За Веру, Царя и Отечество - Валерий Шамбаров

Чтобы не допустить прорыва и развала всего фронта, Энвер спешно стягивал под Эрзерум части с других участков и фронтов. Фон Сандерс писал: "История тяжелого поражения была сохранена в тайне, насколько это возможно. Было запрещено говорить об этом. Не подчинившихся этому приказу задерживали и наказывали. В Германии также об этом знали очень мало". И, что очень характерно для немецких вояк, пытался свалить разгром на "затруднения, связанные с природными условиями русской зимы". Забыв, что в данном случае зима была "турецкой". Что османское командование, готовя операцию, не могло не знать собственных природных условий. И что русские сражались в точно таких же условиях и точно так же страдали от них (из 20 тыс. наших потерь более 6 тыс. было обмороженных).

После столь грандиозной победы Россия получила поздравления от союзных главнокомандующих, Жоффра и Френча. Командиром 1-го Кавказского корпуса стал Калитин, удостоенный ордена Св. Георгия III степени. Пржевальский стал командиром 2-го Туркестанского корпуса. 1-ю пластунскую бригаду принял Гулыга, а 2-ю Букретов, произведенный в генералы. Гулыга был награжден Георгиевским оружием, а Пржевальский и Букретов орденом Св. Георгия IV степени, как и Юденич, произведенный в генералы от инфантерии. Если бы у него существовали резервы, он имел бы возможность развить наступление на Эрзерум. Но резервов не было, а губить армию подобно Энверу он не собирался. Поэтому на передовых позициях по линии Зевин - Караурган Исламзор - Меджингерт оставил лишь авангарды. А главные силы на период суровой горной зимы расположил в глубине, на квартирах - в Бардусе, Башкее, Каракурте, Сарыкамыше и Карсе.

29. К НОВОЙ КАМПАНИИ

Кончался 1914 г., начинался 1915-й. Ни одна из воюющих держав своих планов не выполнила. Война вдруг оказалась другой, не такой, как ожидалось,- огромные потери, качественно иные условия боевых действий, неудачи старых, отработанных приемов и успех неожиданных решений... Да и своих противников, как выяснилось, обе стороны недооценивали. И все же, если судить в целом, первая кампания завершилась в пользу Антанты. Немцы, австрийцы и турки не смогли использовать преимущества внезапности и заблаговременной подготовки. Война приняла затяжной характер - а ресурсы Антанты значительно превосходили ресурсы Центральных Держав, и такая война в перспективе вела к однозначному финалу.

По сравнению с другими участницами мирового конфликта Россия на этот момент выглядела неплохо. Она, конечно, не смогла стать, как надеялись ее союзники, "паровым катком", который раздавит всех врагов, но в отличие от Франции, понесшей значительные территориальные потери, уступила противникам лишь часть Западной Польши и Аджарии - однако и сама занимала часть Восточной Пруссии, Турции, всю Галицию. Противоборство с Германией Россия свела фактически вничью и нанесла сокрушительные поражения Австро-Венгрии и Османской империи. Это уж позже, когда потребовалось преувеличить собственный вклад в победу за счет вклада русских, появились теории, что единственным серьезным противником была Германия, а австрийцы и турки так, ерунда. Но позволительно напомнить, что в последующих кампаниях 1915-1917 гг. и турки, и австрийцы неоднократно били англичан, французов, итальянцев, и били крепко. А вот русские били турок с австрийцами. Значит, дело было все же не в слабости германских союзников и не в их неумении воевать, а в умении воевать против них.

Но "переосмысление", кто из противников был "настоящим", а кто нет, началось только в последующей литературе, а в то время союзники очень высоко оценивали победы России, и британский представитель ген. Нокс говорил, что в 1914 г. "русская армия проявила себя настолько хорошо, насколько все, кто знал ее, мог надеяться". Престиж нашей страны значительно поднялся, и о какой-либо ее зависимости, попытках помыкать ею на тот момент и речи не было. Скорее, просили, заискивали. Опасались, как бы немцы снова не пошли их ломить, рассчитывая в этом случае только на помощь с Востока. И Россия считала себя вправе самой выдвигать условия, предлагать проекты послевоенного переустройства мира. Так, еще в сентябре Сазонов разработал предложения, что после победы должен быть произведен передел Балкан по национальному признаку. Но особо стоит остановиться на "проблеме проливов", которая стала одним из главных предметов чудовищных исторических спекуляций и до сих пор порой изображается чуть ли не причиной вступления России в войну.

