Пять столетий тайной войны, Из истории секретной дипломатии и разведки - Ефим Черняк

Британские разведчики еще долго продолжали орудовать в США, поощряя англофильские элементы и сепаратистские тенденции отдельных штатов. Особую активность проявляли британские агенты накануне англо-американской войны 1812-1814 гг. Один английский шпион, Джон Генри, решил выдать своих хозяев и напечатал в 1809 г. в газете "Бостон пэтриот" свою переписку с государственными деятелями Англии, уличавшую их в шпионаже против США.

Дебюты

В 1789 г. вспыхнула Великая французская революция, открывшая новую страницу в мировой истории. Она оказалась заметной вехой и в истории разведки. Тайная война, которую повели против революционной Франции реакционные правительства других европейских стран, приобрела особый размах во время открытой вооруженной интервенции, начавшейся весной 1792 г.

Важным австрийским шпионом во Франции был депутат Национального собрания, друг Мирабо граф де Ламарк. Ему удалось завербовать в качестве своего агента бывшего секретаря Мирабо - Пеллена. Венский двор платил Ламарку 7 тыс. ливров в год. На протяжении более чем двух десятилетий Ламарку поручали тайные разведывательные миссии, в частности в Германии и Польше. Агентом Вены был и один из наиболее известных публицистов и идеологов роялистского лагеря - Малле дю Пан. Нередко центром шпионажа в эти годы становились банкирские конторы, поддерживавшие связи с заграницей. Шпионаж часто дополнялся финансовыми спекуляциями. Шпионскую сеть создал и царский посол во Франции Симолин, осуществлявший контрреволюционные планы Екатерины II. Через секретаря посольства Мешкова он привлек к себе на службу в качестве секретного агента одного их чиновников французского министерства иностранных дел. При его посредстве Симолин получил и переслал в Петербург шифр, которым пользовались в своей переписке министр иностранных дел Франции граф Монморен и французский поверенный в делах в России Жене. В результате французская дипломатическая переписка свободно прочитывалась в Петербурге. Даже когда Симолин покинул революционную столицу, он продолжал получать подробные разведывательные донесения от своих осведомителей во Франции.

...В ночь с 20 на 21 июня 1791 г. на площади Карусель стояли две большие старомодные кареты. Постепенно стали собираться пассажиры, и экипажи тронулись в путь. В одном из них, судя по паспорту, сидела баронесса Корф, вдова полковника царской службы. После смерти мужа баронесса поселилась в Париже, из которого уезжала теперь вместе с детьми за границу, вероятно, почувствовав себя неуютно в охваченном революционными событиями городе. Баронессу сопровождало несколько горничных и слуг. Ничто, казалось, не возбуждало подозрения в этом отъезде богатой иностранки. Ведь встречающиеся по дороге патрули национальной гвардии не могли знать, что одна баронесса Корф с точно таким же паспортом уже успела уехать в Германию.

На деле происходило весьма важное событие революционной эпохи. Роялистские заговорщики, включая фаворита Марии-Антуанетты графа Ферзена, давно готовились к похищению короля, ставшего пленником революционного Парижа. В случае побега за границу Людовик XVI должен был стать центром притяжения контрреволюционных сил и при поддержке иностранных армий двинуть их против непокорного народа Франции.

Дубликат паспорта баронесса Корф получила под тем предлогом, что оригинал сгорел. Роль баронессы играла воспитательница королевских детей герцогиня де Турзель. Людовик изображал лакея, а Мария-Антуанетта и сестра короля - горничных баронессы Корф. Карету сопровождали также под видом лакеев трое дворян из лейб-гвардейского полка. Действительные горничные ехали в ранее отбывшем экипаже. Наконец, по другой дороге уехал и добрался до Бельгии брат короля граф Прованский. Бегство короля происходило на два дня позже намеченного срока, и поэтому некоторые отряды, выставленные заранее роялистским генералом Буйе на пути следования кареты, пришлось отвести в сторону, чтобы не возбуждать подозрения. По дороге у экипажа сломалось колесо, что тоже вызвало потерю целого часа драгоценного ночного времени. Но все бы это сошло с рук, если бы не бдительность революционного народа, которую недооценили заговорщики.

