Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через месяц после неудавшегося королевского побега Национальное собрание утвердило новую конституцию, в которой Людовику XVI отводилась только исполнительная власть, законодательная же переходила под контроль Национального собрания – будущего Национального законодательного собрания. Большинство умеренных делегатов в Собрании приветствовали реформы, но депутатам-радикалам, таким как Максимилиан де Робеспьер, Жан-Поль Марат и Жорж-Жак Дантон, реформ недостаточно. В этой борьбе они рассчитывают на поддержку санкюлотов – ремесленников и лавочников, простых людей, заседающих в народных советах Парижа, получивших прозвище за длинные брюки, которые они носят вместо бриджей до колена и шелковых чулок знати и богатой буржуазии. Несколькими месяцами ранее санкюлоты устроили массовую демонстрацию на улицах Парижа в знак протеста против бедственного экономического положения, в котором все еще находилась Франция. Теперь же заседания советов превратились в битву между радикальными и неимущими gens de rien и более умеренными и богатыми gens de bien.
Британский философ Эдмунд Берк в политическом трактате «Размышления о Французской революции», опубликованном в ноябре 1790 года, с ужасом отмечает, что революция приобретает все более радикальный характер: «Английский народ не станет подражать тем веяниям моды, которые он никогда не пробовал, и не станет возвращаться к тем веяниям, которые оказались на поверку пагубными. Он воспринимает законное престолонаследование как право, а не как правонарушение, как благодеяние, а не как преступление, как гарантию свободы, а не как символ рабства». Берк называл Французскую революцию «чудовищной причудой… диким безнравственным поведением и бесстыдным одичанием взглядов и практик», а делегаты Национального собрания, по его словам, «вели себя как комедианты на ярмарке перед шумной толпой».
Томас Пейн считал иначе. В книге «Права человека», опубликованной также в 1790 году, он утверждал, что только с помощью радикальных действий французский народ сможет «очистить авгиевы конюшни от паразитов и грабителей… совершив полную и всеобщую революцию».
Французы же воспринимали свою революцию как всенародную борьбу с несправедливостью. Под политическим давлением жирондистов, политической группировки, состоявшей в основном из купцов и предпринимателей, в апреле 1792 года Собрание в полном составе объявило войну Австрии. Французскую революцию стремились распространить на весь мир.
Тем временем в условиях внутриполитического хаоса лета 1792 года Людовик XVI работал над своим политическим возвращением. Король сделал ставку на то, что австрийские и прусские войска проникнут во Францию при помощи émigrés[404] и помогут восстановить порядок. Но мечта короля вскоре разбилась вдребезги, когда французам удалось оттеснить прусские и австрийские войска под Вальми. Тогда же королевскую семью перевели в Тампль – бывший штаб тамплиеров, ныне тюрьму.
Королю поставили мат.
21 сентября 1792 года Национальный конвент, заменивший Национальное законодательное собрание, провозгласил Францию республикой. Французская монархия окончательно лишилась опоры. Радикальные якобинцы объявили короля Людовика XVI главным врагом общества. Так, депутат-якобинец Луи Антуан де Сен-Жюст, получивший впоследствии прозвище «архангел террора», заявлял, что «для этого человека [Людовика XVI] нет среднего варианта; он должен либо править, либо умереть». По мнению Робеспьера, даже в судебном процессе нет смысла: «Людовика свергли из-за совершенных им злодеяний. Поэтому его нельзя судить дальше. […] Нужно вынести ему приговор, не проводя судебного разбирательства, и немедленно умертвить, поскольку он посмел бунтовать. Это наказание станет торжественным политическим реваншем».
Но до этого пока не дошло. Пока. 11 декабря 1792 года бывший французский король Людовик XVI, или Луи Капет, как его теперь называли, предстал перед членами Конвента. Ему назначили трех адвокатов, одним из которых оказался Ламуаньон де Малешерб, бывший председатель Cour des Aides[405] и бывший министр кабинета короля. Понимая, что суд над ним превратится в фарс, Людовик заявил Малешербу: «Ваша жертва [в деле моей защиты] достойна уважения, однако вы рискуете своей жизнью и не сможете спасти мою».
26 декабря 1792 года суд завершился. Раймон де Сез, один из трех адвокатов Людовика, обратился к членам Конвента с финальной речью, начав ее торжественными словами: «И вы обвиняете его [Людовика]. Того, кто подарил вам свободу. Он сделал так, чтобы вы здесь собрались, и теперь вы решаете его судьбу». Де Сез говорил два часа, пытаясь доказать, что процесс – фарс, что Людовик всегда преследовал интересы подданных и что обвиняемый никогда, никогда не хотел проливать кровь. Его почти не слушали. На трибунах стояла оглушительная тишина. Около половины второго пополудни де Сез сел, и Людовику тоже разрешили выступить. «Я обращаюсь к вам, возможно, даже в последний раз, и торжественно заявляю, что на моей совести нет никаких преступлений и что мои адвокаты говорили исключительно правду». Людовик понимал, что приговор был вынесен задолго до суда, и, садясь, непринужденно спросил Малешерба: «Вы уверены, что я с самого начала не ошибся и что мой приговор в самом деле был вынесен еще до того, как я его услышал?»
15 января 1793 года 691 из 749 членов Конвента проголосовали «за», признавая обвиняемого виновным. Герцог Орлеанский, член королевской семьи, избранный делегатом Конвента и получивший имя Филипп Эгалите, также не колебался ни секунды. На следующий день Конвент должен был вынести решение о наказании, и именно бывший герцог Орлеанский поднялся на трибуну, чтобы громогласно заявить: «Я убежден, что любой, кто пытался или попытается в будущем покуситься на суверенитет народа, заслуживает смерти, поэтому я голосую за казнь [Людовика]».
В итоге 290 депутатов проголосовали за тюремное заключение и возможность выслать Людовика из Франции. Еще 39 членов Конвента выступили за пожизненное заключение и 26 – за смертную казнь с тем, чтобы оставалась возможность заменить ее пожизненным заключением. И наконец, 365 членов Конвента вместе с герцогом Орлеанским подали голос за немедленную казнь Людовика. Робеспьер потребовал нового голосования, которое дало бы окончательный результат, и во втором туре 334 депутата потребовали пожизненного заключения, а 387 – смертной казни. Людовику о результате сообщили на следующий день.
Три дня спустя, 21 января 1793 года, в лютый зимний холод бывшего короля препроводили на гильотину. Барабанный бой на эшафоте заглушил последние слова некогда самого могущественного человека во Франции: «Я умираю невинным, я невиновен в преступлениях, в которых меня обвиняют. Я прощаю всех, кто повинен в моей смерти. Я молю Бога, чтобы на земле Франции больше никогда не пролилась кровь». Ровно в 9 часов 22 минуты голова бывшего короля Франции Людовика XVI слетела
