Маршал Жуков - Махмут Гареев

В тяжелом положении оказались советские ВВС. Авиация, не успев рассредоточиться, потеряла большинство самолетов на аэродромах. Например, авиация Западного фронта за первый день войны потеряла 738 самолетов из имевшихся 1780 самолетов. Всего советская авиация в первый день потеряла 1200 самолетов. Это позволило германской авиации в самом начале войны завоевать господство в воздухе, она непрерывными массированными ударами затрудняла организованный отход и закрепление советских войск на новых оборонительных рубежах, подход к полю сражения резервов и вторых эшелонов, подвоз материальных средств. Германская армия с самого начала войны сумела захватить стратегическую инициативу. В результате внезапного перехода в наступление, массированного использования сил и средств на главных направлениях противнику удалось в первые же двое суток продвинуться до 110--150 км, создать угрозу окружения крупных группировок советских войск, нарушить фронт обороны. Главное командование советских Вооруженных Сил, не получая своевременно достоверных данных обстановки и не зная подлинного положения дел на фронте, отдавало войскам нереальные распоряжения, не соответствующие сложившимся условиям обстановки. В результате всего этого оборонительные действия фронтов в первые 15--18 суток закончились серьезной неудачей. Немецко-фашистские войска на северо-западном направлении прорвались на глубину до 450 км; на западном -- 450--600 км, на юго-западном -- до 350 км. Советские войска продолжали отступать с тяжелыми боями. Однако и в этой тяжелейшей обстановке Главнокомандование советских войск продолжало еще неверно оценивать обстановку. В условиях, когда устойчивость стратегической обороны была нарушена и образовались опасные прорывы крупных группировок противника на большую глубину, наиболее целесообразным было: заблаговременно готовить оборону на рубеже рек Западная Двина и Днепр, отводя войска и подтягивая на этот рубеж резервы. Но такие решения своевременно не были приняты. Стремясь любой ценой удержать каждый рубеж и не допустить отхода, войска ставились в еще более тяжелое положение, что и вынуждало их к дальнейшим отступлениям. При анализе наших поражений в 1941 г. приводится много различных причин и многие из них действительно имели место. Но все они являются производными от двух главных, оказавших определяющее и наиболее пагубное влияние на ход трагических событий в начале войны. Первая из них связана с уже не раз встречавшимся в истории забвением того элементарного положения, что война -- явление двустороннее. Непонимание и нежелание Сталина считаться с этой простой истиной было доведено до абсурда. Он часто упускал из виду, что при остром политическом и военном противоборстве сторон недопустимо исходить только из собственных желаний и побуждений, не учитывая того, какие цели преследует и что может предпринять другая сторона. Его особенно подводила доходившая до наивности предвзятая однозначность оценки военно-политической обстановки, не допускавшая какой-либо альтернативности ее развития. Если, скажем, он задумал отсрочить начало войны на несколько лет, то уверен, что и Гитлер до этого не может предпринять нападение. Поскольку по его расчетам военная мощь Франции в 1940 г. позволяла ей противостоять Германии сравнительно длительное время, то это уже гарантирует отсрочку агрессии против СССР. В намеченную им схему мышления реальная жизнь уже не укладывалась. 13 июня нарком обороны С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков предлагают Сталину привести войска в боевую готовность, а он рекомендует им читать на следующий день сообщение ТАСС о том, что Гитлер не собирается нападать. Уверовав в свою непогрешимость и привыкнув к тому, что все ему внутри страны повинуется, Сталин, видимо, внушил себе, что так должно происходить и во всех других сферах. Вторая причина наших военных неудач и поражений в 1941 г. объясняется совершенно неоправданной, неимоверной централизацией руководства всеми сторонами жизни и деятельности государства, обороны страны, строительства и подготовки Вооруженных Сил. В принципе такая централизация накануне и в ходе войны была нужна. Но установленная Сталиным чрезмерная централизация руководства и управления, переходящая все разумные пределы, всеобщая подозрительность и недоверие к людям, их придавленность и