Система Кудрина. История ключевого экономиста путинской России - Евгения Письменная

Лимит на русских

Кудрин с женой поселились в Брайтоне, неподалеку от Лондона. Отель был очень хороший, а вот кофе, который там подавали, никуда не годился. «Такой наливали в институтской столовой», – думал Кудрин, перелистывая газету Financial Times, взятую в холле.

Статья о России его обескуражила, и Кудрин залпом выпил кофе, уже не замечая вкуса. Идет переоценка российских ценных бумаг, говорилось в статье. Российским компаниям нужно было увеличивать залоги под взятые за рубежом кредиты, так как российские бумаги, внесенные в залог, обесценивались. Но увеличить залоги многие банки и компании не успевали или не имели возможности. В таких случаях управляющие инвестиционными фондами автоматически принимают решение сохранить хотя бы часть вложений. Начался массовый «сброс» пакетов российских ценных бумаг. Котировки российских акций и облигаций посыпались вниз. «Дела плохи, покатился снежный ком. Все идет к кризису», – подумал Кудрин и решил возвращаться в Москву.

Когда он позвонил министру Михаилу Задорнову, тот сообщил, что ситуация серьезная, ее обсуждают в правительстве, готовятся специальные меры. Но подробнее по телефону говорить не стал. «Возвращаться или нет, решай сам», – сказал Задорнов.

Кудрин не раздумывал – какой отдых, когда в стране финансовый кризис. Билет на самолет удалось обменять быстро. Теперь надо было успеть в аэропорт. Девушка на ресепшн отеля долго возилась с оформлением. Она то смотрела на экран компьютера, то поднимала глаза на Кудрина. Любезная улыбка не сходила с ее лица. Кудрин тоже приободряюще улыбнулся. «Новенькая, наверное; что-то не получается», – подумал он.

– Сэр, платеж по вашей банковской карте не проходит, – наконец сказала она.

– Не может быть, там достаточно денег, – спокойно и уверенно ответил Кудрин. Девушка покраснела.

– Мы сейчас все уладим. Я позову старшего.

Кудрин понял, что придется ждать, и расположился в кресле. Минут через десять подошел высокий худощавый мужчина:

– Сэр, я связался с платежной системой Visa. На русских введен лимит выдачи денег: 200 долларов в день. У вас случайно нет наличных денег, чтобы расплатиться за отель?

– Нет.

«Ого, как далеко зашло дело, – мелькнула у Кудрина мысль. – Пакет помощи МВФ и Мирового банка не помог». От этой мысли он так расстроился, что совсем перестал слышать менеджера отеля.

– Сэр, сэр, – менеджер подумал, что клиент занервничал из-за своих денег. Ему стало жаль этого молчаливого русского. – Давайте мы будем ежедневно списывать по 200 долларов, пока не покроется счет.

Кудрин согласился.

«Решение уже принято»

16 августа 1998 года Кудрин прилетел в Москву и сразу из аэропорта отправился в Минфин. Было воскресенье, но многие сотрудники были на своих местах. Кудрин пошел к Задорнову. Тот был сух и собран.

– Как дела? – Кудрин задал этот привычный вопрос, а потом сообразил, что он неуместен.

– Как дела? – отозвался Задорнов. – Вот сижу, редактирую заявление о дефолте.

– О дефолте? – Кудрин не верил своим ушам. – Мы будем отказываться от своих обязательств?

– Решение уже принято, сейчас еду на окончательное обсуждение.

Готовящееся заявление правительства касалось не только дефолта. В нем предлагалось всем предприятиям сделать паузу по оплате своих валютных обязательств, чтобы уменьшить спрос на валюту. Ее в стране просто не было. О том, что такое возможно, Кудрин читал только в книжках: всем объявляется, что берется пауза на исполнение любых валютных обязательств, пока правительство не разберется, что делать дальше. Но было непонятно, сработает ли обращение в отношении частных инвесторов, потребовать этого от них было невозможно. Государство просто констатировало: ситуация настолько сложная, что не только правительство, но и бизнес не смогут исполнять свои обязательства.

Был другой вариант – погашать государственные обязательства за счет дополнительной денежной эмиссии. Но в этом случае инфляция взметнулась бы до небес, а деньги хлынули бы на валютный рынок. Правительство от эмиссии отказалось. Теперь оставалось только выступить с заявлением и ждать.

