Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день Президиум конгресса обратился к Троцкому с просьбой выступить в прениях: «Вам, разумеется, известен громадный интерес, с которым секции КИ относились и теперь еще относятся к этому вопросу. Какую бы позицию руководящие русские товарищи ни занимали, они обязаны всесторонне осветить и сформулировать перед Конгрессом этот вопрос, столь глубоко волновавший первую партию Коммунистического Интернационала»[1015].
Сославшись на то, что возобновление дискуссии означало бы выражение несогласия с решением Тринадцатого съезда партии, Троцкий от выступления отказался[1016].
Что стояло за таким неожиданным шагом, который равнялся признанию собственной неправоты? Вероятно, после череды чувствительных поражений Троцкий предпочел на время выйти из игры, надеясь, что рано или поздно его способности будут востребованы вновь. Нельзя исключать и того, что его нежелание изложить свои взгляды являлось результатом устного соглашения со сталинско-зиновьевской фракцией: молчание могло быть оплачено обещанием возврата к конструктивной работе в Политбюро.
Л. Д. Троцкий среди делегатов Пятого конгресса Коминтерна
17 июня — 8 июля 1924
[РГАСПИ. Ф. 492. Оп. 2. Д. 101]
Так или иначе, ни один из конгрессов Коминтерна не услышал выступлений Троцкого как представителя инакомыслящих в большевистской партии. Принятая без дискуссии резолюция, повторяя тезис о мелкобуржуазном характере оппозиции в РКП(б), неожиданно для иностранных делегатов дополнила его обвинением в «правом уклоне» из-за солидарности с рядом оппозиционных групп в компартиях Польши, Франции и Германии. Этот ярлык, который Троцкий отныне понесет как крест и, отправляясь в ссылку, «передаст» бухаринцам, станет синонимом административного кнута во всем Коминтерне. После этого никто из коммунистов, верных его генеральной линии, не посмеет даже подумать о том, что и «правые» могут оказаться правы.
В первой половине 1924 года Троцкий еще выбирал осторожные выражения при характеристике положения в Коминтерне, ограниваясь ссылками на Ленина, который призывал иностранные компартии искать собственные источники финансирования, чтобы проложить путь к самостоятельной жизни. Он выступил против «чрезмерного вмешательства Исполкома во внутренние персональные вопросы партий». Что касается глобальной перспективы мировой революции, то для ее победы коммунистам придется дождаться завершения периода «демократического империализма», о чем он говорил уже в ходе работы Четвертого конгресса Коминтерна и за что был обвинен в оппортунизме.
В заявлении Пленуму ЦК РКП(б) Л. Д. Троцкий написал о готовности отказаться от дальнейших дискуссий и сложить с себя полномочия председателя Реввоенсовета
15 января 1925
[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 156. Д. 60. Л. 13–17]
Более подробно Троцкий разбирал причины поражения «германского Октября». Признавая (в отличие от Зиновьева) вину в этом «русских товарищей», он искал для нее объективные причины: «Ошибка заключалась в том, что установку на революцию мы взяли уже летом, приблизительно в июле, а сознательно взяться за ее осуществление решились только в октябре. Он [Троцкий] сравнивает положение с поведением всадника, дающего лошади шпоры перед самым прыжком через ров, вместо того чтобы заранее развить быстрейший ход. Тут лошадь либо поворачивает в последний момент, либо падает в яму»[1017].
Макс Истмен
Декабрь 1922
[РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 263. Л. 1]
Сторонники Троцкого в зарубежных компартиях прекрасно видели, что в спорах речь идет не столько о политических вопросах, сколько о дискредитации их лидера. Французский коммунист Росмер в начале 1925 года подводил итоги борьбы с ним в уходящем году: «Был мобилизован Интернационал. Гром и молнии сыпались на упрямые секции, которые отказывались высказаться вслепую о важных вопросах, которых они не знали или знали мало. Эта работа была поручена эмиссарам Зиновьева. Они громко кричали „долой фракционизм“ и в то же время фабриковали фракции. Это было доброе время для ограниченных вульгарных честолюбцев, которые отравляют послевоенное рабочее движение, а сейчас получили возможность выдвинуться»[1018].
Троцкий прибегал к лавированию, реагируя на растущее давление со стороны сталинского большинства. 15 января 1925 года он написал самокритичное письмо пленуму ЦК, на котором не смог участвовать ввиду болезни: «Я говорю, что большевизм подготовлялся к своей борьбе в революции непримиримой борьбой не только с народничеством и меньшевизмом, но и с „примиренчеством“, т. е. с тем течением, к которому я принадлежал»[1019].
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о предложениях Президиума ИККИ относительно книги М. Истмена
27 августа 1925
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 504. Л. 18–18 об.]
Тем самым он подбросил своим оппонентам — Зиновьеву и Сталину, а позже и Бухарину важный аргумент для своей собственной дискредитации. Впрочем, «примиренцев» клеймил в своих работах еще Ленин, да и будущие «правые» в ВКП(б) во главе с Бухариным в конце концов будут фигурировать под этим псевдонимом.
Следующим ходом в кампании дискредитации Троцкого стало предъявленное ему от имени Политбюро требование осудить появившуюся на Западе весной 1925 года книгу американского журналиста Макса Истмена, который симпатизировал большевикам и неоднократно бывал в Советской России. Книга называлась «После смерти Ленина» и раскрывала многие секреты «кремлевской кухни». Истмен был знаком с Троцким, брал у него интервью и восхищался масштабом его личности. По его мнению, только «создатель Красной армии» имел право претендовать на ленинское наследство, на его фоне остальные лидеры РКП(б) выглядели бледными троечниками. Вряд ли издание книги было согласовано с ее главным героем — Троцкий был вынужден оправдываться на страницах «Правды», назвав себя жертвой интриги и пообещав ответить западным злопыхателям брошюрой «Куда идет Англия»[1020].
Попытавшись сыграть на опережение, он направил Сталину объяснительную записку, в которой признал, что давал биографические материалы Истмену, но не передавал ему никаких документов о внутрипартийной дискуссии. То, что «английские меньшевики» воспользовались выходом в свет книги, не имеет ко мне никакого отношения, подчеркивал Троцкий, отметив в заключение, что «уже около полугода, как я не получаю документов Коминтерна». Письмо было выдержано в примирительном тоне и заслуживало
