Горькая линия - Иван Петрович Шухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спаси бог, что творится в степи,— сказал наконец Федор, как бы продолжая прерванный разговор.
— Не говори, служивый…— отозвался Алексей Алексеевич.
— Дорожному человеку гибель.
— Я думаю…
— Главное, места-то тут скрозь дикие. На сотни верст — ни души.
— Вот именно… Нам еще с ямщиком повезло — наткнулись на ваш пикет. Не то и нам пиши пропало.
— Это — как пить дать.
— Не судьба, значит, погибать еще прежде времени.
— Так выходит…
— Да. Не судьба. Вот и еще раз дороги наши с тобой, братец, скрестились…
— Гора с горой, как говорится, не сходится. А люди не горы.
— Это правильно. Люди не горы. А тем более — люди одной судьбы.
— Это как же так, одной судьбы?— не поняв Алек-сел Алексеевича, спросил Федор.
— Да вот так уж случилось, что судьба у нас с тобой, видать, одинакова, — сказал после некоторого раздумья Алексей Алексеевич.
— Ну это ишо вопрос — одинакова ли?— усомнился Федор.
— По-моему, да. Одинакова.
— По-моему, нет.
— Вот как?! В чем же ты видишь разницу?
— Во многом.
— Именно.
— Да что тут говорить лишнее. Я не чета вам. Вы офицер. Вы барин. Вы на правах образования, как говорится. А я что? Рядовой. Нижний чин. Беглый казак. Ни прав, ни видов на свободное жительство…
— Вздор говоришь, братец. И права и виды у нас с тобой сейчас одинаковые.
— В чем же это?
— Во всем.
— Например?
— А хотя бы в том, что обоим нам эти права завоевывать надо.
— Как это так — завоевывать?
— Ну как завоевывают? В бою. С оружием в руках.
— Непонятно. Это каким же, например, манером?
— Самым обыкновенным — в походном строю.
— Непонятные притчи говорите,— сказал Федор, хотя он уже догадывался теперь, к чему клонил речь свою гость. Неясно для Федора было другое — отношение бывшего есаула к тем назревающим событиям в стране, о неизбежности которых говорил в свое время Салкын,— к вооруженной борьбе за власть трудового народа.
Федору, конечно, и в голову не приходило, что беглый армейский офицер Стрепетов был каким-то образом связан с Салкыном.
И Алексей Алексеевич, словно разгадав мысли Федора, ответил ему:
— Притча эта нехитрая, сослуживец. Вот побродяжничали мы с тобой, помыкали горя вволю, а теперь — хватит. Пора нам и о возвращении в родные края подумать.
— Одной думой тут ишо не поможешь,— сказал Федор.
— Правильно. Правильно,— оживленно откликнулся Алексей Алексеевич.— Приходит пора не думать, а действовать.
— Не пойму я, о каком вы действии говорите,— притворно спросил Федор.
— Дело такого рода, станичник,— понизив голос до шепота, заговорил Алексей Алексеевич.— Через месяца два, этой весной придется тебе с твоими однополчанами подаваться отсюда восвояси, поближе к Горькой линии. Пробираться вам надо будет окольными путями и не всей тройкой сразу, а поодиночке, весьма осторожно, с оглядкой. Это — во-первых. Не появляться в станице прежде времени, во-вторых. Постарайтесь для этого найти надежный приют у степных тамыров где-нибудь в прилинейных аулах, это — в-третьих. В-четвертых, будете ждать сигнала к вооруженному выступлению революционно настроенных наших людей, которых найдете в окрестностях Горькой линии, переселенческих хуторах и аулах. А сигнал к выступлению будет вам подан в свое время из Омска.
— Кем же это?— прозвучал чуть слышно тревожный голос Федора.
— Человеком небезызвестным на Горькой линии — Салкыном,— ответил Алексей Алексеевич.
— Что?! Как так Салкыном?!— изумленно воскликнул Федор.
— Вот так, Салкыном. Вы получите от него сигнал через надежных людей, посланных к вам для связи из Омска,— спокойно и твердо проговорил Алексей Алексеевич.
— Ничего не понимаю. Откуда вы знаете Салкына?— спросил все тем же взволнованным голосом Федор.
— Ну это не так уж важно — откуда я знаю его. Не в этом дело, Бушуев.
— Все же. Я любопытствую.
— Связи наши с ним старые,— уклончиво ответил Алексей Алексеевич.
— Что же связало вас?
— Единая вера, друг.
— Во что ж это?
— В бога, разумеется…
— В какого?
— Бог у нас один с вами. Бог борьбы, революции.
— Чудные речи слышу от вас, господин есаул.
— Что ж тут чудного? Повторяю, мы люди одной судьбы. И ты, и я, и Салкын — звенья одной цепи. Это тебе ясно, надеюсь?
— Не совсем, господин есаул,— признался со вздохом Федор.
— Да, Бушуев. Вижу — ты не совсем доверяешь мне. Может быть, на это есть у тебя основания. Может быть. Я понимаю тебя. Ведь ты во мне все еще видишь армейского офицера и барина, а не боевого товарища. Ну что же я могу сказать тебе на это? Скажу одно — придет время, когда ты посмотришь на меня другими глазами.
— Нет, что вы, что вы, Алексей Алексеевич. Дело не в этом. Я просто не чаял услышать от вас этаких слов… Но я верю вам. Верю. Верю,— проговорил засекающимся от волнения голосом Федор.— Просто мне в голову не приходило, что и вы могли быть связаны с нашим Салкыном.
— Представь себе — связан, и крепко,— заговорил горячим шепотом Алексей Алексеевич почти в самое ухо Федора.— О том, где и как я жил нелегально все эти годы, расскажу тебе после, как-нибудь на досуге. А сейчас признаюсь в одном. Я пробираюсь теперь в Омск по вызову Салкына. Еду с чужой подорожной в кармане, по чужим документам, под чужим именем. Это о чем-нибудь тебе говорит?
— Да, теперь я кое-что понимаю,— сказал Федор.
— То-то, голубчик!— многозначительно молвил Алексей Алексеевич, к он, крепко пожав при этом нащупанную в темноте руку Федора, добавил:— Вот так, дорогой мой товарищ. Снова мы с тобой оказались в одном боевом строю. Предстоит нам с тобой нелегкий, но благородный марш. И я верю, что совершим мы с тобой этот марш с честью.
— Ну, в этом вы можете не сомневаться,— сказал Федор, крепко пожав в ответ руку Алексея Алексеевича.
И собеседники замолчали. Прислушиваясь к бушевавшей за окнами предрассветной метели, они долго еще не смыкали глаз, чувствуя при этом такую взаимную близость друг к другу, какую испытывают только неожиданно встретившиеся после долгой разлуки