Дефолт

Новости посыпались с самого утра 17 августа. Сенсаций хватало на год вперед. В 9:56 появилось первое сообщение о совместном заявлении правительства и Банка России: ГКО и ОФЗ со сроками погашения до 31 декабря 1999 года будут переоформлены в новые ценные бумаги, а до завершения этого процесса торги на рынке ГКО-ОФЗ приостанавливались. Не будет впредь и жесткого валютного коридора: правительство и Центробанк считали нецелесообразным его сохранять. С 17 августа вводился 90-дневный мораторий на выплаты по возврату зарубежных кредитов. Иностранцам и иностранным организациям запрещалось покупать рублевые активы со сроком погашения до одного года; для них вводились ограничения на валютообменные операции.

Спустя двадцать минут международное рейтинговое агентство Fitch IBCA сообщило, что снизило долгосрочные и краткосрочные рейтинги четырнадцати российских банков ввиду начавшегося в России системного банковского кризиса.

Паника разрасталась. Всего три дня назад, в пятницу, Борис Ельцин говорил, что все в стране хорошо. В тот день он был в Новгороде и заявил: «Девальвации рубля не будет. И это не какая-то фантазия президента».

«Зачем он это говорил, если знал, что все так плохо?» – этим вопросом задавались все. После обеда заместитель главы администрации президента Александр Лившиц заявил, что собирается подать в отставку. «Не уберег президента», – сокрушался он.

Дни после дефолта напоминали ад. Минфиновцы трудились как муравьи: надо было срочно проводить реструктуризацию старых госбумаг, ведь они все еще оставались на балансах коммерческих структур. Нужно было выдать новые бумаги взамен старых. Люди были обозлены на власть, и Минфину – держателю ГКО – доставалось в первую очередь. Звучали угрозы. Некоторым работникам Минфина приходили вести от разорившихся бизнесменов: «Что хотите делайте, но деньги надо вернуть. Где вы их возьмете – не знаем, просто имейте в виду – у вас проблемы».

23 августа в отставку был отправлен премьер Кириенко. Потом он скажет, что отставка была платой за реализацию болезненных решений правительства. Финансовый кризис, приведший к дефолту, девальвации, банкротству крупнейших банков, потере сбережений и росту цен, вверг страну в кризис политический. Чтобы его погасить, Ельцин решил вернуть в правительство Виктора Черномырдина, который, по его задумке, должен был стать консолидирующей фигурой. Но депутаты Госдумы дважды отвергли кандидатуру Черномырдина.

В итоге в сентябре 1998 года Ельцин утвердил председателем правительства бывшего директора Службы внешней разведки и министра иностранных дел Евгения Примакова. Примаков нравился почти всем – спокойный, с большим опытом урегулирования конфликтов, умеющий убедительно выступать. За Примакова проголосовало большинство депутатов, в том числе коммунисты.

Минфин аппаратные перемены практически не затронули. Несмотря на чистки, Задорнов остался министром. Минфиновцы были бойцами антикризисного фронта, а армию с полей сражений убирать нельзя. Когда пришел новый премьер, чиновники вздохнули с облегчением – кончилась нервозность, начнется спокойная планомерная работа. Никто еще не осознал, что наступают совсем другие времена.

5% «Газпрома»

Первым делом надо было следить за ценой нефти. Для Кудрина это превратилось в обряд: ни одного утра без нефтяной сводки. Но вести с рынков приходили безрадостные. В некоторые дни нефть подползала к 10 долларам за баррель. Валовый внутренний продукт страны продолжал падать, в бюджете не было денег.

Хотя многие члены команды нового премьера придерживались левых взглядов, Примаков утвердил у Ельцина продажу 5 % акций «Газпрома» из государственного пакета в 40 %. Приватизация – почти преступление для левака. Но тогда всем казалось, что выбора не было: вырученные средства должны были пойти на расходы федерального бюджета и уменьшение его дефицита. Чтобы избежать суверенного дефолта, правительству срочно надо было найти около 2,5 млрд долларов.

На самом деле «Газпром» уже готовил продажу части государственного пакета, но в эти планы вмешался кризис. Еще летом 1998 года Рем Вяхирев предлагал продать пакет иностранным партнерам «Газпрома» – гигантам Shell и ENI. Первый указ о продаже пятипроцентного пакета «Газпрома» был подписан перед самым кризисом – 10 августа.

Однако продажу государственного пакета должен был одобрить совет директоров, в котором состоял и Кудрин. Хотя он был сторонником правых взглядов и приватизацию поддерживал всегда, предстоящая сделка ему не нравилась.

Государству рано терять контроль над «Газпромом», считал Кудрин, газовую отрасль еще не научились как следует регулировать. «Это не приватизация, а попытка подчинить монополию частному интересу», – думал он. Кудрин видел, как бурно сопротивляется «Газпром», когда его принуждают к прозрачности. Как только государство предпринимало попытку взять под контроль расходы «Газпрома» или повлиять на его инвестиционную программу, он, словно большой скользкий тюлень, отплывал в сторону.