Древний Рим. Имена удовольствий - Регина Грез
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я приветствую тебя в своих скромных пенатах, славный консул! Да продлят Боги твои дни и приумножат твои победы во славу Великой Римской Империи.
Мужчины разом воздели руки к небесам и тут же поклонились друг другу. А мне-то что делать? Тоже пойти поклониться… Гм, надо было мне заранее для такого мероприятия выспросить у поэта все тонкости местного этикета, теперь бы очень пригодилось.
На всякий случай я тоже поднялась и сделала вежливое лицо, хотя, признаться, отчего-то губы сами собой разъезжались в открытую улыбку. Гай Марий был все такой же суровый и хмурый, а мне хотелось его чуточку… ну, раскрепостить, что ли, он казался немного зажатым, напряженным… неужели никогда не смеется, прямо, мужчина – кремень.
И вот этот самый «кремень» сейчас смотрит прямо на меня и кажется, собирается, подходить ближе. Надо что-то умное сказать…
– Добрый вечер! Я очень рада вас видеть! Я надеюсь, что вы пришли сюда с чисто дружеским визитом, а не для того, чтобы пожаловаться Клодию на мое поведение пару дней назад. Очень сожалею, что мой камень угодил в вас, я этого не хотела… Я уже принесла вам свои извинения.
«Чего же вам еще нужно, господин консул?!»
– Я уже и забыл о камне. Стоило ли напоминать, – угрюмое лицо Каррона немного смягчилось. – Надо признать, тогда я был очень зол и сначала принял тебя за мальчишку, а потом, когда увидел твои длинные волосы… Хм… подумал кое-что другое… предлагаю забыть тот случай и продолжить знакомство. Я помню, ты хотела заработать деньги приличным способом, у меня есть одно интересное предложение для тебя, как раз по твоим способностям… но об этом позже.
Каррон повелительно поднял правую руку, обратившись к Элиаву.
– Эй, ты, принеси-ка, воды и помоги накрыть здесь стол, сегодня я собираюсь разделить ужин с моим добрым соседом, в его жилище которого недавно поселилась Муза. Так что, может быть, дело скоро пойдет на лад.
Элиав быстренько набрал воды из нашего ручейка, принес кувшин и чашу для гостя, а потом вместе с Мапроником, у которого откуда-то вдруг появились силы и даже некоторая ловкость, начал расставлять на низеньком столике глиняные тарелки и стеклянные стаканчики, вытащенные специально по поводу важного посетителя.
Консул уселся на скамейку с таким видом, будто он бывает тут каждую пятницу и особого приглашения ему не требуется. Клодий разместился рядом, ну и я тоже подсела со стороны "любимого дяди".
Поэт не спеша начал беседу:
– Мне неловко перед тобой, Гай Марий, но пока не могу отдать два денария, что спасли меня некогда от позора. Со временем я непременно верну долг.
Я тут же шепотом поинтересовалась у своего благодетеля:
– Дорогой дядюшка, кому в Риме ты еще не должен, хотела бы я знать? А денарий – это очень много? Больше, чем сестерций?
– В одном денарии ровно четыре сестерция.
– Ого…
Гай Марий смотрел на меня удивленно:
– Разве в твоей местности используются другие деньги? Странно…
Я прикусила язык, но неожиданно Клодий перевел все в шутку.
– Моя племянница выросла среди цветов и песен, питалась амброзией и нектаром, до недавних пор бытовые дела ее совершенно не касались. А по поводу римских денег, Наталия, тебе, пожалуй, нужно знать, что есть еще и золотой ауреус, а в нем ровно сто бронзовых сестерциев, но, такую монету я давненько уже не держал в руках.
Я откровенно приуныла. Чем бы я там не питалась прежде, по словам Клодия, и где бы я не выросла, но сейчас-то попала в самый настоящий переплет и скоро мне, кажется, придется биться за место под солнцем на манер какого-нибудь отчаянного гладиатора. Сказка сказкой, а ведь и кушать хочется каждый день. Кстати, насчет провизии… Чем нам гостя угощать?
Я решила немного съязвить по поводу нашей неприличной бедности:
– На ужин только черный хлеб и вареная морковь, да… еще немного каши осталось от обеда. А вы, верно, привыкли к соловьиным язычкам и свежайшим устрицам… Гай Марий… мне можно вас так называть?
Но к предложенному скромному меню консул отнесся совершенно спокойно, ответив, что еще с детства привык к простым и здоровым блюдам, а в походах питался из одного котла со своими легионерами. Я тут же его похвалила:
– А вот это правильно! Великий русский полководец Александр Суворов тоже ел солдатскую кашу, сидя у костра со своими чудо-богатырями. Военачальнику надо порой быть ближе к народу, больше уважения и дисциплины. А какой Суворов был выдающийся человек! Будучи еще в чине полковника он взял хорошо укрепленную турецкую крепость Туртукай, которая считалась совершенно неприступной.
Во время ее долгой осады он построил возле своего лагеря макет цитадели и тренировал солдат, заставляя идти на воображаемый штурм, так что ребята вскоре привыкли и по велению своего командира взобрались на настоящую цитадель, на голову разбив неприятеля. Правда, за этот подвиг начальники не особо похвалили Суворова, поскольку приказа наступать сверху не было, полковник действовал по своему разумению…
– За это стоило лишить его головы! – резко отозвался Гай Марий. – Порядок и повиновение Легату должны быть превыше всего. Я хорошо помню, как Манлий Торкват казнил собственного сына за подобное ослушание.
Я приняла строгий вид, не желая спорить. Вот и поговори с этими римлянами, вот и поведай им героические эпизоды из русской истории. Я-то хотела повести беседу на тему близкую любому генералу, показать, что тоже кое-чего смыслю в военном искусстве. Ну, хотя бы чисто теоретически. Похоже, впечатления произвести не удалось, а жаль.
И все-таки мой вдохновенный рассказ мужчины слушали с любопытством, а после чего даже лукаво переглянулись между собой, и Клодий обреченно промолвил, что подобных историй я знаю великое множество, притом регулярно делюсь ими с окружающими. На что консул задумчиво потер рукой подбородок, глядя на меня с возросшим интересом. Тогда я осмелилась спросить:
– Вы хотели мне предложить работу – приличную и по силам?
– Да… да… позже об этом…
В голосе Гая Мария звучала досада, а я насторожилась. А вдруг он имеет в виду грязный низкоквалифицированный труд, например, клетки звериные чистить или одежду стирать. Это же просто ужас, они вымачивают ее в собственной моче, – ну, кто побогаче, у тех, говорят, есть всякие душистые мыла, но
