Хроника либеральной революции - Олег Мороз

В том, что Конституционный Суд принял такое заключение относительно ельцинского указа, — заключение, подтолкнувшее развитие ситуации в трагическую сторону, — решающую роль сыграл, конечно, именно председатель КС. Интересно послушать, какую характеристику Зорькину давал в ту пору его заместитель, знавший его задолго до того, как они встретились в стенах КС:

— На его поведение в тот период вообще и, в частности, в Конституционном Суде, решающим образом повлияло то, что из него сделали начальника, единоначальника, командира. На это поработали и парламент, и президентская команда. Потому что создали систему привилегий. Больших привилегий. Именно для «первых лиц». Скажем, у Зорькина до недавних пор была дача, государственная дача. Вы бы посмотрели на нее. Семь гектаров земли. Дом такой основательный, с колоннами. Не дача, а целый дом отдыха. И теннисный корт, и сауна… Целая рота охраны. Там все бесплатно, включая питание. Вы приходите, а там — стопка сигарет. Разных марок. Импортных. Не только сигареты — вазы с конфетами, пирожными… Вы едите, курите, а через час снова подкладывают. Чтоб все время лежало. Правду об этом скрывают. Почему? Потому что невыгодно, чтобы все об этом знали.

— У вас ведь тоже есть дача?

— Да, но я за все плачу. Я останавливаю машину около булочной, беру хлеб и еду домой. У меня нет ни поваров, ни официантов, ни бесплатного питания. Это только у председателя. Он ездит на «членовозе» с гаишным сопровождением. Он один пользуется первым подъездом. Персонального лифта там, правда, нет, но подъезд только для него. Стол, телефон, дежурный офицер… Вот так подсчитать, — это сколько ж миллионов уходит на одну дверь! А в двадцати метрах — общий вход. Почему бы ему им не пользоваться? Как вы полагаете, такие привилегии не влияют на человека? Другие судьи полностью от него зависимы. Он, например, решает, поедешь ты за границу или нет, окажут ли тебе какую-то помощь или нет. Либо же, напротив, могут тебе какую-нибудь пакость устроить — тем, кто не проявляет достаточно лояльности. Скажем, у меня на даче в мое отсутствие провели инвентаризацию, объявили, что пропал какой-то казенный телевизор… В общем, этой системой Зорькин блестяще пользуется для манипулирования людьми. Чисто хасбулатовскими методами. Это все влияет на работу суда. Прежде всего — на самого председателя. Я видел его лицо, когда мы давали заключение по Указу № 1400 — этот ужас в глазах, эти трясущиеся руки. Ясно было: личные мотивы, боязнь в мгновение ока все потерять — а такое вполне может случиться, если во власти произойдут серьезные перемены, — тут решают все.

Как видим, и здесь в решающий момент дали о себе знать те самые льготы и привилегии, против которых все на словах боролись, но на деле, всерьез, никто ни о чем таком и не помышлял. Зачем? Это ведь такой удобный инструмент, позволяющий манипулировать слабым человеком. А человек слаб…

Впрочем, все это, конечно, выходит за рамки простой, утилитарной цели — покупки нужного чиновника. Это наше родовое, генетическое — отдельный вход для начальника, «засекреченные» казенные сигареты и пирожные… Это у нас в крови. Нет, мы не Европа, не цивилизованный мир.

«Мы, можно сказать, некоторым образом — народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок…»

— Он способный юрист? — спрашиваю я Витрука.

— Более чем способный. Он пять лет работал у меня на кафедре в Академии МВД. Я был руководителем кафедры, а он профессором. Нас связывали дружеские отношения. У меня была полная уверенность: Зорькин — это талант в юриспруденции. Сейчас я могу сказать: это талант в политике. Но соединить эти два качества в одной ипостаси, в одном лице нельзя. Особенно же нельзя соединить их на посту председателя Конституционного Суда. Невозможно себя проконтролировать, когда ты выступаешь в качестве судьи, председателя высшего судебного органа, решения которого окончательны и обжалованию не подлежат, а когда — в качестве политика. Вот он и мечется, раздваивается… Ему больше нравится роль политика. И это представляет опасность для общества, для государства.

Зампред КС пришел к твердому убеждению: трагедия Конституционного Суда под руководством Зорькина прежде всего и заключается в том, что он, председатель, превратил его в политический орган.

