...А до смерти целая жизнь - Андрей Черкасов

В общем, по мне хоть все три года ехать да ехать.

Ваш Саша».

«20 января.

Это первое письмо с места. Обосновались вроде. Казармы отличные — тепло и просторно. Сегодня первый трудовой день. Полученное вчера обмундирование сегодня подгоняли, оформляли и все такое прочее. Сейчас сижу в полной готовности для рывка.

…Вот так вот. Продолжаю спустя час, ибо мы в самом деле рванули в столовую ужинать. Плотно поели. Сейчас будет построение. Пишу почти в боевой обстановке. Движение, движение и движение.

Пока что, извините, все. Надо сворачиваться…»

«22 января.

Первое внеочередное свободное время посвящаю сему посланию, также первому внеочередному, ибо первое письмо написал вам позавчера и отправил вчера вечером. Уже не помню, что в нем писал в спешке, так что извините, если буду повторяться. Сразу же оговорюсь, что не стоит вам очень беспокоиться, если от меня долго не будет писем (а такое может случиться по причинам, от меня не зависящим). Я здесь в целости и сохранности… Жизнью здесь я пока доволен. Кормят отлично, всегда есть аппетит, и вообще чувствую себя «в своей тарелке»!

Только что в комнату заходил майор и сказал какому-то парню, что письма пока нельзя писать до особой команды, которая будет, может, завтра, а может, через неделю. Правда, я не понял толком, можно или нет, потому что другой майор сказал, что можно. Кто знает, может, этому письму суждено пролежать в ящике суток несколько. Тогда я вам не завидую. Я-то почти уверен, что у вас все в порядке, а вот вы, конечно, — не совсем.

Что ж, тяготы военной службы, которые я должен стойко переносить, частично ложатся и на вас. Ничего не поделаешь, s'est la vie. Взбодритесь и будьте спокойны, тогда и мне будет спокойно. Задача ясная?

Погодка здесь отличная: легкий морозец, легкий ветерок и «солнушко». Зевать много не дают, почти все время занято…».

А следующее письмо ты начнешь словами, которые очень встревожат маму:

«Ну что еще сказать про Сахалин?На острове нормальная погода…»

У мамы захолонет сердце: «Боже мой, Сашка на Сахалине!» С огромным трудом удастся мне доказать ей, что эти строки никак не связаны с географией твоих военных будней, что просто так, с ходу, легли в сыново письмо слова любимой песни, что не мог ты оказаться на Сахалине. Мои доводы вскоре подтвердит новое письмо от тебя, уже с окончательным адресом. А ты песню вспомнил потому, что хотелось только мостик перекинуть к погоде там, у тебя.

«…Погода действительно ничего: «мороз и солнце — день чудесный». Утром и вечером небольшой морозец, градусов 30, но здесь из-за малой влажности воздуха (эта самая малая влажность и сослужит мне превеликую службу — окончательно убедит маму, что ты вовсе не на Сахалине)… переносится легко, как у нас двадцатиградусный. Днем солнечно и тепло. На улице нам холодно не бывает — все время ходьба, марши, прогулочки строевым шагом в столовую три раза в день. Одеты мы прилично, так что не мерзнем: теплое белье и все такое прочее… 23 февраля, очевидно, будем принимать присягу.

В общем, живу хорошо. Есть тут приличный магазин, так что в случае, чего — туда…»

А вот это письмо получит бабушка Сяся, которая живет в Гайве:

«28 января.

Солдаты мы теперича. Так-то. Не знаю, что будет дальше, но пока устроился хорошо.

Все хорошо, все нравится. Не знаю, может быть, характер у меня такой уживчивый, но о жизни своей скажу одно: весело и интересно. Друзья есть, тоже все неунывающие ребята.

Помню, говорил мне дядя Коля, что главное в службе — старшина. Будьте спокойны, «главное» у нас — лучшего желать нельзя. Строгий, веселый и справедливый.

Ну, все пока. До свидания… Саша».

Снова домой:

«30 января.

Живу все так же хорошо и весело. Сегодня воскресенье, много свободного времени. Вчера смотрел кино «Приходите завтра». Из всего фильма поправился один Папанов, в остальном — муть. Клуб у нас прямо против казармы, столовая тоже рядом. Без шинелей выходить из казармы не разрешают, так что заболеть здесь при всем желании нельзя. О здоровье моем можете не беспокоиться. Все хорошо, Погодка всегда отличная. Сегодня ночью выпал снежок. Тепло. Учимся…»

«1 февраля.

Дни идут довольно быстро, сегодня «распечатали» февраль. Все хорошо, жив и здоров. Будь спок.

Саша».

«9 февраля.

