Так не бывает - Сергей Данилов

с днём рождения. Дежурный вопрос «как дела?» по сути ведь не требует развёрнутого рассказа, ответ предполагается штампованный: «нормально». Ну или же «хорошо». Потому что былая близость давно канула в Лету, исчезла доверительность, которая единственная предполагает обсуждение сокровенных проблем.

Общался Шмелёв теперь не со своими давними товарищами, а с фотографиями в старых альбомах. Показывая их кому-нибудь при случае, объяснял: «Это вот мой друг детства, школьный приятель, с ним мы сидели за одной партой, жили в одном дворе».

Постукивая сверкающим мыском ботинка по щербатому бордюрному камню, Евгений Васильевич безрадостно вздохнул, уставился в какую-то точку в стене дома. Да, когда-то в этом дворе жили общей жизнью, и у него самого были со всеми единые интересы.

Шмелёв дошёл до угла дома и, смахнув песок с изъеденного временем сиденья, присел на старую скамейку. Ещё раз взглянул на Ирины окна. Интересно, помнит ли она его? Скорее всего, отправила воспоминания на свалку времени. Даже самые любимые игрушки стареют, надоедают, ломаются и, соответственно, выбрасываются, а тут что уж говорить. Наверное, надо было самому тогда быстрее соображать, бороться за хрупкое счастье. Мог бы броситься за Ирой вслед, остановить, объяснить, что бездарно пошутил, разыграл глупый спектакль, осушить губами первые слёзы. Глупо было становиться в позу обиженного, изображать трагика на провинциальной сцене. Следовало в учёбе не на экономическую географию налегать, а на психологию человеческого общения. Не заучивать, где что из земли выкопать можно и какой завод, беспрерывно коптя небо, сколько чего выпускает, а научиться лучше людей понимать. Да и в себе самом хорошо бы вовремя разобраться, чтобы не губить важнейшие в жизни вещи своей невежественностью и дикостью.

Шмелёв вытянул ноги, сцепил в «замок» пальцы и задумался о том, какие отношения у него складывались с женщинами после Ирины. И с грустью осознал – коммерческие, чисто коммерческие и формальные, и на работе, и вне её. «Синтетика и суррогат», – охарактеризовал их Шмелёв. Он нагнулся, подобрал с земли камешек, покрутил его, ощущая выпуклости и шероховатости, осмотрел со всех сторон и отбросил в сторону.

Ничего не осталось в его жизни от этого старого двора. Бескорыстие воспринимается архаизмом, искренность – такой вот окаменелостью. «Мир жёлтого дьявола», куда попасть так страстно стремился Евгений, до смешного быстро трансформировал ценности, на которых он рос. Не только окружение изменилось – сам он стал иным. Видимо, поэтому смог приспособиться к новой системе ценностей, к новому типу отношений. Нашёл себе место, отвоевал его у конкурентов, удержался если не среди самой верхушки общества, то, во всяком случае, довольно близко к его вершине. «Точно так же, – ухмыльнулся Евгений Васильевич неожиданно пришедшему в голову сравнению, – появившиеся за последние десятилетия генномодифицированные продукты, которые обладают повышенной жизнестойкостью и способностью адаптироваться к изменениям внешней среды, заменяют на прилавках традиционные продукты питания. Похоже, в нематериальной сфере действуют те же диалектические законы развития. Вот и уходят из человеческой жизни естественность, доверительность и душевность. Равнодушие и безразличие их вытесняют. Любовь, желание, нежность? Да бросьте! От показательных прогибов тел девушек лёгкого поведения и отработанных деланных охов и ахов несёт, как от изделий из дешёвой пластмассы. А уж если заглянуть им в глаза… Там, как в такси, с бешеной скоростью щёлкает счётчик, меняются цифры, отсчитывая минуты оплаченной суррогатной близости и скомканного бессмысленного, бесполезного контакта».

За всё надо платить. Эта древняя мудрость присутствует в жизни Шмелёва и в прямом, и в переносном смысле. Он оплачивает эскорт-услуги, чтобы на публичных мероприятиях его сопровождали эффектные, элегантно одетые особы ростом под метр девяносто. Переговорщики и контрагенты просто не в состоянии отвести глаз, особенно когда девушки безупречным отточенным движением перекладывают одну ногу на другую. Он дорого платит за дешёвую имитацию любви, а после быстрого безэмоционального прощания ощущает пустоту. И кричи не кричи – нет ни эха, ни ответных чувств, ни маломальских волнений.

Казалось бы, если не складывается личная жизнь, можно реализоваться в работе, в делах собственной фирмы. Он создавал её с нуля, растил, как растят и ставят на ноги малого ребёнка, ухаживал, когда она болела и переживала трудные дни, и вырастил в итоге, воспитал, вывел наконец в большую экономику.

Но нет, даже здесь всё свелось к такому противному для него когда-то приспособленчеству. Энтузиасты, с которыми молодой Евгений начинал на заре нового времени, по разным причинам покинули его предприятия, а их места постепенно заняли обыкновенные карьеристы, беспардонные и беспринципные.

Шмелёв вспомнил мудрое высказывание: революцию планируют гении, вершат фанатики, а пользуется её плодами всякое отребье. И хотя он никакой революции не планировал и не совершал, вполне мог похвалить себя за то, что на производстве ввёл много современного и прогрессивного. Но окружение его сейчас действительно составляют такие люди, с которыми в юности он не стал бы дружить. Вот здесь, в этом дворе, ни за что не принял бы в свою компанию.

Но как по-другому? Всё это талантливые руководители, хорошо знающие своё дело, владеющие тонкостями производства. Методы и моральные принципы? В бизнесе главное – результат. Огромный холдинг работает на прибыль и развитие, а не руководствуется знаменитым олимпийским лозунгом: «Главное – не победа, а участие». Простое участие в чём бы то ни было Евгения Васильевича никогда не интересовало.

И всё-таки Шмелёва с некоторых пор всё больше стали раздражать его собственные ближайшие подчинённые. Скажем, начальник департамента, придя на совещание с определённым мнением по какому-то вопросу, вполне может по ходу дела изменить его на полностью противоположное, нужно лишь вовремя уловить по интонации настроение шефа. С другой стороны, ну и что тут такого? Это не самое страшное. Главное, что отлаженный годами механизм работает без сбоев. Пусть все вокруг в один голос твердят, как заведённые: «Да, Евгений Васильевич, бесспорно, Евгений Васильевич, как вы скажете, Евгений Васильевич». Это ведь именно он разрабатывал стратегию, создавал и поднимал дело, ему и разбираться в производстве лучше других. Странно, конечно, что не осталось других мнений. При возникновении острых вопросов все молчат, уткнувшись в бумаги, или поддакивают, монотонно кивая головами.

Странно? Перед собой-то можно не притворяться. Знает он, почему голосов, которые выражали бы другие позиции, просто не стало в стройном хоре соглашателей. Те, с кем он начинал, пытались противоречить. Однако бороться с выстроенной системой чрезвычайно тяжело, если вообще возможно. Она сметает неугодных, как хорошо разогнавшийся под гору асфальтоукладчик. Возможно, так и должно быть. Побеждает сильнейший, а не добрейший. Хороший человек не профессия – это опытный, много повидавший на своём веку Шмелёв прекрасно понимал. И