От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы - Абрам Рейтблат

Вторая основная категория журнальных читателей – молодые чиновники, преимущественно провинциальные, недавно закончившие учебные заведения. Человек, подписавшийся на журнал, обычно составлял исключение в провинциальной среде, на уездный провинциальный город обычно приходилось не более 10—20 подписчиков журналов, на губернский – 50—70. Современник свидетельствовал, что в Архангельске, например, «всякий скорее согласится проиграть 10, 15 рублей в вечер, чем выписать дельный современный журнал»112. Но для тех, кого не удовлетворяла рутинная обыденная жизнь, журнал был чрезвычайно значим, был зачастую единственной формой связи с иной, полной духовности и красоты, жизнью. Писатель И.И. Ясинский, проживавший в начале 1860-х гг. в одном из уездных городов и знакомый с несколькими молодыми чиновниками, наблюдал, как «толстые журналы, главным образом <…> “Современник”, были светом для них»113. Более крупные чиновники, как правило, выписывали журналы, но читали их мало, лишь проглядывали и знакомились с той или иной заинтересовавшей публикацией (предметом их заинтересованного чтения были газеты, где основное внимание они уделяли иностранной политике и правительственным распоряжениям). Так, например, по сообщению Л.Ф. Пантелеева, один из крупных вологодских чиновников в конце 1850-х гг. «выписывал почти все тогдашние толстые журналы, но, кажется, мало читал», поскольку сын его вскоре по выходе приносил Пантелееву номера для прочтения114.

Третья категория читателей журналов – это средние и крупные помещики, проживающие в своих деревнях. Эта группа читателей приобщилась к журнальному чтению еще в 1830-е гг. и искала в журналах прежде всего разнообразный и интересный материал для чтения, чтобы заполнить свободное время. По наблюдениям С.Н. Терпигорева, «в Москве и в Петербурге газеты и журналы не читают, а “пробегают”; в деревне, особенно осенью и зимою, их чуть не учат наизусть»115. Несколько лет живший в деревне литератор Ф.Н. Берг в корреспонденции в газету писал: мало имеем возможности «мы, живущие в глухих лесных деревнях, читать что-нибудь, и вы, живущие в средоточии умственной и литературной деятельности, даже и представить едва ли вполне можете, что значит книжка русского журнала, полученная здесь, и с какою жадностию она разрезывается и читается нами»116.

Как в городах, так и в поместьях много читали журналы женщины, особенно представительницы молодого поколения, страстно стремившиеся получить знания, но не имевшие возможности поступить в высшие учебные заведения (женщинам это не позволялось). Софья Ковалевская вспоминала, что в середине 1860-х гг., когда они жили в поместье, отец, генерал в отставке, разрешал выписывать только «Русский вестник». Ее старшая сестра брала у знакомого студента «Современник» и «Русское слово», «каждая новая книжка которых считалась событием дня у тогдашней молодежи»117.

В аристократических кругах, при дворе читались главным образом иностранные книги и журналы. В начале 1860-х гг. отмечалось, что в «великосветские кружки очень еще недавно стали проникать русские журналы, да и до сих пор у многих они лежат почти все время неразрезанными, сдаются переплетчикам и ставятся в шкапы <…>. Иногда вынимаются оттуда, если позднее, где-нибудь у кузины Алины или tante Серафимы станут говорить про какую-нибудь, уж очень замечательную статью – повесть или роман <…> вырезывают особенно интересное, переплетают, и потом уже читают». Так было с «Обломовым» И. Гончарова, «которого казалось уж как-то совестно не прочесть»118.