запуганность чрезвычайно сузили общий фронт работы, лишали систему управления тех живых соков творчества и инициативы, без которых она может функционировать только строго по вертикали сверху вниз, в пределах установленных рамок, будучи неспособной охватывать все сложности реальной действительности и реагировать на ее изменения. Такая система управления не могла быть эффективной и тормозила работу по подготовке страны и Вооруженных Сил к отражению агрессии. Сталин не только не мог объять всех вопросов, но к тому же монополизировал право на их личное решение и жестоко подавлял всякую самостоятельность мышления и действий. Другие руководители и органы управления во всех звеньях должны были по всем вопросам ждать указаний и заниматься только их механическим исполнением. Такая практика политического руководства и управления войсками превратилась в настоящее бедствие. Многие предложения Госплана, Наркомата обороны подолгу не рассматривались и решение назревших вопросов многократно откладывалось. В результате до начала войны не были приняты решения по переводу промышленности на военное положение и форсированию производства новых видов оружия. Не были утверждены и введены в действие новые оперативные и мобилизационные планы взамен устаревших и не соответствовавших новым условия. До начала войны не было проведено отмобилизование Вооруженных Сил, а самое главное -- советские войска к началу военных действий не были приведены в боевую готовность для отражения агрессии и оставались на положении мирного времени. На простом языке это означало, что всесторонне изготовившийся противник наносил удар по армии, которая к началу его нападения какое-то время была по существу безоружной и еще не изготовилась для боевых действий. В более ужасное и невыгодное положение армию уже поставить нельзя. В подобных условиях армия не может реализовать ни свои возможности, ни другие боевые качества. Если бы даже не было никаких других ошибок (несвоевременность отмобилизования армии, распыление боевой техники по многим формированиям, неправильное определение направления главного удара противника и многое другое), то одно только упущение с приведением войск в боевую готовность все равно свело бы на нет все другие осуществленные мероприятия. Это обстоятельство имело катастрофические последствия, предопределив все наши неудачи и поражения в начале войны. Есть ли во всем этом вина начальника Генштаба генерала Жукова? Да, есть и немалая. О своей ответственности за это он сам не раз говорил. Но противостоять сталинской системе руководства в то время ни Жуков, ни кто-то другой не мог. Но заслуга его в том, что даже в тех невыносимых условиях ему удалось некоторые еще большие бедствия предотвратить и немало сделать. В связи с этим хотелось бы выразить пожелание, чтобы и в современных условиях не забывалось, что оборонительный характер военной доктрины не уменьшает, а наоборот, неизмеримо повышает значение высокой боевой готовности Вооруженных Сил, ибо агрессор, выбирая момент для нападения, заранее изготавливается к нему, а обороняющаяся сторона вынуждена ориентироваться на ответные действия. Жизнь показывает также, что полнокровная творческая деятельность Генштаба возможна только в том случае, если она не скована слишком жестко политическим руководством. Маршал Конев в 1957 г., когда было приказано вовсю клевать Жукова, писал: "Являясь начальником Генерального штаба, т. Жуков обязан был разобраться в обстановке и разработать конкретные предложения в Центральный Комитет партии и правительство, направленные на повышение боевой готовности Вооруженных Сил. Однако всем известно, что своевременных мероприятий, связанных с заблаговременным приведением войск в боевую готовность и занятием ими соответствующих оборонительных рубежей для организованного и подготовленного отпора врагу, осуществлено не было". Да, не было. Но Иван Степанович не стал объяснять, почему не было. В отличие от многих военачальников и историков Жуков не валил все на Сталина, а самокритично анализировал причины допущенных ошибок. "Я не снимаю с себя ответственности -- писал он -- за то, что может быть, недостаточно убедительно обосновал перед Сталиным необходимость заблаговременного приведения нашей армии в полную боевую готовность для отражения надвигающейся агрессии. