Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. - Г. Костырченко

Сталин, конечно, знал, хотя бы в общих чертах, о такой общеполитической подоплеке «крымской истории», поэтому те обвинения, которые он предъявил потом в связи с ней через МГБ Лозовскому и руководству ЕАК, нельзя расценить иначе как надуманные и провокационные. Выступая сознательно против истины, он в апреле 1952 года одобрил представленное ему руководством МГБ обвинительное заключение по «делу ЕАК», в котором крымский эпизод был квалифицирован следующим образом:

«… Действуя по прямому сговору с представителями американских реакционных кругов, обвиняемые Лозовский, Фефер, а также Михоэлс и Эпштейн… при поддержке своих сообщников домогались от Советского правительства предоставления территории Крыма для создания там еврейской республики, которую американцы рассчитывали использовать в качестве плацдарма против СССР».

Данное обвинение выглядело столь абсурдным, что даже советское правосудие, стоявшее на страже интересов тогдашнего режима, вынуждено было в ходе состоявшегося следом закрытого процесса фактически признать его некорректность. Однако из-за невозможности совсем отказаться от этого ключевого пункта в судебный приговор по «делу ЕАК» включили следующую, во многом странную и парадоксальным образом не содержавшую исходя из общепринятых правовых норм состава преступления, формулировку по Крыму:

«…Розенберг потребовал от Михоэлса и Фефера взамен оказания материальной помощи добиться у Советского правительства заселения Крыма евреями и создания там Еврейской республики, в чем, как заявил Розенберг, американские евреи заинтересованы не только как евреи, но и как американцы»[1005].

Впрочем, на уже предрешенную сверху судьбу подсудимых это никак не повлияло. Но это произойдет через восемь лет, а в 1944 году руководство ЕАК, даже несмотря на то, что его инициатива была отвергнута, продолжало какое-то время питать иллюзии относительно Крыма. Особенно оно воспрянуло духом после того, как в мае полуостров был очищен от немцев и ведомство Берии в рамках «спецмероприятия» стало выселять оттуда крымских татар, болгар, греков и армян (всего более 230 тыс. человек)[1006]. И тогда, предвосхищая события и рассуждая в том смысле, что надо же кем-то заполнять образовавшийся этнический вакуум, в ЕАК решили действовать, направив в Крым члена президиума комитета Квитко. Он должен был на месте оценить ситуацию и представить свои соображения о реальности крымского проекта. Взору столичного эмиссара предстала безрадостная картина. Хотя от рук немцев в Крыму погибло 67 тыс. евреев, караимов[1007] и крымчаков[1008], вновь назначенную советскую администрацию мало трогало бедственное положение, в котором оказались выжившие евреи. Даже посылки, присылавшиеся им из США и других западных стран, часто разворовывались местными чиновниками или доставались другим. Возвратившись в Москву, Квитко доложил на заседании президиума ЕАК о том, что по решению властей еврейские колхозы (наряду с немецкими колониями) в Крыму восстанавливаться не будут; кроме того, он поведал о разгуле антисемитизма в местных школах, где учеников-евреев их однокашники награждали презрительными кличками, а иногда и подвергали побоям. Еще более тревожным было сообщение выступившего следом Нусинова, предпринявшего поездку на Украину. О собранных им там фактах бедственного положения уцелевших евреев ЕАК потом неоднократно информировал советских руководителей, в том числе Молотова, Берию и генерального прокурора К.П. Горшенина[1009]. В результате, в какой-то мере благодаря прохождению некоторых из этих посланий через Жемчужину, передававшую их по просьбе Михоэлса своему мужу Молотову, острота еврейской проблемы на Украине была несколько сглажена. По распоряжению из Москвы Хрущев дал указание своему заместителю по СНК УССР И.С. Сенину оперативно проверить условия жизни евреев в местах их концентрации в республике. Уже 28 июня Хрущеву было доложено о проведении соответствующих инспекций в Бердичеве, Виннице, Могилеве-Подольске, Жмеринке, Тульчине, Ямполе, Томашполе, Балте и других небольших городах, а также в таких крупных центрах, как Киев и Харьков, где на 1 июня насчитывалось соответственно 15644 и 24668 евреев. По ходу дела в этих местах создавались приюты для еврейских сирот (в Могилеве-Подольске, Балте); еврейским семьям по суду возвращалось их прежнее жилье; исполкомам горсоветов в Виннице, Черновцах, Одессе и Ровно была направлена директива об оказании помощи еврейскому населению[1010].

