Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов - А Спиридович

Что будет дальше - того не знал и сам Кирпичников.

27 февраля учебная команда поднялась раньше обыкновенного. Взводные веди агитацию по своим взводам. Солдаты соглашались слушаться во всем команду Кирпичникова. Он был фельдфебелем. Стали выстраиваться. Каптенармус притащил ящик с патронами.

Набили сумки, карманы. Кирпичников спросил: согласна ли команда слушать во всем его приказания. Отвечали - согласны. Стали приходить офицеры. Здоровались. Им отвечали, как всегда. Появился командир капитан Лашкевич. Поздоровался с Кирпичниковым. В ответ раздалось "ура" всей роты. Унтер-офицер Марков крикнул: мы не будем больше стрелять... Командир бросился к Маркову, тот взял угрожающе - "на руку". Рота замерла. Капитан выхватил из кармана копию телеграммы Государя о немедленном прекращении беспорядков и стал читать ее. Команда отвечала шумом. Кто-то кричал: - "Уходи от нас"... Все загудело, заорало... Били прикладами о пол... Кто-то выстрелил и убил капитана... Команда с шумом повалила во двор. Играли рожки горнистов... Гремело "ура"... Выбегали другие роты...

Офицеры батальона собрались у командира, полковника Висковского. Прапорщики Воронцов и Колоколов II доложили о случившемся. Командир растерялся. Не было принято никаких мер, не было отдано никаких распоряжений. К взбунтовавшимся даже никто не пошел. Вот как писал мне позже один из капитанов батальона, бывший тогда там:

"Командир батальона совещался некоторое время с адъютантом (капитаном Петрушевским). Несколько раз он выходил в комнату, где собрались гг. офицеры, но распоряжений не давал. Снова и снова он расспрашивал о случившемся. Были слышны голоса требовавших немедленных приказаний. На один из них он ответил вопросом: - что же делать?

- Вызвать пулеметную команду, вызвать Михайловское артиллерийское училище, - говорили офицеры.

"Одна деталь поражала: - все эти предложения исходили из уст младщих офицеров. Уже то, что они решились советовать командиру батальона было так неестественно и ненормально для нашей тогдашней военной жизни. Командир батальона не отвечал на все эти предложения. Помню, мне на предложение вызвать Пажеский корпус он сказал: - Голубчик, далеко.

"Между тем прибежавший уже в штатским костюме прапорщик Люба рассказал, что, после случившегося, команда была в беспорядке во дворе, не зная, что делать. - Это был наилучший момент для начала действий, но командир усмотрел в этом иную возможность. Он сказал, что не сомневается в верности своих солдат, что они одумаются и выдадут виновных. Время шло и ничего не предпринималось для подавления случившегося...

"Часов в 10 вбежавший в канцелярию батальона дневальный доложил, что Учебная команда выходит на улицу. Командир батальона предложил офицерам разойтись по домам. Сам он куда-то уехал.

"Офицеры собирались группами и расходились. Солдаты смотрели озадаченно. Всюду была необычайная предупредительность, но чувствовалось напряжение"... Так писал мне офицер очевидец. Опять свидетельство непригодности, растерянности старшего начальника.

Взбунтовавшиеся Волынцы, под командой Кирпичникова, направились снимать Преображенцев. Оттуда присоединилась часть 4 роты, под командой унтер-офицера Круглова. Из цейхгауза разобрали патроны, винтовки, четыре пулемета.

Подняли на штыки полковника, ведавшего нестроевыми частями полка, дослужившегося из солдат. Сняли часть Литовцев, часть 6-го Саперного батальона. Толпа росла, кричала, стреляла вверх.

К солдатам присоединялись случайные рабочие, всякий люд. Появилась музыка. Вооруженная толпа росла и становилась грозной. Кричали: "На Выборгскую, на Выборгскую, к Московцам!" И беспорядочный поток солдатской массы направился туда. Играла музыка, громыхали патронные двуколки, скакали впереди подростки. Не видно только было офицеров. Офицеры при начале бунта участия не принимали. Они должны были прятаться от разъяренной солдатской вольницы. Некоторые из них в тот первый день уже сделались жертвами "бескровной революции". Толпой уже командовал Круглов. С горящими глазами, похожий на Распутина, он импонировал толпе.

Около полудня толпа смяла наряд Московцев, что загораживал выход с моста на Выборгскую сторону. Здесь в цитадели большевиков, произошло окончательное соединение солдатчины с рабочими. Здесь на Выборгской с утра шли митинги и обсуждались вопросы как разнести полицейские учасгки, как привлечь на свою сторону солдат, а солдаты сами явились к ним!