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов". Дело усугублялось тем, что запуганные репрессиями (только в предвоенные годы было расстреляно три начальника разведуправления) руководители разведорганов и другие должностные лица стремились докладывать только то, что соответствовало оценкам Сталина. В самом начале своей деятельности в должности начальника Генерального штаба Жуков предложил Сталину некоторые срочные меры по усилению обороны западных границ, присутствовавший при этом В.М. Молотов бросил возмущенную реплику: "Вы что же, воевать думаете с немцами?". И это в период, когда подготовка к нападению Германии на СССР была уже в полном разгаре и до войны оставалось всего несколько месяцев. Вопреки всем сообщениям разведки о сосредоточении у советских границ 170 дивизий в мае 1941 г. Берия заверял Сталина: "Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет". Начальник разведуправления Ф.И. Голиков, сообщив Сталину данные разведки о завершении Германией подготовки к агрессии, в конце доклада сделал вывод: "Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки". Такой же вывод в записке Сталину сделал нарком Военно-морского флота адмирал Н.Г. Кузнецов. "Конечно, на нас -- писал Жуков после войны, -- военных -- лежит ответственность за то, что мы недостаточно требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более решительно, чем делали. Тем более что, несмотря на всю непререкаемость авторитета Сталина, где-то в глубине души у тебя гнездился червь сомнения, шевелилось чувство опасности немецкого нападения. Конечно, надо реально себе представить, что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке общеполитической обстановки. У всех на памяти еще были недавно минувшие годы; и заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать, что, еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии. И все же это лишь одна сторона правды. А я должен сказать всю. Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше него оцениваю обстановку и больше него знаю. У меня не было такой собственной оценки событий, которую я мог бы с уверенностью противопоставить как более правильную оценкам Сталина. Такого убеждения у меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых трудных положений. В данном случае -- в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина и в то, что в конце концов все выйдет именно так, как он предполагает, была сильнее. И, как бы ни смотреть на это сейчас, это правда". К началу войны недостаточно подготовленным оказался и сам Генштаб. К тому же в первые дни войны Сталин разослал весь руководящий состав Наркомата обороны, Генштаба по фронтам и тем самым еще более усложнил управление. В частности, Г.К. Жуков был направлен в войска Юго-Западного фронта. Крупные ошибки допустили командующие войсками, особенно командующий войсками Западного фронта генерал Павлов. Не раз писали, что если бы на месте Павлова был Жуков, все равно бы ничего не изменилось. Действительно, общая стратегическая обстановка складывалась таким образом, что даже такому способному военачальнику, как Жуков, не удалось организовать достаточно эффективный контрудар нескольких мехкорпусов Юго-Западного фронта по танковой группировке противника в районе Соколя, хотя по сравнению с другими именно этот контрудар был наиболее удачным и противнику были нанесены серьезные потери и задержано его продвижение. Это был вынужден признать и Гальдер в своем дневнике. Но даже в этой крайне тяжелой обстановке Жуков показывает не только умение проникать в глубинную суть складывающейся обстановки, но и далеко предвидеть ее развитие. Так, благодаря своей исключительной прозорливости, умению мыслить не только за свою сторону, но и противника, разгадать скрытые процессы не только происходящих, но и назревающих событий, он распознал план германского командования, связанный с поворотом 2-й полевой и 2-й танковой групп немецко-фашистских войск на юго-восток для нанесения ударов по правому флангу и тылу Юго-Западного фронта. Против такого решения Гитлера выступали даже его наиболее опытные генералы. В сложившейся тогда обстановке казалось просто невероятным, что можно решиться снять силы с главного московского направления, где наметился наибольший успех, и повернуть на юго-восток. А Жуков, посоветовавшись с начальником оперуправления Генштаба В.Н. Злобиным, его заместителем А.