Даже начавшееся с конца 1944 года заселение Крымской АССР[1011] славянами-переселенцами[1012] из Украины, Воронежской, Брянской, Тамбовской, Курской и Ростовской областей РСФСР и осуществленное тогда же переименование бывших еврейских районов и населенных пунктов в Крыму[1013][1014] не развеяло окончательно иллюзий руководства ЕАК. Бывший сотрудник Совинформбюро Г.З. Соркин показал потом следствию, что когда в июне 1945 года, возвратясь в Москву из командировки в Румынию, он зашел в приемную Лозовского, то застал там Михоэлса, Фефера и Эпштейна, которые снова хотели идти к Молотову по поводу Крыма. К последнему, правда, они не пошли, но 28 августа руководство ЕАК проинформировало Маленкова о желании «Джойнта» «оказывать помощь еврейским колхозам Крыма»[1015].

Идея компактного еврейского очага в европейской части СССР не умерла в общественном сознании евреев с наступлением мирного времени. Даже наоборот, колоссальные послевоенные проблемы — хозяйственная разруха, трудности в связи с реэвакуацией евреев на прежние места жительства, где находившееся в оккупации население годами обрабатывалось немцами в антисемитском духе, — в какой-то мере способствовали ее укоренению в сердцах людей. Однако стихийные попытки евреев явочным порядком осесть в Крыму решительно пресекались властями. Негодуя, «отказники» и их ходатаи обращались в Москву, наивно полагая, что та призовет к порядку местных начальников, которые, как казалось жалобщикам, действуют на свой страх и риск. Впрочем, откуда им было знать, что те, кого они обвиняли, лишь добросовестно выполняли негласные устные инструкции центра.

«Вернувшись после демобилизации из Красной Армии в Симферополь, — писал в июле 1946 года Сталину заведующий кафедрой Симферопольского медицинского института профессор-патологоанатом Я.Е. Браул, — я от многих товарищей услышал, что евреев в Крыму не берут на работу, а работающих всяческими путями пытаются уволить… У меня на кафедре есть одна вакантная должность. Я подобрал на эту должность очень знающего способного патологоанатома… Хархурима Илью Григорьевича… Когда я обратился к директору медицинского института… с просьбой утвердить Хархурима в должности ассистента, то он мне… ответил следующее: “Что ты со мной делаешь! Меня и так в обкоме «греют» за то, что у меня много евреев”».

Обескураженный таким откровенным признанием, Браул решил посоветоваться с заведующим кафедрой марксизма-ленинизма И.К. Дехтяревым, и тот с оглядкой по сторонам ему сказал:

«Сам слышал от работников обкома о том, что Крым должен быть русским и евреев на работу не нужно брать…».

Реакция в верхах на этот, как и на десятки других подобных сигналов, была стандартной. Поскребышев направил челобитную профессора Жданову, а тот — секретарю Крымского обкома Н.В. Соловьеву, который не обинуясь обвинил Браула в клевете на областную парторганизацию, в пропаганде еврейского национализма под видом борьбы с антисемитизмом. Отвечая Жданову, он представил действия Браула не просто как навет обиженного одиночки, а почти как акцию разветвленной националистической организации. Для пущей важности Соловьев подкрепил свои утверждения фактом, имевшим место в ноябре 1944 года, когда в Симферополе с участием профессуры медицинского института состоялся еврейский религиозный митинг, организованный якобы неким проамериканским сионистским обществом[1016].

О послевоенном разгуле антисемитизма в Крыму свидетельствовала и некая Гордина, вынужденная в 1946 году переехать оттуда в Биробиджан, где устроилась лектором обкома. Желая посвятить себя делу превращения еврейского народа в нацию (ибо только как нация евреи, по ее убеждению, могли избежать ужасов нового геноцида), она написала в своей служебной автобиографии:

«Обстановка в Крыму оказалась такой, что работать было невозможно. Кругом сплошной антисемитизм, и никакой борьбы с ним нет»[1017]

Прошло уже достаточно времени с момента отклонения Кремлем «крымского письма», а толки о возможной организации еврейской автономии на южном полуострове не затихали. На состоявшейся 17 июля 1946 г. в Политехническом музее в Москве лекции на тему «Палестинская проблема» у выступившего с нею специалиста по Ближнему Востоку В.М. Луцкого спрашивали посредством анонимных записок: