал непрерывно над окончанием второго тома «Истории», средневекового периода. Как раз в дни мобилизационных погромов в России я писал о погромах цивилизованных крестоносцев XI и XII вв, «История повторяется, — писал я в дневнике. — Логика изуверов, что нужно разделаться с „внутренними врагами“ прежде, чем идти против внешних, сказалась и тут… Безумное время. Печать, поощренная словами Святополка-Мирского, говорит о правовом порядке, свободе, равенстве национальностей, а народ творит свое безобразное дело. Разбирающийся теперь в Гомеле процесс раскрывает ужасы прошлогодних погромов... Что же дальше? Найти забвение в историческом созерцании теперь нельзя: звуки прошлого и настоящего сливаются в один страшный аккорд. Тревоги дня, газеты, беседы, вечерние гости, приезжие посетители — все переносит из ада прошлого в ад современности». В ноябре я писал: «Перипетии „весны“ Святополка-Мирского, признаки поворота к прежней репрессивной системе, политические демонстрации, земские резолюции, погромы, гомельский процесс, океан горя, капли радости...» В декабре настроение еще больше понизилось. Грубый окрик Николая II против намеков на конституцию в либеральных земских резолюциях и манифест 12 декабря, где намечались бюрократические, а не социальные реформы, окатили общество холодной водой. «Реформу при помощи общества грубо оттолкнули и таким образом предоставили решение вопроса революции», — писал я под конец 1904 г. Революция стояла у порога.
Глава 43
Революция и резолюции. Союз полноправия (январь — июль 1905)
Красное воскресенье в Петербурге. Революционное движение и революционный штурм. — Неудавшаяся попытка демократического объединения. — Учредительный съезд Союза полноправия в Вильне. Мой доклад и формула «национальных прав» в программе Союза. — Обыск и арест в нашей квартире. — Пасха, житомирский погром и моя неподанная записка-протест на имя Витте. — Попытка объединения национальных меньшинств. — Протест против предполагавшегося лишения евреев избирательных прав. — Лето в Верках. Былое и думы в дни революционной грозы.
Начало революционного года застало меня в напряженной работе над последними главами второго тома «Всеобщей истории евреев». Тут пришла в Вильну весть о кровавом воскресенье 9 января в Петербурге. «Как будто канун революции, — писал я на другой день. — Сегодня началась и в Вильне забастовка (рабочих), которая, вероятно, пойдет по всей Руси... Каждый день может принести нечто чрезвычайно важное». Зашевелилось и еврейское общество. Из Вильны решили послать в Петербург уполномоченных на совещание о способах борьбы за равноправие. Выбрали меня, Шмарью Левина и Б. Гольдберга. Однако нам ехать не пришлось, так как наши петербургские политики решили послать в провинциальные центры своих уполномоченных для обсуждения вопроса на местах. 22 января я, до крайности утомленный длительной исторической работой, закончил ее и окунулся в общественную деятельность.
31 января 1905 г. я отметил: «Как много пережито в последние недели!» С одной стороны летали царские пули в бастующих рабочих и демонстрантов и царские окрики против «бунтующих» либералов, требующих конституции, а с другой — все громче звучали эти требования в общественных собраниях, в массе петиций и резолюций, принятых союзами писателей, адвокатов, инженеров, студентов. Образовалась Конституционно-демократическая партия (к.-д.), а рядом с нею выступали из подполья левые организации. Еврейская интеллигенция участвовала в политических манифестациях всех партий, но «еврейский протест утонул в общем» (мое выражение в той записи). И мне не давала покоя мысль о необходимости особого еврейского протеста наряду с участием евреев в общем протесте.
В феврале оппозиционное или революционное движение охватило уже все еврейское общество. Революционный террор (убийство московского генерал-губернатора, великого князя Сергея{394} и других) заставил Николая II пойти на уступки. Было назначено «особое совещание» (булыгинское){395} для выработки проекта конституции и разрешено всем слоям населения обращаться туда с петициями. Пошел петиционный и резолюционный штурм наряду с революционным. Он застал еврейское общество уже готовым к бою. В обеих столицах и в провинциальных центрах горячо обсуждались проекты резолюций с умеренным или резким протестом против