М. Василевским, уловил возможность такого решения и предложил конкретные меры, упреждающие действия противника. Причем такое предвидение возможного развития событий было плодом не одной лишь хорошей интуиции, но основывалось на тщательном анализе обстановки, оперативных расчетах и глубоком понимании внутренней логики развития военных действий. Прежде всего было учтено, что немецко-фашистские войска, несмотря на достигнутые ими крупные успехи, понесли большие потери. Общий фронт противника значительно расширился. Оперативная плотность войск стала резко снижаться, и теперь их уже не хватало для одновременного наступления на всех стратегических направлениях. Враг был еще силен и очень опасен, но все же он был уже надломлен. Поэтому Жуков пришел к выводу, что германское командование не рискнет в ближайшее время наступать на Москву. Оно не было готово к этой операции, так как не располагало ни необходимым количеством ударных войск, ни их должным качеством. Внимательное рассмотрение различных вариантов возможных действий противника показывало, что противник, видимо, не решится оставить без внимания опасный для группы армий "Центр" участок -- правое крыло группы -- и будет стремиться в ближайшее время разгромить Центральный фронт, который к тому времени имел в своем составе всего две армии. Было ясно, что если это произойдет, то германские войска получат возможность выйти во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после того, как была бы ликвидирована угроза для них на фланге центральной группировки со стороны Юго-Западного направления, гитлеровцы могли начать наступление на Москву. Готовность германского командования к решающему наступлению на Москву лимитировалась и действиями на Ленинградском направлении. Только после овладения Ленинградом и соединения с финской армией оно могло повернуть свои силы тоже на Москву, обходя ее с северо-востока и надежно обеспечивая левый фланг группы армий "Центр". Но Сталин не согласился с доводами Жукова и такой оценкой обстановки. Исходя из изложенной оценки обстановки, Жуков предложил Сталину укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Для этого одну армию взять из западного направления, другую -- за счет Юго-Западного фронта, третью -- из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагал назначить Н.Ф. Ватутина. (Последнее тоже было важным, поскольку А.И. Еременко своими безответственными заверениями вводил Сталина в заблуждение относительно действительно складывающейся обстановки). Сталин все это отвергал из опасений ослабить Московское направление. Но Жуков был уверен, что противник на этом направлении пока вперед не двинется, а через 12--15 дней можно было перебросить с Дальнего Востока не менее восьми боеспособных дивизий и использовать их для усиления обороны Москвы. Последующие события подтвердили правильность таких выводов. Весьма обоснованным было и предложение Жукова своевременно отвести войска Юго-Западного фронта на восточный берег р. Днепр. При этом одновременно предлагалось в районе Конотопа, Прилуки сосредоточить необходимые резервы для парирования удара противника по флангу Юго-Западного фронта. Настойчивость Жукова в отстаивании этого предложения вызвала у Сталина негодование, и он был отстранен от должности начальника Генштаба. Игнорирование же мнения Жукова привело к окружению и катастрофическому поражению войск Юго-Западного фронта, поставив Москву в сентябре-октябре 1941 г. перед смертельной опасностью. Если бы Сталин более внимательно прислушивался к мнению Генштаба, если бы Жуков как нач. Генштаба обладал правом более самостоятельно решать оперативно-стратегические вопросы, в том же 1941 г. наши войска могли действовать более организованно и успешно. Но, как справедливо писал Г.К. Жуков, "нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов... сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент". Надо сказать, что сам Георгий Константинович не только задним числом правильно оценивал и судил о многих из прошедших событий, но еще до того, как они случались, умел предвидеть их, находить оптимальные решения, в наибольшей степени соответствующие обстановке того времени. Не все его прозорливые выводы и предложения по изложенным выше причинам удалось реализовать. Но печальный, трагический опыт 1941 г. многому научил и послужил еще одним крупным пластом в фундаменте формирования полководческого искусства Жукова.