Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века - Елена Швейковская

Задержимся еще на данной росписи. Она красноречиво говорит о крестьянах, поселенных монастырскими властями в своих владениях. Однако записи об этом сформулированы по-разному. Три из них именуют мужчину, который «принят» зятем к конкретному крестьянину: в деревне Хватуново «у Василья Афонасьева принят зять Федор Кондратьев во 184 (1675/76)… А он Федор государственный крестьянин Каргопольского уезду Вохтомской волости»[100]. Констатации факта сопутствует указание на то, что зять от тестя особо «живет» и владеет частью земли (половиной, третью). Сохраняясь, в основном, по форме, такая запись имеет вариант, отличный по существу. В 1691 г. «у Ивана Стахиева принят в животы зять» из того же Каргопольского у., но Ваденской вол. «Еким Ефремов, государев человек». Следующее затем пояснение раскрывает смысл принятия в животы: «А живет он Яким с ним с Иваном вместе». В этом плане характерна также другая запись: в д. Зеленая «принялсе к Анне Федосиеве» того же Каргопольского у. и волости «деревни Павловской Максим Дорофиев в животы». Принятие в «животы» свидетельствует о вхождении мужчины в уже существующее хозяйство в качестве зятя к тестю или мужа к одинокой женщине, скорее всего вдове. Еще один тип записи говорит о вступлении в «повытье», как в случае уже упомянутого выше Козьмы Ананьина или других, когда «в повытье Якима Симонова к жене ево принялсе Данило Логинов из Важского уезда Тавреньского стану Верховажской четверти Хмельнитской волости деревни Большого двора» и «в повытье Якова Володимерова принялсе к жене его Иван Семенов сын»[101]. Из вариантов приведенных записей вытекает бытование разных семейно-имущественных связей, которые обусловливали вхождение мужчин в домохозяйство: на правах а) зятя в отделенную ему тестем часть или при совместном с ним проживании по типу «живут в одном хлебе»; б) мужа к вдове, оставшейся во дворе прежнего супруга; в) самостоятельного хозяина в запустевший двор с последующей женитьбой.

Приведенные выше факты показали, что по отношению к замужней женщине наряду с термином «жена» употреблялся и другой – «семья», который применяли как мужья, называя им своих жен, так и сами жены, причем разного социального статуса. Термин «семья» был синонимичен «жене». Именно в таком качестве он проявился в следующем выражении: «Я дожидаюсь твою семью, жену. Она еще в поварне…» (1696 г.)[102].

Рассмотренные документы по своей географической принадлежности относятся к северным районам, и сразу возникает мысль о региональной понятийно-лексической специфике. Для выяснения этого вопроса я обратилась к любезной помощи сотрудников Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, хранящих и пополняющих картотеку Словаря русского языка XI–XVII вв. Данные словарной статьи «семья» охватывают как раз, в основном, XVI–XVII вв., а географически относятся к Северу, Центру, Поволжью (Нижний Новгород, Астрахань), Северо-Западу. Они взяты из разных документов и говорят об обозначении словом «семья» жены. Термин в таком понимании был распространен в разных слоях российского общества среди крестьян, посадских людей, феодалов. Он употреблялся и в начале XVIII в. В. В. Степанов в 1707 г. поздравлял с Новым годом П. П. Шафирова «купно с семьею вашею и з детьми»[103]. Бытовал он в некоторых русских диалектах еще во второй половине XIX в.[104].

Разобранные случаи, несмотря на свою сравнительную малочисленность, показательны. Они говорят о коренном изменении жизненного статуса женщины, ставшей, по официальной актовой терминологии, «женкой» и переставшей значиться «девкой». Вступление в брак– событие, которое вело к образованию новой общественной ячейки, должной действовать в субстратной среде. В таких условиях понятие «семья» было не только собирательным, но и избирательным, конкретно направленным. Оно обозначало не супружескую пару как таковую и не супругов с детьми, как привычно для современного человека, а именно замужнюю женщину. Вступив в брак, женщина становилась мужу семьей.

Глава 2

Крестьянская семья XVI–XVIII вв.: государственная мобилизация и демография в первой четверти XVIII в.

Крестьянские семьи, инкорпорированные в вотчины и поместья, испытывали воздействие внутреннего режима, который устанавливал владелец. В зависимости от характера такого режима (большей или меньшей свободы) семья существовала в определенных структурных параметрах и, как уже было показано в гл. 1, имела тот или иной родственный, поколенный и численный состав. Однако семьи подвергались и внешнему для них воздействию – со стороны государства, которое не исчерпывалось только налогово-фискальной сферой. Оно вторгалось в жизнь семей, особенно активно в первой четверти XVIII в. Имеются в виду государственные мобилизации в армию и на строительные работы, главным образом в Петербург.

