Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй тип заместителей председателя Госплана — производственники-отраслевики, их типичным представителем был Николай Рыжков. За плечами у него были пять лет директорства на «Уралмаше» и четыре года на посту первого заместителя министра тяжелого и транспортного машиностроения.
Третий тип — крупные партийные деятели, по каким-то причинам разжалованные. Таким был Яков Рябов. В 1971–1976 годах он возглавлял Свердловский обком КПСС. Став после этого секретарем ЦК, курирующим ВПК, он оказался неудобен (выступал за оптимизацию военных расходов) министру обороны Дмитрию Устинову и был отправлен в Госплан «на укрепление».
И четвертый тип заместителей — ученые. В этой роли выступал академик Николай Иноземцев, директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Он координировал планы стран — членов СЭВ. При этом был крупной фигурой и обладал критическим складом ума. Его вдова Маргарита Максимова впоследствии вспоминала: «Придя домой после очередного редактирования (в который раз!) материалов к XXVI партсъезду, усталый и мрачный, он с горечью сказал: “Все, больше не могу, не могу!” В тот день Н. Н. Иноземцеву и его коллегам по рабочей группе вернули проекты доклада генерального секретаря и резолюции съезда примерно следующего содержания: “А как этот тезис согласуется с положениями марксизма?” (М. А. Суслов). “Не отступаем ли мы здесь от социалистических принципов?” (А. А. Громыко). “Я бы посоветовал ближе к Ленину” (К. У. Черненко). Эти пометки-директивы обязательны к исполнению. А до съезда остается два дня. Хорошо отработанный и понятный прием тогдашнего коллективного руководства: взамен предлагаемого варианта доклада съезду (поначалу в нем присутствовали и дух новаторства, и свежие мысли, и нестандартные подходы) получить в итоге привычный, приглаженный, на родном партийном языке и такой понятный народу документ. Реакция Николая Николаевича на этот раз была особенно острой. Когда же я посоветовала: “Да оставь ты эту каторжную работу, вернись в науку!..”, — он решительно возразил: “Да пойми же, за страну обидно!”»
«Вот какие непохожие друг на друга люди собирались под крылом Николая Константиновича в Госплане СССР: от Рябова до Иноземцева, — заключает М. В. Славкина. — Было сочетание несочетаемого, в результате чего складывался удивительный симбиоз: уникальный сплав науки и производства, управления и планирования. Многие шли на работу в Госплан с определенным скепсисом, а потом восклицали, что это были если не лучшие годы жизни (как-никак труд был адский), то, по крайней мере, очень яркое, интересное, насыщенное время».
«Сегодня иногда можно услышать, что Госплан СССР был реакционной структурой, чуть ли не форпостом ретроградства, — говорит Яков Уринсон, отдавший Госплану почти двадцать лет жизни. — Это совершенно не соответствует действительности. Госплан СССР, в отличие от многих других советских ведомств, позволял себе готовить и направлять в директивные органы довольно объективные доклады и записки о положении дел в экономике. В Госплане СССР трудились высококвалифицированные и здравомыслящие специалисты. В частности, сводным отделом нархозплана руководил Владимир Петрович Воробьев, глубоко понимавший экономику страны и внимательно следивший за тенденциями научно-технического прогресса. Он хорошо владел и правилами “аппаратных игр”, которые были характерны для того времени. Не по должности, но по влиятельности Воробьев был в Госплане вторым человеком после Байбакова и работал с ним напрямую. Многие министры тратили большие усилия, чтобы попасть к нему на прием. Вместе с тем он был удивительно демократичен. Когда мне нужно было посоветоваться, я поднимал трубку городского телефона (так называемой вертушки, обслуживавшей связь между номенклатурными работниками, у меня не было), и Владимир Петрович никогда не отказывал во встрече. Так же вели себя и его замы Евгений Александрович Иванов, Николай Николаевич Барышников, Леонард Борисович (Бернгардович) Вид, Игорь Игнатьевич Простяков. Интересно и полезно было общаться с работавшими тогда в Госплане и его институтах коллегами». Здесь Уринсон называет М. Албегова, А. Анчишкина, Р. Белоусова, Л. Бери, Г. Галахова, Ф. Клоцвога, А. Конюса, А. Лалаянца, В. Лившица, Н. Петракова, С. Ситаряна, Н. Сметанина, А. Смышляева, С. Шаталина, О. Юня, Ю. Яременко…
Не без гордости вспоминает о работе в Госплане и Валерий Серов, бывший заместитель Байбакова, впоследствии министр и зампредседателя правительства РФ: «Уже через полтора года я понял, что это настоящий университет. В Госплане Союза ССР работали высочайшей квалификации люди. Сегодня кто-то утверждает, что Госплан — это была некая группа чиновников, которые оторвались от реальности и обеспечивали выполнение партийных решений. Это бред, непонимание».
Госплан называли «экономическим штабом страны». Под экономикой подразумевалась многоотраслевая индустрия, управляемая командными методами на основе планов. В этом смысле Байбаков был типичным советским экономистом. «Такие понятия, как “рынок”, “макроэкономика” и тому подобное, ему, конечно, были чужды, — говорит Уринсон. — Но он хорошо понимал отношения между министерствами и ведомствами. Понимал роль Минфина. Понимал роль денег в экономике — в отличие от многих советских экономистов, типа академика Готовского, — считавших, что главное — это материально-вещественная структура, а деньги нужны, чтобы обслуживать ее. В Госплане понимали, что Минфин — серьезное ведомство и что, если деньги не работают, экономика тоже работать не будет. Байбаков хорошо представлял себе также все, что касалось ресурсов проката, стройматериалов, молочной продукции. Он был профессионал».
Когда на коллегии Госплана представляли нового кандидата в руководящий состав, Байбаков обращался к нему всегда с таким напутствием: «Идите, работайте, не подводите ни себя, ни нас». Вот так же в 1983 году был принят в Госплан на работу Валерий Серов. Рассказывает: «Когда я проработал уже месяц, мне показалось, что все делается не так, масса недостатков, ненужных дел, бюрократия. Я сел и написал подробную докладную записку. Пришел, отдал Байбакову, он ее просмотрел, отодвинул нижний ящик стола и говорит: “Извини, у меня сейчас времени нет подробно поговорить, давай через недельку мы с тобой встретимся, я подготовлюсь, и ты подготовишься, и мы с тобой посмотрим”. Я ушел от него окрыленный. А на следующее утро сам прочитал записку, стал анализировать, что я там написал, а написал много глупостей. Мне стало стыдно. И когда я через неделю пришел к Байбакову, то сказал: “Николай Константинович, вы меня извините, но я хочу забрать свою записку обратно”. Он опять открыл ящик, достал записку и сказал: “Умница, в Госплане никогда не надо торопиться. Все, что
