Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

В Омской тюрьме Иван Петрович пробыл полтора месяца, без особых происшествий. Тюрьма была просторная, ещё с царских времен приспособленная для пересылки каторжан в отдалённые уголки Сибири и Востока. Потом Колчак использовал тюрьму против всех, кто не признал его власть, а поскольку большинство населения было настроено против адмирала, который сам себе присвоил это звание, то за полтора года своей власти Колчак уничтожил более полумиллиона человек, был проклят народом, застрелен по приговору военно-революционного комитета и утоплен в реке под Иркутском. Иван Петрович в те времена тоже был в Иркутском госпитале по ранению ноги и знал об этих событиях не понаслышке.

Но Омская тюрьма в колчаковской столице, хотя и была залита кровью, пролитой этим палачом, содержалась в порядке и при новой власти и Иван Петрович, как пожилой и бывший офицер, занял место в камере у дальней стены без проблем. В их камере на двадцать человек сидело пятнадцать заключенных – з/к, рецидивистов – уголовников среди них не было, все были осуждены сплошь по надуманным предлогам, как и Иван Петрович – так следовало из откровений сокамерников, которым он впрочем, не доверял.

Из прошлого своего тюремного опыта, и сейчас, Иван Петрович знал, что невозможно встретить в тюрьме з/к, который бы признался, что осужден за дело, а не зря. Иван Петрович тоже признался, что осужден за мелкую спекуляцию на 10 лет, но если бы не был фронтовым офицером на германском фронте, то его бы просто оштрафовали и сокамерники этому охотно поверили.

Рядом с Иваном Петровичем в камере расположился парень лет двадцати – Евгений Харченко, который на расспросы за что осужден, не мог дать вразумительного ответа. На суде ему сказали, что осужден за контрреволюционную пропаганду, которую он, якобы, вёл при поступлении в войсковую академию в Москве.

– Не было ничего такого, – говорил Харченко, нехотя отвечая на расспросы сокамерников, – я очень хотел учиться в академии, на красного командира, сдал экзамены и был зачислен уже в академию, но меня забрали в тюрьму прямо из казармы, следователь сказал, что пришло письмо со станции, где я жил, и что в письме говорится о моих разговорах против власти Советской. Меня привезли домой и там суд дал мне семь лет лагерей: ни за что, ни про что. Видно кто-то донос на меня написал из соседей и вот тюрьма эта вместо учебы в академии.

Ивану Петровичу было искренне жаль этого мальчишку, и он взял его под свою опеку, делясь своим тюремным опытом выживания.

– Какие у тебя враги были в поселке? – как-то однажды спросил он Женю, – кто-то из них и написал на тебя донос – больше некому.

– Не было у меня никаких врагов там – не успел ими обзавестись. Учился в школе с отличием, потом год поработал на станции рабочим и поехал поступать в академию. Девушка там у меня осталась – Таней звать, собирались пожениться, и чтобы она приехала ко мне в академию, а теперь, конечно, ждать не будет – там сосед и одноклассник за ней ухлёстывал, и, наверное, уговорит её, – закончил Женя свой рассказ, еле сдерживая слезы.

– Так этот сосед и написал на тебя донос, больше некому. Тебя в тюрьму, а сам под бочок к твоей Тане, – высказал свою версию Иван Петрович. – Меня, кстати, тоже по доносу соседа осудили, а ведь прошло около двадцати лет, как этот сосед добивался моей будущей жены: столько лет прошло, а не забыл и не простил её выбора. Так люди и гибнут за то, что их жены отвергли в свое время этих ухажеров, вот они и бесятся и пишут доносы.

– А ведь верно, кроме того Сашки больше некому было писать донос на меня, с такими подробностями о нашей школьной жизни. Но почему в НКВД не разобрались, дали ход доносу? – удивлялся парень.

– Потому, что НКВД сейчас дана установка на борьбу с врагами, которые убили Кирова, а в НКВД есть много таких же как этот Сашка, и таких же как мой сосед Туманов, вот они и стараются выполнить план – сейчас пятилетка вторая идет по плану: наверняка есть и план по осужденным врагам народа, вот любому доносу и дается ход без всяких доказательств.

Я в конце первого полугодия попал под план, а ты, Евгений, в начале второго полугодия тоже для выполнения плана НКВД пригодился. Конечно, мерзавцы и негодяи есть при любой власти, но во время перемен, многие подлецы волею случая оказываются при власти и пользуются этой властью беспринципно, ломая людские судьбы ради своих шкурных и ничтожных интересов.

Надеюсь скоро власть укрепится, всё успокоится, негодяев изгонят из органов НКВД и мы вернемся на свободу: ты продолжишь учебу в академии, а я вернусь к своей жене и четырем детям, наверное, старшие будут совсем взрослыми, а сын Ромочка ещё будет при родителях и скрасит нашу старость, – закончил Иван Петрович свою утешительную речь, чтобы приободрить парня, который был всего на два года старше его старшей дочери Авы, но попал под жернова судьбы, раскрученные Вальцманами и их подельниками.

– Наверное и убийство Кирова было задумано и исполнено для того, – размышлял Иван Петрович, – чтобы разжечь ненависть в стране, оправившейся после Гражданской войны и начавшей невиданными темпами восстанавливать и развивать промышленность и ликвидировать неграмотность, опираясь на фанатический энтузиазм простых людей, увидевших перспективы своей свободной жизни пусть и в далеком, но светлом будущем.

Пусть я не верю в эту хорошую жизнь для всех, но как быстро эти неграмотные крестьяне, попав в города, обучаются ремеслу и грамоте, управляют машинами, строят заводы и фабрики и даже овладевают искусством, чему он не раз был свидетелем в бытность свою, работая экспертом в историческом музее Москвы. А когда эти энтузиасты научатся управлять страной и заводами, овладеют научными знаниями, то таким как Вальцман и их подручные не будет места во власти, вот они и организовывают аресты грамотных людей под предлогами борьбы с врагами.

Ведь настоящими врагами являются они сами, хотя много конечно и старых врагов среди прошлых сословий, которые жили паразитами и припеваючи за счет других, а теперь вынуждены добывать трудом хлеб свой насущный.

Так и он, будучи дворянином, всю жизнь работал, чтобы содержать себя и семью, но они к этому труду непривычны и потому злобны. Власть же, вместо поиска этих врагов, сажает невинных по доносам или просто по подозрению. Надо бы запретить