В первой половине XVII в., как известно, происходило постепенное создание регулярного русского войска, начавшееся в связи с подготовкой к Смоленской войне (1632–1634). Организация двух полков «солдатского строя», которые комплектовались из «охочих» вольных людей, относится к апрелю 1630 г. С этого времени в практику вошел вольный наем за денежное обеспечение в «ратные люди пешего строю» – т. е. солдаты, которые с середины столетия составляли значительную категорию в войсках нового строя[105].

Как происходили подобные наборы на местах, в частности на Севере, видно из следующих документов, отложившихся в одной из волостей Тотемского у., Уфтюжской. В ноябре 1632 г. местный воевода Меньшой Владимирович Головачев на основании полученной из Иноземского приказа указной грамоты распорядился послать во все волости уезда рассыльщика Назара Прокопьева с наказной памятью для оповещения, «чтоб всякие люди ведали», о проводящемся государственном наборе в солдаты, в том числе из посадских людей и волостных крестьян. Главное условие для прибираемых – это свобода от тягла, чтобы «вольные всякие охочие люди, которые в тягле не написаны (т. е. не внесены в писцовые книги 1620-х гг. – Е.Ш.) и в холопех ни у кого не бывали». Таковыми считались обитавшие вместе с дворохозяином-тяглецом дети, или братья, или племянники, которые «живут себе на воле в гулящих людех». Принцип добровольности вступления в ратные люди в разных вариациях проходит красной нитью через текст излагаемого указа: нанимающиеся «собою будут молоды и резвы и в государеву службу пригодятца и в салдатех быти похотят»; чтобы вольные люди ехали в город и «к ученью ратнего дела в салдаты писалися охотно»; «а призвав всяких вольных людей к ратнему ученью в салдаты», необходимо составить на них именные списки и взять поручные записи, которые вместе с людьми представить в Иноземском приказе. Рассыльщик получал от воеводы полномочия «в волостех крестьянем велеть тем государевым делом радеть и промышлять неоплошно с великим радением, чтобы вольных людей к ратнему ученью в салдаты написать вскоре многих». «Похотевшие» в солдаты получат «государева жалованья в дорогу по полтине человеку». Годовое же жалованье им «указано» в размере, «как ныне дают салдатом». В феврале 1633 г. другой рассыльщик Лука Дементьев был отправлен из Тотьмы в волости в связи с нерасторопным выполнением указа о наборе солдат. Из данной ему наказной памяти отчетливо видны способы информирования населения, механика исполнения важного государственного мероприятия. Рассыльщик должен, «приехав, собрати в тех волостех старост и целовальников и всех крестьян на станы, и по прежним наказным памятей, каковы посыланы наперед сего для прибору салдат, кликать им по многие дни». Он в первую очередь оповещает представителей мирской власти и крестьян в волостных центрах, которые доводят информацию до крестьян в деревнях, и значение этой информационной трансляции выдвинуто на первый план. Повторяется, что набору подлежат вольные «охочие люди, которые в тягле не написаны, и живут себе на воле в гулящих людех», а также «от отцов дети и у братьи братья и у дядь племянники, и подсоседники и захребетники». Согласившихся наняться в солдаты необходимо из одних («первых») волостей в сопровождении крестьян «выслать на Тотьму наперед себя» (рассыльщика), из других «привести с собою вместе», и «велеть» им явиться в съезжей избе к воеводе М. В. Головачеву. Рассыльщику теперь вменялось брать в волостях «доездные памяти за их крестьянскими и отцов их духовных за руками, чтоб про то было ведомо», а надобность такого поручительства диктовалась тем, «что ис тех волостей по прежним наказным памятей и посямест салдаты не бывали, неведомо для чево». Отсюда следует, что набор в солдаты шел совсем не активно, и за 3 месяца, разделяющих рассылку двух памятей, «охотников» пойти в солдаты не нашлось. В случаях обнаружения нерадивого отношения волостных крестьян к набору солдат рассыльщики обязаны усилить устную пропаганду: «тех волостей в церквах крестьянем заказать накрепко, чтоб с великим радением для салдат по прежним наказным памятей велеть кликать по вся дни, чтоб призвать салдатов многих вскоре». Уговоренных «охотников» нужно «присылать на Тотьму почасту с волосными крестьяны». Подтверждается, что каждый из прибранных в солдаты получит жалованье на дорогу до Москвы по полтине и подводы, а годовое жалованье «на хлеб и на платье» будет дано в Москве[106].