Здравствуйте, дорогие… Пишу с нового места. Обосновался здесь вроде крепко. Писем от вас еще не получал, но те, которые вы мне писали по двум прежним адресам, меня найдут. Будьте спокойны.

Жизнь здесь — как и в прежних местах, так что нечего расписывать на эту тему. Главное, будьте спокойны: живу и горя не знаю…

Ваш Саша».

«11 февраля.

Дорогие мама, папа и Лина…»

В твоих обращениях отсутствует имя брата Егора. Он служит в армии уже третий год, нам пишет не часто, но мы всегда знаем главное о нем — что жив и здоров: он пишет Лине. Только месяц с небольшим после свадьбы побыли они вместе. Егор служит далеко-далеко на западе, и это плюс твоя служба всегда остается предметом огромной гордости нашей: два сына с двух сторон охраняют и берегут мою землю, мою Россию.

«…Поскольку осел я здесь капитально, осмелюсь потревожить вас двумя-тремя просьбами.

Вначале сообщаю, как некогда делал отец Федор, собираясь организовать свечной заводик, что попал в небольшой прорыв в смысле финансового положения. Суть вся в том, что организовали у нас подписку на газеты и журналы на второй квартал, и я не замедлил выписать «Комсомолку», «Науку и религию», журнал «Строитель» и еще разные необходимые мелочи. Так что от моей скорой получки останется гулькин нос, если не меньше. Если у вас будет охота и соответствующие тому условия, то вышлите мне энное количество руб. (штук пять хватит по уши).

Вторая просьба. Хоть и не балуют здесь свободным временем, но даже малые минуты не стоит проводить в хлопанье ушами, а посему прошу вас выслать «Философские тетради» В. И. Ленина, и если сможете отдельно купить (плюс к тому, о чем уже просил раньше) 6-й том сочинений Грина, то вышлите и эту книжку… Поскольку заговорил на книжные темы, интересуюсь попутно судьбами сочинений Канта, Фейербаха и Гегеля. Отпишите. И еще, если будете в «Подписных изданиях», захватите оттуда темплан библиотеки «Философское наследие» издательства «Мысль» и вышлите заодно с книгами.

На первый раз хватит канючить. Дальше — больше, еще что-нибудь просить буду, а пока довольно этого.

Как там жизнь ваша и вообще в пермском масштабе? Как здоровы? Я здоров железно, не беспокойтесь…

Ваш Саша».

Здоров железно… Знаю, ох как хорошо знаю, до чего «железно» умеешь скрывать любое недомогание, любую хворь.

Потому и тревожилась мама, когда отправлялся ты на призывную комиссию:

— Прошу, Сашенька, ничего не прячь от врачей. Скажи про ангины вечные, про кашель. И про глаза, ты же близорук страшно…

— Неужели, мама, ты думаешь всерьез, что я склонен жаловаться на что-то? Скидки себе натягивать… Разве это не смешно?

— Но у тебя же здоровье…

— Вот именно! Железное у меня здоровье! И в армию все равно пойду. Это точно.

Помнишь этот диалог? Только речь вовсе не шла о скидках или о том, будто не приспособлен к тяготам армейской службы. Просто характер твой очень хорошо знаем: случись заболеть всерьез и не сумеешь перебороть хворь, попадешь в госпиталь — это же наитягчайшей нравственной мукой для тебя обернется.

Конечно, ты ни на что не пожаловался.

Потому-то незадолго перед призывом (ты был на четвертом курсе техникума) и пошел я к военкому рассказать про главную твою «хворь» — про умение прятать любое нездоровье.

Военком оказался человеком не только рассудительным, но и внимательным.

— Очень правильно, хорошо, что пришли. Организуем повторную проверку здоровья, мы же заинтересованы в этом не меньше, чем вы…

Через два дня ты с удивлением разглядывал новую повестку.

— Как думаешь, папа, что бы это могло означать? Ведь я уже проходил комиссию.

— Ну и что? Вероятно, отбор какой-нибудь.

— Отбор? Что ж, это не так уж и плохо.

По врачебным кабинетам тебе пришлось ходить больше недели. После ты сказал мне:

— Признайся, папа, эта новая медицинская карусель — ваша с мамой работа? Так я и думал! Что я вам должен сказать… Все ваши опасения — зряшное дело. Здоров я, железно здоров. И в армию все равно упрошусь, чтобы безо всяких там ограничений. И не надо за меня бояться.

Этому ты останешься верен всю жизпь.

Только позже мы узнаем, что в твоей медицинской карте против наших тревог окажется одно и то же слово — «Не жалуется».

Так что, сын, я знал наперед — в письмах твоих мы постоянно станем читать эти слова: «Здоровье мое железное».