Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский

так что все эти местные чиновники точно так же, как и мелкопоместные, регулярно объезжали сколько-нибудь состоятельных помещиков, подвергаясь унижениям и получая за это мелкие подачки овсецом, ржицей и холстом. Разумеется, в случае нужды в них и мзда была неизмеримо большей, да большим барам они были готовы служить и безвозмездно, ибо согнать их с места ничего не стоило: у кого же из них рыльце не было в пушку? Бравший борзыми щенками гоголевский уездный судья Ляпкин-Тяпкин мог почитать себя верхом бескорыстия. Бывший уездным судьей отец В. Г. Короленко, не бравший не только посулов, но и благодарностей, вызывал искреннейшее изумление и недоумение своих подчиненных; отсылаем читателя к «Истории моего современника», одной из интереснейших книг русских воспоминаний.

В следственном деле генерала Л. Д. Измайлова, о котором здесь не раз уже был случай вспомнить, тульский губернатор и губернский предводитель дворянства писали: «Генерал Измайлов действовал на многих чиновников интересом и страхом: одни из них боялись запальчивого и дерзкого его нрава, а другие – богатства и связей» (95, с. 332–333). Красноречивое признание. «И вот что замечательно, – пишет Славутинский, – эти снисходительные чиновники не очень-то были задабриваемы со стороны генерала Измайлова, хотя бы, например, ласковым с ними обращением; нет! он мало с ними церемонился. Так, в большие праздники, когда уездные чиновники как бы из-за обязанности наезжали к нему в его деревенскую усадьбу с поздравлениями, он не всех их удостаивал приглашением к своему столу: имели честь обедать с ним при таких случаях только уездные предводители, судьи и исправники, а все прочие, т. е. уездные стряпчие (помощники губернского прокурора. – Л. Б.), заседатели уездного и земского судов и секретари разных присутственных мест пробавлялись генеральским угощением в отдельном флигеле. Несомненно, что все эти чиновники получали в определенные ли сроки или при особых случаях какие-нибудь подачки от Измайлова; но это уж так по порядку, как и везде и у всех бывало. Но, главнейшее, отношения Измайлова к чиновникам и их к нему определялись не этими подачками, а именно тем, что они были запуганы им, боялись его богатства, его связей, его буйного, мстительного нрава» (Там же). В подобном обращении с местными чиновниками ни придуманный Пушкиным Троекуров, ни реальный Измайлов не были исключениями. У многих авторов прошлого указывается приниженное положение чиновников-визитеров в богатых барских домах: их принимали в кабинетах, а не в гостиных, им подавали угощение в виде рюмки водки с ломтем хлеба на подносе прямо у дверей кабинета, где они скромно сидели на краешке стула, им на подносе же открыто подавали мзду – четвертной билет, а то и пятишницу, и так далее. Были и более разительные формы обращения. Знаменитый своими изданиями собственных стихов (Екатерина II за них прислала ему перстень, чтобы он их больше не писал) владелец Рузаевки Н. П. Струйский, муж той самой Струйской, которую обессмертил в своем портрете Рокотов, был не только чрезвычайно богатым, но и в высшей степени жестоким помещиком. «Рассказывали, что весь околоток трепетал перед ее мужем, Николаем Петровичем Струйским; он был человек очень сердитый и вспыльчивый, держал верховых, которые день и ночь разъезжали и доносили ему все, что делалось, кто проезжал через Рузаевку и куда. Тогда он приказывал привести проезжающего, иногда милостиво отпускал его, а иногда, случалось, заставлял беседовать с собой, и лишь только что-нибудь ему не понравится, сделает знак людям, приезжего схватят и потащат в тюрьму, где однажды долго высидел какой-то исправник. Он запирал таким образом разных мелких чиновников: заседателей, приказных и т. п., но дворян не трогал. В саду, недалеко от великолепного господского дома, находилось высокое, тоже каменное здание, которое и служило тюрьмою; окна были только наверху, и то с крепкою железною решеткою; говорили, что когда этот злодей умер, кажется, это было в 1800 году, то жена его выпустила из тюрем много несчастных – говорили, будто человек до трехсот, хотя число это, вероятно, преувеличено… Внуки страшного Николая Петровича подводили нас к тюрьмам, которые тогда (в 1836 г.) представляли ряд развалин; в стенах виднелись обрывки железных цепей.

– Ваш дедушка в цепях держал своих заключенных? – спрашивали старшие из нас.

– Конечно, прикованными к стенам, а то бы они ушли, – весело и с некоторой гордостью отвечали внуки» (105, с. 35–36).

Привыкшие к самовластию, к неограниченному распоряжению жизнью и смертью своих крепостных, развращенные этой неограниченной властью помещики переставали видеть людей не только в своих дворовых, но и во всех тех, кто по своему положению был ниже их, и пользовались своей властью и над этими свободными людьми без всяких ограничений. Крепостное право развращало абсолютно, в том числе людей, назвать которых крепостниками ни у кого язык не повернется. Яркий пример тому – известнейший русский просветитель и книгоиздатель Н. И. Новиков. Освобожденный из крепости Павлом I, он просил позволения у соседей, созванных на торжественный обед по случаю освобождения, посадить за стол своего крепостного человека: тот в 16 лет добровольно отправился со своим господином в каземат, чтобы служить ему. Эта просьба была принята гостями с удовольствием: крепостной слуга заслуживал почестей. Однако через некоторое время пошел слух, что Новиков продает своего товарища по заключению. На вопрос, правда ли это, последовал ответ: «Дела мои расстроились и мне нужны деньги. Я продаю его за 2000 рублей» (24, с. 220). Такова была реальность барской усадьбы.

Однако ж мы не сказали еще об одной категории деревенских обитателей – о сельской интеллигенции, а точнее, о людях умственного труда. Но это – явление нового, пореформенного времени. До Великих реформ Александра II, преобразовавшего Россию, кроме мужика, помещика да попа в деревне появлялись (не жили!) разве что уездный исправник, уездный стряпчий да заседатели уездного и нижнего земского судов, да с 1837 г. у себя в становой квартире где-либо в большом селе пребывал становой пристав. Однако, при всей снисходительности, назвать их людьми умственного труда, а тем более интеллигенцией язык не поворачивается. Более подходит под эту категорию уездный врач, бесконечно разъезжавший по уезду то на вскрытие «мертвого тела», то на эпидемию, и разве что изредка, по приглашению большого барина, – в усадьбу с профессиональным визитом.

В пореформенный период в деревне появились врачи, учителя, агрономы, ветеринары, статистики, служившие в земствах и подолгу задерживавшиеся здесь, а то и жившие постоянно. Но прежде следует сказать несколько слов о земствах, объяснить, что это такое: сейчас много говорят о земствах, а иные даже полагают, что реставрация земств ни много ни мало, спасет Россию.

Земство – введенная в 1864 г. форма местного самоуправления в масштабах губернии и уезда, всесословный представительный орган местного самоуправления, занимавшийся хозяйственными вопросами, медициной, школьным образованием. Распорядительным органом были губернские и уездные земские собрания, периодически