Проблема эта действительно существовала. Ведь главной доходной статьей русского бюджета был экспорт хлеба, который шел через южные порты. И, скажем, в 1912-1913 гг., когда Турция в связи с Триполитанской и Балканскими войнами закрыла проливы для иностранных судов, Россия понесла колоссальные убытки. Обострилась проблема и в 1914 г., когда Порта еще до вступления в войну заняла позицию весьма однобокого "нейтралитета", пропуская через Дарданеллы и Босфор германские корабли и не пропуская корабли Антанты, так что Россия сразу же очутилась в фактической изоляции, ее главные сообщения с Западом оказались перерезанными. Но тем не менее о желательности аннексии проливов речь абсолютно не шла. Против этого выступали и русский Генштаб, и министерство иностранных дел во главе с Сазоновым. Так в докладе Генштаба в 1913 г. указывалось, что "идея овладения проливами весьма заманчивая", но такой захват "с практической точки зрения едва ли желателен". Что он имел бы какой-то смысл лишь при наличии огромного флота, "подобного английскому или германскому". Иначе обладание проливами вызовет вражду к России со стороны европейских держав, а польза от них будет нулевой - их в любой момент можно блокировать с моря.

Поэтому Генштаб обосновывал мысль, что даже в случае войны следует добиваться лишь демилитаризации Босфора и Дарданелл и права свободного прохода через них. Эту точку зрения разделял и МИД - что владение таким беспокойным и конфликтным местом, как Стамбул, создало бы России массу проблем при отсутствии реальной выгоды. И в сентябрьских предложениях Сазонова говорилось отнюдь не о "приватизации", а о том же - что после войны проливы должны стать открытыми. Об "исторической миссии" овладения Константинополем орали лишь безответственные общественники, вроде депутата Думы Милюкова. Но после подлого нападения Турции идею утверждения на проливах стал разделять и царь - хотя его мнение противоречило позиции советников и специалистов.

Свою геополитическую программу Николай изложил в ноябре 1914 г. в беседе с французским послом М. Палеологом. Он говорил: "За те жертвы, которые несет русская армия и народ, и чтобы народу были понятны цели этих жертв в войне, ему навязанной, считаю разумным, что Германия должна будет поплатиться изменениями ее границ". Царь предполагал восстановление Польши, куда вошли бы Познань и, "может быть, часть Силезии", аннексировать часть Восточной Пруссии. Франции следовало возвратить Эльзас и Лотарингию, Бельгии в компенсацию за ущерб отдать район Ехля-Шапелль, между Голландией и Германией как средство от новых вторжений создать маленькое "буферное" государство Ганновер, а германские колонии французам и англичанам поделить по своему усмотрению. Что касается Австро-Венгрии, то "Галиция и южная часть Буковины позволят России достигнуть естественных границ у Карпат". Николай предлагал предоставить независимость Хорватии, автономию Чехии, Сербии отдать Боснию, Герцеговину, Далмацию и Северную Албанию, а южную Италии. Болгарии, "если будет разумной", Сербия вернет Македонию. А если выступит на стороне Антанты Румыния, предоставить ей Трансильванию. К вопросам утверждения на Босфоре царь подходил все же осторожнее, чем сторонники "креста над Св. Софией". Он говорил о том, чтобы гарантировать "свободный проход в проливах", для чего передать России часть побережья до "окрестностей Константинополя". А сам Стамбул, по мысли Николая, должен был стать "свободным городом. Само собой разумеется, что мусульманам должна быть гарантирована охрана их священных мест и их могил". Насчет Турецкой Армении Николай заявил: "Я не могу оставить ее под гнетом Турции. Нужно ли присоединять Армению? Это будет зависеть от решения Армении, в противном случае я устрою ей автономию". И заключил беседу: "Наше дело не будет правым перед Богом и историей, если мы, побуждаемые идеей морали, не обеспечим на долгое время спокойствие в мире".