Приведенные материалы характеризуют отношение к журналам и их аудиторию в 1850—1860-х гг. Позднее, со спадом социальной активности, реакция большинства читателей на журналы стала более спокойной, однако радикальная молодежь продолжала с напряженным вниманием читать близкие ей по направлению издания – «Дело» и особенно «Отечественные записки»119. По свидетельству С.Я. Елпатьевского, читатели «ждали новую книжку “Отечественных записок” как праздника <…> как дорогого гостя, который все знает, все объяснит и расскажет <…>»120. Землеволец О.В. Аптекман вспоминал, что «Отечественные записки» «почти безраздельно властвовали над умами той эпохи. Целое поколение, поколение 70-х годов, энергичное и боевое, считало “Отечественные записки” почти что своим органом», их авторов «слушали не только молодежь; и старшее поколение разночинцев, и все интеллигентное общество с глубоким интересом прислушивались к этому авторитетному голосу. Журнал читался нарасхват. Каждая новая книжка журнала ожидалась с нетерпением. Что скажут Михайловский и Лавров? Что напишут Щедрин и Грыцько (Елисеев)? Что подарят нам Некрасов, Успенский, Златовратский и другие? Между журналом и читателем устанавливаются самые тесные отношения, – отношения взаимного понимания общности задач и стремлений»121. Особый интерес у молодежи вызывал раздел «Внутренние дела» (автором которого был Г.З. Елисеев), где «группировка фактов, освещение отличаются ясностью и глубиной. Молодежь буквально зачитывалась этими хрониками <…>. Я помню хорошо, как в свободные часы между лекциями мы, студенты, захватив с собою новую книжку журнала, прежде всего обыкновенно набрасывались на “Внутренние дела” журнала и прочитывали их, при глубоком внимании, вслух»122.

Интерес к проблемам общественной жизни неизбежно приводил юных читателей к чтению «Отечественных записок». Вот характерные воспоминания одного мемуариста о приобщении в молодости к чтению журналов: «…стал систематически читать <…> ежемесячные журналы, в которых я до того времени прочитывал лишь кое-какую беллетристику; теперь же я поглощал внутренние и иностранные обозрения, критику и публицистику; пытался приниматься и за статьи по экономическим вопросам <…>. Ежемесячно я прочитывал “Отечественные записки”, просматривал еще “Дело”, иногда брался за “Вестник Европы”, но этот журнал казался мне всегда скучным»123. Выпускник Петербургского университета вспоминал, что в начале 1880-х гг. студенты «пробавлялись <…> чтением газет и журналов прогрессивного направления и жили в создаваемой ими атмосфере недовольства и протеста против существовавших условий жизни, против ретроградного пути, по которому шло правительство <…>»124.

1880-е годы были последним периодом господства журнала в чтении интеллигентной аудитории. Позднее его позиции все больше и больше подрывают газеты, иллюстрированный журнал и книга. С ослаблением цензуры и усилением политической борьбы в стране политика «ушла» в ежедневную газету, а литература – в деполитизированный (хотя и «направленческий») сборник. В начале XX в. сборники «Знание», «Шиповник» и др. занимали доминирующие позиции на книжном рынке. Достаточно характерно и появление модернистских журналов («Весы», «Аполлон», «Новый путь»), резко порывавших с традицией толстого русского ежемесячника. Здесь печаталось мало беллетристики, основное внимание уделялось культуре и искусству, а общественные события рассматривались в религиозном или культурологическом аспектах.

Толстый журнал уходил в это время в иные социальные и культурные слои: народной интеллигенции, передовых рабочих и крестьян (показателен в этом плане успех «Журнала для всех», выходившего тиражом 90 тыс. экз.).

Разумеется, толстый журнал не исчез (выходили как «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русское богатство», так и более «молодые» органы), однако он уже не определял движение литературы, отдав ведущие позиции газете и книге.

Глава III

БИБЛИОТЕКИ ДЛЯ ЧТЕНИЯ И ИХ ЧИТАТЕЛЬ

Существует точка зрения, что в России в XIX в. ощущалась острая нехватка книг и библиотек. Но при этом странным образом почти игнорируется существование так называемых «библиотек для чтения». В исследовательской и научно-популярной литературе их деятельность совершенно не освещена. Кроме ряда публикаций, посвященных конкретным библиотекам, нам известна только одна специальная статья о библиотеках для чтения конца XVIII – начала XIX в. и несколько общих работ, где содержатся ценные наблюдения и соображения по данному вопросу125. Чем же обусловлен тот факт, что библиотеки для чтения выпали из поля исследовательского внимания? Частично это объясняется тем, что историки библиотечного дела нередко считают их разновидностью книготорговли, а историки книжной торговли – разновидностью библиотек. Но на самом деле причина лежит несколько глубже. Дело в том, что в изучении истории русского книжного дела (как, впрочем, и других сфер истории культуры) традиционно на первый план всегда выходят формы «идейной», просветительской деятельности, а формы коммерческие, товарные остаются в тени. Здесь мы хотели бы частично заполнить этот пробел и осветить забытый аспект истории отечественной культуры, связанный с деятельностью библиотек для чтения.