Сталин и заговор Тухачевского - Валентин Лесков

Велика ли была для Гейдриха и Шелленберга степень риска? Риск, конечно, присутствовал. Но имелось и могущественное прикрытие. Работавших на английскую разведку сначала прикрывал Гесс, заместитель Гитлера по партии, который сам держался английской ориентации и делал последнюю попытку договориться с Англией «по-хорошему». Он даже лично полетел туда на самолете. Но попытка сорвалась: не хватило бензина. Он угодил в неожиданный плен и за совместные с Гитлером преступления был приговорен к пожизненному заключению (умер в 1987 г.). Его заменил Геринг, тоже державшийся английской ориентации. Оказывал поддержку и шеф гестапо Мюллер, у которого Шел— ленберг служил начальником контрразведки до перехода к Гейдриху (середина октября 1939), и могущественный Борман, эта «тень фюрера», даже министр иностранных дел Иоахим Риббентроп (1893-1946), который прежде занимал пост посла в Англии, кому буржуазная пресса создала репутацию «сверхдипломата», а Гитлер называл человеком, чье имя «будет вечно связано с политическим расцветом германской нации».

Кегель, будучи советским разведчиком, встретил появление Шелленберга с большим подозрением. До этого он с ним не встречался, и Хильгер в своем кабинете их познакомил. Шелленберг «под строжайшим секретом» рассказал действительно феноменальные вещи, но и опасные в высшей степени. «Когда, бойко отсалютовав нам приветствием „Хайль Гитлер“, господин Шелленберг удалился, не преминув еще раз сослаться на абсолютно доверительный характер сообщенных нам сведений, я спросил Хильгера, что он обо всем этом думает и зачем пригласил меня участвовать в разговоре. Ведь это просто сумасшедший, заметил я. Во всяком случае, мне кажется, что он — общественно опасная личность. К сожалению, ответил Хильгер, этот человек явно представляет угрозу безопасности, но он не сошел с ума. Он — весьма высокопоставленный и влиятельный деятель НСДАП, который благодаря своему положению действительно может иметь доступ к самым секретным планам, если такие планы существуют. Но все услышанное представляется ему дурным сном. Зачем он пригласил меня участвовать в этом разговоре? Ему, Хильгеру, не хотелось беседовать с этим человеком без свидетеля. И лучше всего было бы, если бы я забыл все, что слышал». (Кегель. С. 186.)

Обстановка стала тревожной до крайности, благодаря определенным действиям правительства Германии и лавине чудовищных слухов. Очень встревоженный, Сталин вызвал из Берлина для беседы советского посла Деканозова. Воспользовавшись его приездом, Шулленбург и Хильгер, желая предотвратить войну любой ценой, с большим риском для себя, устроили встречу с ним. И в разговоре напрямую предупредили его о времени начала войны. Деканозов их сообщение отверг, считая за провокацию! Позиция Шулленбурга и Хильгера вполне понятна: на 6 июня 1941 г. вдоль советской границы были уже развернуты силы около 4 млн. немецких и румынских солдат. (Канун и начало войны. Документы и материалы. Л., 1991, с. 310.)

Накануне войны в посольстве царила полуистерическая атмосфера. «Руководящие сотрудники бездельничали. Фашистское правительство в Берлине утратило интерес к своему послу в Москве и к его бумагам.

Сотрудники посольства слонялись по кабинетам, пытаясь как-то отвлечься от раздумий над причинами этого небывалого затишья. Строго ограниченный ранее обеденный перерыв длился теперь по несколько часов и заполнялся бесконечной болтовней. Ожидание неизбежной катастрофы изматывало нервы». (Кегель Г. С. 197-198.) И вот наступило 22 июня 1941 г., — тот же день, в который Наполеон напал на Россию. И Шулленбургу, получившему соответствующую телеграмму от Риббентропа, со стесненной душой пришлось отправиться в Кремль и объявить Молотову о начале войны, хотя война уже на деле шла в течение 1,5 часа, немецкие самолеты бомбили Одессу, Киев и Минск.

Вместе с послом и Хильгером Кестринг возвращается в Германию самолетом, остальные сотрудники — поездом, после хлопотливой и неприятной процедуры размена посольствами. Как человек, выступавший за договор о дружбе с Россией еще в 1934 г., Кестринг сначала находится под подозрением. Целый год он служит, находясь под наблюдением.

И с вполне понятным огорчением (патриотизм есть и у него!) видит, как обещание фюрера добыть быструю победу рассыпается в прах. Война идет совсем не так, как им намечено. Застигнутые врасплох русские полки, дивизии, армии, неся большие потери, отчаянно отбиваются, консолидируют фронт, часто бросаются в яростные контратаки, стараясь отвоевать отданную территорию, сами несут большие потери, но значительные потери причиняют и врагу. Английский историк Алан Кларк в книге «Барбаросса». Русско-германский конфликт 1941— 1945 гг. (Лондон, 1965) так описывает положение в начале июля 1941 г.:

«Гальдеротмечает, что „все (в ОКХ) наперебой рассказывают страшные истории о силе русских войск (позади танковой группы в районе Пинских болот)“.

(От «Барбароссы» до «Терминала». Взгляд с Запада. М., 1988, с. 70.)

«На фронте группы армий „Север“ немецкое командование также начало проявлять неуверенность, столкнувшись с упорным сопротивлением противника. Русские спешно перебрасывали с финской границы солдат, танки и авиацию, чтобы усилить измотанные в боях армии генералов М.М. Попова и Ф.И. Кузнецова. Эти регулярные части, сплотив вокруг себя отряды, составленные из новобранцев, ополченцев и милиции, предприняли серию яростных контратак, в результате чего „на ряде участков фронта немецкие войска оказались в критическом положении“. (Там же, с. 71.)

«В районе Могилева большая часть соединений 13-й армии оказалась в окружении. Тем не менее русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, и их „дикое упорство“, на которое он будет часто сетовать в своем дневнике, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта». (Там же, с. 77.)

В таком изображении не было никаких преувеличений. Немецкие отчеты той поры рисуют следующую типичную картину, которая делает понятным, почему была выиграна война:

«Русские не ограничиваются противодействием фронтальным атакам наших танковых дивизий. В дополнение к этому они ищут любую удобную возможность, чтобы ударить по флангам наших танковых прорывов, которые в силу необходимости оказываются растянутыми и относительно слабыми. В этих целях они используют свои многочисленные танки. Особенно настойчиво они пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем, то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас». (Там же, с. 75.)