Но только ли в Зорькине тут дело? Почему еще не удалось создать независимый Конституционный Суд? Николай Витрук:

— Конституционный Суд — это не какой-то святой орган, который находится вне общества. Вот нас избрали, и мы воспарили… Нет, мы порождение нашего больного общества. Мы несем в себе все те противоречия, которые есть в нашем обществе. Существует много других факторов, — помимо тех, что связаны с председателем, — которые способствовали политизации суда. Возьмите его состав. То, что он неизменен, — это неправильно. В переходный период это опасно. Даже в странах с устоявшимися демократическими традициями и то есть какое-то движение. Одна часть судей избирается на три года, другая — на шесть лет, третья — на девять… Вторая ошибка — выдвижение членов КС шло по фракциям, то есть по политическим убеждениям. Далее, я считаю огромной ошибкой, что в состав суда избрали шесть народных депутатов. Это ведь политики. У них у всех сложившееся мировоззрение. Они избраны от партий и не теряют с ними связь. У одного из судей сын даже работает помощником лидера фракции. Разве это ни о чем не говорит?

Патриарха Алексия II сообщение о событиях в Москве застало на пути из Аляски в Калифорнию (он прибыл в США на празднование 200-летия православия в Америке). Патриарх занял осторожную позицию, выразив надежду, что «конфликт, сложившийся в отношениях между двумя ветвями власти, не разрастется и не приведет к гражданской войне». Непосредственно комментировать действия Ельцина Алексий II отказался, отметив только: «Мы уже видели слишком много пролитой крови — и в республиках бывшего СССР, и в Югославии».

Председатель ЦБ Виктор Геращенко на этот раз не прислонился к депутатам, заявил, что будет действовать в соответствии с указом президента.

Указ, разумеется, поддержало и правительство. Хотел уж было сказать «правительство целиком поддержало», но нет, нашелся один министр с «особым мнением». Руководитель Министерства внешних экономических связей Сергей Глазьев подал Ельцину заявление об отставке в связи с «невозможностью исполнения» Указа № 1400 «как противоречащего действующей Конституции РФ». Впоследствии этот деятель проделал стремительный дрейф из лагеря либералов и демократов (ибо что же такое представляло из себя правительство Гайдара, в которое Глазьев входил?) в стан коммунистов и национал-патриотов, сделавшись одним из наиболее активных членов фракции КПРФ в Госдуме и одним из вожаков Народно-патриотического союза России.

Весьма точно определил ситуацию с указом Черномырдин, сказав, что «удалить раковую опухоль» двоевластия можно было только хирургическим путем: «консервативное лечение ни к чему не привело». Именно кабинет министров все эти месяцы более всего страдал от обструкционистской политики Верховного Совета: по словам премьера, «правительство шага не могло ступить, оно было буквально повязано по рукам и ногам».

Первый вице-премьер Егор Гайдар, комментируя указ Ельцина, сказал, что его надо было подписывать гораздо раньше и что «только деликатность и терпение Бориса Ельцина задерживали принятие этого документа».

(Здесь надо упомянуть, что Ельцин вернул Гайдара в правительство в качестве первого «вице» за несколько дней до обнародования Указа № 1400 — сообщил об этом 16 сентября, почему-то во время того самого посещения дивизии Дзержинского. Этот демонстративный шаг президента вполне можно было рассматривать как реванш за его поражение на VII съезде, символом которого стала как раз отставка Гайдара.)

Такого же мнения, — что решение о роспуске ВС и Съезда надо было принять сразу же после апрельского референдума, — придерживались в ту пору многие.

Еще один, весьма точный, комментарий Гайдара к ельцинскому указу:

— Это тяжелый, но вынужденный шаг, способный решить проблему двоевластия в стране. По моему мнению, апелляция к народу — это правильный шаг, и только выборы способны разрешить существующий сегодня паралич власти. Нельзя превращать частные интересы нескольких сот народных депутатов, стремящихся лишь досидеть еще полтора года в своих креслах, в угрозу для российского государства. Сложившаяся политическая ситуация и паралич власти вряд ли имеют легитимное разрешение.

22 сентября, в разгар рабочего дня, возвращаясь в Кремль из резиденции на Воробьевых горах, где он провел совещание с представителями силовых министерств, Ельцин остановил машину у памятника Пушкину. Состоялась импровизированная «встреча с народом». Президент сказал, что «ощущает поддержку страны, регионов, поддержку государственных деятелей СНГ, Запада» и «полностью владеет ситуацией в России». Потуги же Руцкого занять президентское кресло Ельцин охарактеризовал как «несерьезную, смешную самодеятельность».