В то время, когда не существовало фотографии, нелегко было узнать по рисункам человека, переодетого в чужую одежду. Однако почтмейстер небольшого селения около Варенна Жан Батист Друэ был стойким и проницательным революционером. Он знал о том, что уже неоднократно предпринимались попытки вывезти Людовика XIV из революционного Парижа. Друэ поразило сходство лакея в карете баронессы Корф с портретом короля на ассигнациях: та же толстая фигура и нос с горбинкой на типичном бурбонском лице! Другие факты усилили мелькнувшее подозрение: лошади самой высокой породы для экипажа баронессы (заказаны были самим герцогом Шуазелем) и подозрительный кавалерийский отряд, приближавшийся к городку (им командовали дворяне-монархисты).

Друэ не терял времени. Быстро созвал местную национальную гвардию, чтобы задержать отряд, а сам вскочил на коня и помчался в Варенн, куда отбыла королевская карета. Окольными путями почтмейстер обогнал экипаж мнимой баронессы. За немногие минуты, которые были в его распоряжении, Друэ и несколько встреченных им жителей перегородили с помощью опрокинутой телеги мост, по которому должна была проехать карета. Потом Друэ разбудил мэра, который призвал к оружию национальную гвардию Варенна. Зазвенел набат, со всех сторон из города и окрестных деревень сбегались вооруженные люди; когда показался королевский экипаж, все было подготовлено к встрече. Король и его спутники были арестованы. А прибывшие кавалерийские эскадроны, которые следовали за королем, отказались повиноваться офицерам-роялистам и перешли на сторону народа. Роялистский заговор потерпел полное крушение. Арестованных отправили обратно в Париж.

В истории бегства в Варенн остается неясным, насколько царский посол барон Симолин был посвящен в планы заговорщиков. В его переписке с Петербургом имеются фразы, которые можно истолковать в том смысле, что посол не знал о назначении выданного по его приказу дубликата паспорта баронессы Корф. Но в то же время это неведение царского дипломата, игравшего роль одновременно разведчика и полицейского, наблюдавшего за поведением русских, которые оказались во Франции, маловероятно.

10 августа 1792 г. французский народ сверг монархию, страна стала республикой. 29 августа границы революционной Франции пересекли войска интервентов. Их авангардом был отряд французских дворян-эмигрантов, жаждавших мщения и расправы с ненавистными революционерами. Костяк 80-тысячной интервенционистской армии составляли пруссаки. 2 сентября был занят Верден. Главнокомандующий войсками контрреволюционной коалиции герцог Брауншвейгский считал, что французская армия, большая часть офицеров которой дезертировала или перешла на сторону врага, не сумеет оказать сопротивление лучшим прусским дивизиям. Что же касается отрядов волонтеров, спешивших на границу для сражения с интервентами, то в прусском штабе их вообще не принимали всерьез, рассматривая как неорганизованную толпу, которая разбежится после первых же выстрелов. Действительность оказалась совсем иной. Интервенты наткнулись на нескрываемую враждебность населения на занятых территориях; крестьяне вооружались и нападали на небольшие отряды неприятельских солдат; снабжение армии стало серьезной проблемой.

20 сентября у селения Вальми прусские войска после артиллерийской канонады предприняли попытку наступления на позиции французов, которая не принесла успеха. Революционная армия выдержала испытание огнем, и вскоре началось общее отступление пруссаков, которые довольно быстро покинули французскую территорию. Причины такого поспешного отступления не вполне ясны. Не кто иной, как Наполеон I, считал это отступление загадкой. Во всяком случае, само сражение при Вальми не является ключом к объяснению этой загадки. Дело в том, что неудача пруссаков вовсе не носила стрль серьезного характера, чтобы вызвать последующее отступление. По мнению крупнейших авторитетов в области военной истории, канонада у Вальми была смехотворной, а действия прусских войск носили столь жалкий характер, что напоминали скорее имитацию наступления, чем серьезные атаки. Решительный натиск, несомненно, мог изменить ход сражения в пользу пруссаков.

Чем же объяснить отступление интервентов? Возможно, к этому времени прусское командование пришло к выводу, что война против Франции будет затяжной и дорогостоящей кампанией, что, завязнув в ней, Пруссия рискует остаться в проигрыше при намечавшемся новом разделе Польши и в других вопросах, в которых интересы Берлина сталкивались с интересами других участников антифранцузской коалиции, особенно Австрии и царской России. Подобные мотивы выявились во время переговоров с французами, в которые вступил герцог Брауншвейгский для прикрытия отступления своих войск. Между "тем отступавшие вместе с интервентами эмигранты не только проклинали герцога за "измену", но и распространяли о причинах отхода его армии нелепые слухи, будто главнокомандующий прусскими войсками был подкуплен комиссарами Конвента: те якобы передали герцогу бриллианты французской королевской семьи для оплаты его миллионных долгов.