Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о высылке Л. Д. Троцкого из СССР за антисоветскую деятельность

7 января 1929

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 289. Л. 8]

Преувеличенная оценка потенциала оппозиции (в одном из писем Радеку он замечал: «Мы — авангард авангарда») мешала Троцкому увидеть реальную расстановку сил в руководстве ВКП(б). Накануне решающего столкновения с «правыми» Сталин решил обезопасить свой левый фланг и провел через Политбюро решение о его высылке за границу. По данным самого Троцкого, против этого проголосовали Бухарин, Рыков и Томский, но остались в меньшинстве. Принятое решение явно не увязывалось с коминтерновскими резолюциями о противодействии международной консолидации троцкистов. Сталин показал тем самым, что рассматривает интересы Коминтерна лишь как производную от своих собственных политических амбиций.

Получив решение о высылке, оформленное через ОГПУ, Троцкий обратился с очередным письмом к руководству ВКП(б) и Коминтерна. Он продолжал играть роль Кассандры, с которой свыкся за пять лет пребывания в оппозиции: «Если бы не эта слепая, трусливая и бездарная политика приспособления к бюрократии и мещанству, положение трудящихся масс на двенадцатом году диктатуры было бы несравненно благоприятнее; военная оборона неизмеримо крепче и надежнее; Коминтерн стоял бы совсем на иной высоте, а не отступал бы шаг за шагом перед изменнической и продажной социал-демократией»[1096]. Подобные пророчества уже не вызывали интереса ни у его немногочисленных сторонников, ни и у его могущественных врагов.

Троцкий рассчитался с Коминтерном накануне высылки за рубеж так, как только он умел, — вонзив в каждого из руководящих деятелей пучок отравленных стрел. По стилистике и смыслу это напоминало политическое завещание Ленина, но охарактеризованные им фигуры не тянули на масштаб лидеров большевистской партии. Согласно логике Троцкого, все они были «непромокаемые, не горящие в огне и не тонущие в воде большевики из отеля „Люкс“», многие из них (вроде Бела Куна или Отто Куусинена) провалили революционные выступления в собственных странах и «продолжали свое барахтанье вокруг да около революции»[1097]. Характерно, что в этом Пантеоне наоборот Сталин и Бухарин были погребены отдельно, очевидно, для Троцкого они все же проходили по иному ведомству.

Уже оказавшись за границей, герой нашего очерка продолжил свою борьбу с ветряными мельницами, не щадя никого и ничего. Публикации документов оппозиции на иностранных языках привлекали все меньше внимания, несмотря не то, что за их перевод и издание принимались политические единомышленники. Представляя французскому читателю свою критику программы Коминтерна, изгнанник подчеркивал, что она «не утратила ничего от своей актуальности. Наоборот. Все роковые ошибки проекта остались на своем месте: они только юридически закреплены и превращены в символ веры». «Программа теоретически несостоятельна и политически вредна», — утверждал Троцкий. Это подразумевало, что его поправки к ней являлись состоятельными и полезными, хотя на самом деле они не предлагали коммунистам ни покаяния, ни альтернативного курса.

Ничтоже сумняшеся наш герой переходил на личности, назвав участников конгресса безвольной и покорной массой. «Всё это рекруты нового политического курса и агенты нового организационного режима. Обвиняя меня или, вернее, подписываясь под обвинением меня в нарушении ленинских принципов, делегаты VI конгресса обнаружили гораздо больше покорности, чем ясности теоретической мысли и знакомства с историей Коминтерна»[1098]. Подобные установки и личное высокомерие не оставляли Троцкому шансов на сплочение своих сторонников, сопоставимое с былыми и существовавшими на тот момент рабочими Интернационалами.

4.10. В последней эмиграции

«Причал в одесском порту был окружен плотным кольцом войск, которые еще четыре года назад находились под его командованием. Как горькая шутка воспринималось название судна, ожидавшего его на рейде, „Ильич“! В бурную ночь, в шторм, корабль быстро покинул гавань. Ледоколу пришлось на протяжении 60 миль прокладывать кораблю путь к свободной воде. Когда „Ильич“ поднимал якорь и Троцкий последний раз смотрел на удаляющийся берег, он, должно быть, чувствовал, что вся оставляемая им страна превратилась в вымерзшую пустыню и сама революция стала глыбой льда. И не было такой силы на Земле, такого человеческого ледокола, который мог бы проложить ему путь обратно»[1099].

Л. Д. Троцкий в образе Агасфера, блуждающего по Европе и направляющегося в Испанию

Карикатура В. И. Межлаука

Вторая половина 1930-х

[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 15]

Так Исаак Дойчер описывал высылку Троцкого из СССР. Образы ледяной пустыни весьма созвучны трагедии революции, пожиравшей своих детей, о ней уже шла речь в заключительных строках очерка, посвященного судьбе Григория Зиновьева. Этот афоризм, родившийся во Франции конца XVIII века, судьбами старых большевиков был превращен едва ли не в социологическую закономерность. В то же время сам факт избавления властей от неудобного интеллектуала удивительно напоминал стилистику «философского парохода», на котором был собран цвет российской интеллигенции, не пришедшейся ко двору большевистскому режиму. Как известно, в организации и проведении этой акции наш герой играл отнюдь не последнюю роль[1100].

Решение о высылке из СССР, предъявленное Троцкому 18 января 1929 года, вызвало не только живой отклик в международном рабочем движении, но и активную дипломатическую игру. Сталин делал все возможное, чтобы не допустить предоставления политического убежища Троцкому в Европе (сам Троцкий выбрал Германию, считая, что эта страна ближе всего подошла к порогу мировой революции). Узнав о давлении, оказываемом на берлинское правительство по этому поводу, один из лидеров той самой «изменнической и продажной социал-демократии» Фридрих Штампфер писал рейхсканцлеру Герману Мюллеру, тоже социал-демократу: «Я с ужасом узнал о том, что есть возражение против принятия Троцкого. Я этого совершенно не понимаю. Мы принципиально должны стоять на том, что германская республика предоставляет право политического убежища всем, кто из-за несвободы на своей родине был вынужден ее покинуть. Я не вижу практических оснований для отказа от этого принципа. Мы ведь не можем отказать Троцкому в том, что предоставляем несметному числу ультрареакционно настроенных русских. Троцкий не может принести нам вреда. Он не испортит русско-германских отношений, т. к. Россия сама направила запрос, сможем ли мы его принять. Если он кому и может навредить, так только коммунистам». Отказ германского правительства предоставить убежище Троцкому вызвал официальное осуждение со стороны Второго Интернационала.

22 января 1929 года Троцкий с семьей в сопровождении эскорта сотрудников ОГПУ выехал из Алма-Аты. В письмах соратникам он описывал трудности перехода через Курдайский перевал, а также двухнедельную стоянку поезда на одном из глухих полустанков где-то на Украине, пока не был решен окончательно вопрос о визах. Пароход «Ильич» доставил Троцкого в