Герои Первой мировой - Вячеслав Бондаренко

Таким образом из училища быстро отсеивались слабохарактерные, нерешительные, слишком строптивые. Училищные офицеры, в большинстве сами в свое время побывшие в шкуре «зверя», считали, что цук вырабатывает в младших уважение к старшим и одновременно боевое братство (ведь через цук проходили все юнкера, невзирая на богатство и знатность происхождения), и не пресекали традицию. Кроме того, новичок, решивший, что «корнет» оскорбляет его личное достоинство, мог сообщить об этом в «корнетский комитет», состоявший из всех юнкеров-старшекурсников. Если этот комитет находил жалобу «зверя» справедливой, оскорбившего его «корнета» ждало быстрое и весьма суровое наказание.

Через месяц «звери» принимали присягу, и за каждым из них закреплялся «дядька» из старшекурсников, который в течение года обтёсывал новичка, знакомил его с традициями училища и внушал «племяннику» основные правила настоящего кавалериста: быть прекрасным наездником, отлично владеть шашкой, обладать находчивым и напористым характером и, главное, в случае необходимости со славой пасть в бою за веру, царя и Отечество. Через год «зверь» проходил через символическую церемонию «рубки хвостов» и сам становился «корнетом», мгновенно превращаясь из цукаемого в цукающего. Впрочем, отголоски цука встречались и среди армейских офицеров: в любом полку был «старший корнет», главенствовавший над другими, а молодых, только выпущенных из училища офицеров старшие звали «сугубыми».

Надо сказать, что такая своеобразная метода воспитания давала свои плоды. По воспоминаниям офицера-кавалериста М.Н. Мураховского, «…наша доблестная конница, насчитывающая всего 56 армейских полков, представляла как бы особую, замкнутую касту в рядах блестящей Российской Армии. Наличие всего лишь трех кавалерийских училищ вливало в наши полки вполне однородный элемент, прошедший через горнило цука, проникнутый глубокой любовью к конному делу и бесконечно гордящийся званием кавалерийского офицера».

Но вернемся к обычаям «славной школы». Николаевские юнкера по традиции относились к учебе с некоторой прохладцей. Например, на занятиях по химии николаевцы все как один сидели в белых перчатках, чтобы не запачкать рук реактивами, а на занятиях по артиллерии или управлению тылом считалось хорошим тоном получать плохие оценки. И наоборот, гиппологию (науку о лошадях) и уставы юнкера зубрили практически наизусть с большим воодушевлением вне зависимости от того, требовали или не требовали это преподаватели.

Самым торжественным днем в Николаевском училище был училищный праздник — 9 мая. Он отмечался большим обедом, на котором радушно встречали всех выпускников прошлых лет вне зависимости от чинов, а на следующий день училище выступало в летние лагеря, размещавшиеся в Красном Селе. Бараки, в которых жили юнкера, стояли на левом берегу Дудергофского озера. Конечно, николаевцы пользовались возможностью пофлиртовать с хорошенькими дачницами, но это было рискованно: в любой момент мог появиться дежурный офицер, и нарушителю грозило лишение увольнительной…

12 августа 1896 года Борис Панаев окончил Николаевское кавалерийское училище по первому разряду. Как и все выпускники «славной школы», он надел на палец серебряное кольцо в форме лошадиной подковы, с гвардейской звездой на внешней стороне кольца и надписью «Солдат, корнет и генерал друзья навеки», выгравированной на внутренней стороне. Задолго до выпуска юнкеров знакомили со списком вакансий в кавалерийских полках. Бывший в училище вторым по успеваемости Борис мог выбрать любую престижную лейб-гвардейскую часть, но он предпочел 36-й драгунский Ахтырский полк и 31 августа 1896 года был зачислен в него эстандарт-юнкером. Полк входил в состав 12-й кавалерийской дивизии.

История Ахтырского полка восходила к 1651 году, когда в украинском городке Ахтырка впервые был сформирован его прообраз. В мае 1765 года Ахтырский полк стал гусарским и с тех пор принимал участие практически во всех военных кампаниях, которые вела Россия. Ахтырцы сражались при Ларге, Кагуле, брали Измаил. Во время Отечественной войны 1812 года полк покрыл себя неувядаемой славой в боях под Миром, Салтановкой, у Колоцкого монастыря, под Бородином, Малоярославцем, Вязьмой, Борисовом. Во время Заграничных походов русской армии полк особо отличился в сражении на реке Кацбах под прусским городом Лигниц (ночная атака ахтырцев при свете молний вошла во все учебники кавалерии) и в лейпцигской Битве народов. Часть по праву гордилась многочисленными знаками отличия, полученными за доблесть, — Георгиевским штандартом, серебряными и георгиевскими трубами, знаками на головных уборах и петлицами на воротниках, — и знаменитыми сослуживцами, самым легендарным из которых был поэт-генерал Денис Васильевич Давыдов.

Тяжелым ударом по Ахтырскому полку, как и по всей русской кавалерии, стала реформа 18 августа 1882 года. Тогда все армейские гусарские и уланские полки были преобразованы в драгунские и получили соответствующее обмундирование, вооружение и снаряжение. Так 12-й гусарский Ахтырский полк стал 36-м драгунским Ахтырским. Кавалеристы встретили эту реформу буквально в штыки. Ведь вместе со старой формой и названиями канули в Лету старинные полковые традиции, овеянные порохом Измаила и Бородина.

Видный историк русской армии А.А. Керсновский так описывал реформу 1882 года: «Вдохновителем ее был генерал Сухотин — фактический генерал-инспектор конницы… Исследуя кавалерийские рейды Северо-Американской войны, Сухотин пришел к заключению о необходимости преобразовать всю русскую регулярную конницу на драгунский лад. Против этой, в сущности здравой, мысли ничего нельзя было возразить — драгунская выучка еще Потемкиным признавалась “самонужнейшею и полезнейшей”. Однако Сухотин, человек примитивного мышления, материалист и плохой психолог, начал с того, что исковеркал славные наименования полков русской кавалерии, отобрал у них мундиры, которыми они так гордились (в глазах канцелярских утилитаристов эти “побрякушки” ничего не значили), посягнул на самую душу конницы — ее традиции. Увлекаясь американской ездящей пехотой, он прошел мимо всех сокровищ богатого и славного опыта русской кавалерии… Мода на американских ковбоев привела к упразднению пики, оставленной лишь в казачьих частях… Предписано было усиленно заниматься пешим строем и стрельбой, что выполнялось в порядке отбывания номера, но все-таки заметно снижало кавалерийский дух. На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения…

Условия службы в кавалерии стали неприглядными. Новые дикие наименования — “Бугские драгуны”, “Павлоградские драгуны”, “Ахтырские драгуны” — резали ухо кавалеристам и щемили их сердце. Многие офицеры покинули ряды конницы, особенно когда “подрагуненные” полки были одеты в кафтаны и армяки нового псевдорусского покроя и двинуты в захолустные стоянки на западную границу, откуда стала чувствоваться угроза. В Киевском гусарском полку, например, все офицеры подали в отставку, когда их полк, существовавший двести с лишним лет, был переименован в драгунский 27-й».