Соединенные толпы солдаты и рабочих осадили казармы Московцев. Запасный батальон был выстроен во дворе. Часть солдат присоединилась к толпе. Офицеры отстреливались из пулеметов из военного собрания. Части удалось скрыться. Много убитых и раненых. Часть восставших атаковала бараки самокатчиков. Там велосипедисты, руководимые офицерами, блестяще и героически долго отстреливались. Толпа подожгла заборы, бараки. Погибло много там. Толпа разгромила полицейские участки. Подожгла их. Наконец, осадила знаменитую тюрьму "Кресты" и освободила всех арестованных. Преступники всех категорий увеличили революционную толпу.

С Выборгской стороны уже столь победоносная толпа направляется обратно к Литейному мосту. Освобождают арестованных из Дома Предварительного заключения, поджигают здание Окружного Суда на Литейном. Строят на всякий случай баррикаду на Литейном. Мешают прискакавшей пожарной команде тушить Окружной Суд. Но что же делать дальше? Кто-то кричит "В Думу, в Государственную Думу!". И революционный поток, бушующий уже несколько часов, беспрепятственно направляется к Таврическому Дворцу...

Указ о роспуске Гос. Думы был послан Родзянке поздно вечером 26 числа, а распубликован утром 27-го. Но правительство не приняло никаких мер к тому, дабы в Думу с утра никто не пропускался и чтобы не было допущено никаких около Думы манифестаций. Хабалов этого не понимал, градоначальник, по действиям, как бы не существовал, а старого и опытного полицейского генерала Вендорфа, знавшего какие принимались меры при роспуске первой и второй Думы видимо не считали нужным спросить.

Благодаря такой непредусмотрительности и бездействию Высших властей, с девяти часов утра в Г. Думу стали собираться депутаты. В комнате No 11 совершалось бюро Прогрессивного Блока. В кабинете Родзянки совещался Совет старейшин. Обсуждали, как отнестись к Государеву Указу. Было решено: Указу о роспуске подчиниться, считать Думу не функционирующей, но членам Думы не разъезжаться и немедленно собраться на частное совещание.

Такое иезуитское решение облетело Дворец и вышло за его пределы. Его и поняли так, что Дума Царского указа не признает, а потому и не расходится! Керенский дал электрический звонок для сбора депутатов в Большой зал заседаний. Крупенский, подбежав к Родзянке, советовал помешать затее Керенского. Родзянко приказал выключить звонок Большого зала. Депутаты приглашались на частное заседание в полуциркульный зал. Все взволнованы. Председательствует Родзянко. Произносили речи: Некрасов, Чхеидзе, Аджемов, Керенский, Милюков, Родичев и другие. Некоторые предлагали возглавить движение. Некрасов предлагал выбрать диктатором артиллерийского генерала Маниковского. Милюков рекомендовал осторожность и выжидать, что покажут события. Решили: выбрать пока Временный Комитет - "для водворения порядка в столице и для сношений с общественными организациями и учреждениями". То был второй революционный шаг Г. Думы. В Комитет выбрали весь состав бюро Прогрессивного Блока, усилив его Керенским и Чхеидзе. Ими социалисты накладывали руку на буржуазию.

Во время собрания узнали, что к Думе двигается вооруженная толпа. Началось смятение. Депутаты спешили скрыться; несколько человек выскочили в окна, в сад, и выбрались задними ходами за пределы Дворца. А толпа солдат, рабочих и всякого люда заполнила двор, смяла караул, убила его начальника и затопила лавой все помещения Государственной Думы...

Лишь некоторые депутаты, как Керенский, Чхеидзе и другие, казалось, были родственны этой нахлынувшей толпе.

По крайней мере, только у них нашелся общий язык с ней. Только они не боялись говорить с ней.

Государственная Дума сделалась одним из первых завоеваний революции. Подготовляя революцию уже много месяцев, Г. Дума стала ее первой жертвой. Теперь в Думу шел всякий, кто считал себя на стороне революции. Взбунтовавшийся солдат, солдат убивший своего начальника, распропагандированный партийный рабочий, интеллигент, мечтавший за рюмкой водки о революции, радикальный журналист, беспаспортный еврей, экзальтированные девицы, молодые люди всяких взглядов и возрастов, авантюристы разных марок и выпущенные из тюрем преступники - все стремились теперь в Государственную Думу. Дума стала штабом революции.