Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми - Тайный адвокат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же день, когда Европейский суд по правам человека отклонил вторую попытку демонстрантов атаковать Алдер Хей, им помешали полицейские, поддерживаемые государством.
Том Эванс инициировал частное преследование трех врачей Альфи, о чем с воодушевлением сообщил весь мир, включая Daily Mail, обратившуюся к своим читателям с вопросом: «Могут ли медики предстать перед судом за сговор с целью убийства?» (27) Последовавшие угрозы, оскорбления и запугивания в адрес персонала больницы были, пожалуй, предсказуемы (28).
Тем временем, подобно Чарли Гарду, маленькому Альфи было также предоставлено иностранное гражданство – на этот раз Министерством иностранных дел Италии – в попытке вывести его из-под юрисдикции беспощадных судов Англии и Уэльса. Интерес американских политиков и СМИ достиг своего пика в последние дни судебного процесса, которые пришлись на конец апреля 2018 года. Двадцать пятого апреля, когда Апелляционный суд окончательно отказался отпустить Альфи в Рим, у здания британского посольства в Вашингтоне была организована бессрочная акция протеста, а политики принялись наперебой предлагать свою поддержку (29).
Найджел Фарадж обеспечил юридический перевод для американских зрителей, заверив американцев, что «в Италии есть лечение, которого нет здесь», и кивал, когда ведущий Fox News предположил, что Альфи оказался «заложником Национальной службы здравоохранения» и что «часть [проблемы] кроется в НСЗ, не желающей рисковать тем, что он поедет в Италию, получит там необходимое лечение и определенное качество жизни, так как это стало бы для нее позором» (30).
Ранним утром 28 апреля 2018 года, в возрасте 23 месяцев, Альфи умер в больнице Алдер Хей. Ангел обрел крылья. Государство в очередной раз добилось своего. Общественное настроение в обоих случаях было подытожено в сообщении одного из родственников в группе «Армия Чарли» на Facebook: «Как же прискорбно жить в мире, в котором судьи просто рассматривают юридические аргументы, изложенные профессионалами, а не смотрят в глаза ребенка, которого они в силах спасти» (31).
БОЛЬШИНСТВУ ИЗ НАС НИКОГДА НЕ ПРИДЕТСЯ СТОЛКНУТЬСЯ С УЖАСОМ, СВЯЗАННЫМ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ ПРИНИМАТЬ МЕДИЦИНСКИЕ РЕШЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ СВОЕГО НЕИЗЛЕЧИМО БОЛЬНОГО РЕБЕНКА.
Еще меньшему числу из нас когда-либо придется бороться в суде за сохранение жизни своего ребенка.
Если бы все-таки пришлось представить невообразимое, я бы ожидал, что нашей инстинктивной реакцией на участь родителей стало бы не просто безграничное сочувствие, но и полная солидарность. Поступил бы кто-нибудь из нас, оказавшись в роли новоиспеченных родителей в судебном процессе, в котором на карту поставлено само существование нашего ребенка, иначе, чем Конни, Крис, Том или Кейт? Даже если мы сами не участвовали в протестах в поддержку Чарли и Альфи, мы вполне могли бы, прочитав о 40 случаях, поделиться ссылкой на группу для сбора средств в Facebook или ретвитнуть сообщение в поддержку их армий.
КТО БЫ НИ ОКАЗАЛ ПОДДЕРЖКУ ЭТИМ РОДИТЕЛЯМ, ВЫСТУПАЮЩИМ ПРОТИВ ТОГО, ЧТОБЫ ВСЕМОГУЩЕЕ ГОСУДАРСТВО ПЫТАЛОСЬ ВТОРГНУТЬСЯ В ИХ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ, ВЫРЫВАЛО ИЗ ИХ РУК НЕСЧАСТНОГО МЛАДЕНЦА И ЛИШАЛО ИХ ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ?
Кто из нас не стал бы до последнего вздоха сопротивляться попыткам правительства навредить ребенку и не сделал бы абсолютно все, что в его силах, чтобы попытаться отстоять его интересы?
Хотя все эти вопросы вполне разумны, ответить на них не так просто, как может показаться с первого взгляда. Для этого нам сначала нужно проанализировать предпосылки, на которых они основаны, и более внимательно ознакомиться с некоторыми сложными моментами права, медицины и морали, которые возникают, когда суды вмешиваются в жизнь ребенка. В делах Чарли и Альфи различные группы людей, преследующие свои собственные интересы, намеренно баламутили воду, что привело к фундаментальному и повсеместному искажению вопросов, о которых шла речь в данных делах. Как результат, у многих из нас сложилось совершенно ложное представление о происходящем, а наши искренние и сердечные намерения – подобно намерениям родителей – были присвоены и использованы для достижения скрытых политических целей.
Для начала нам следует разобраться с термином «наилучшие интересы»: когда мы поймем, как именно закон оперирует этим принципом – «наилучшие интересы ребенка», – нам будет гораздо проще понять, что же на самом деле произошло в делах Чарли и Альфи.
Принцип благополучия, или «наилучших интересов»
Сначала немного истории. Принципы юрисдикции судов по вопросам, связанным с благополучием детей, были разработаны судами в конце восемнадцатого и девятнадцатом веках (32). До этого правовая позиция, по сути, заключалась в том, что отец был за главного. Он был законным опекуном своих «законнорожденных» детей, в то время как родительские права матери ограничивались детьми, рожденными вне брака. Если ребенок оставался сиротой или каким-то иным образом лишался родителей, суды имели право взять ребенка под свое «попечительство», однако не играли никакой значимой роли в отношениях родителей и ребенка, пока не нарушался уголовный кодекс.
В конце восемнадцатого века Канцлерский суд (33) начал разрабатывать новый подход к рассмотрению дел, связанных с детьми, что совпало с растущим осознанием обществом того, что дети имеют свои собственные права, отличные от желаний и прихотей отца. Было признано, что дети нуждаются не только в защите уголовным законом от жестокого обращения и причинения вреда: в самых широких интересах общественности, чтобы дети получали образование, надлежащий уход и помощь, чтобы стать здоровыми и полезными членами общества. Из этого следовало, что иногда в интересах общества интересы ребенка должны отстаиваться в ущерб благополучию или желаниям родителей, хотя при этом делались серьезные оговорки, и в одном из дел суд заметил: «Отец, как правило, гораздо лучше суда знает, что лучше для его детей» (34).
Как бы то ни было, постепенное ослабление отцовской власти над ребенком привело к поворотным правовым последствиям. Мать законнорожденного ребенка могла требовать от отца опекунства или доступа к ребенку, если этого требовало благополучие последнего, например если отец не справлялся со своими родительскими обязанностями. Аналогичные принципы должны были учитываться при назначении или отстранении опекунов судом. В 1886 году созданное судом понятие благополучия ребенка было закреплено на законодательном уровне в качестве важного фактора в спорах об опеке, с помощью Закона об опеке над младенцами, и постепенно баланс сместился. В двадцатом веке благополучие ребенка стало доминировать над поведением супругов в качестве решающего фактора в супружеских спорах, а Закон 1925 года об опеке над младенцами не только предоставил матерям и отцам статутное равенство в спорах об опеке, но назвал «благополучие ребенка» «первостепенным критерием».
Эта идея о том,
