Булочник и Весна - Ольга Покровская

Мне так и не удалось разузнать, чем закончилась миссия Тузина: едет ли Ирина в Москву и если да, то когда и насколько? На время или навеки? Из дому она не выглядывала, а заходить самому с тех давних пор, как она влепила Илье затрещину, мне стало неловко.

Тем временем дело близилось к Новому году. Осенний снег растаял, а зимнего пока не подвозили. Тучи шли с востока порожними. Сырой ветер гонял листву, чернели не убранные к Новому году ели. Лес по границе наших участков обнесли оранжевой сеткой. Ходили слухи, что через него будут рубить прямой проезд с шоссе, чтобы гости спортивно-развлекательного творенья не заплутали на поворотах.

На следующий день после того, как по опушке была установлена желтая ограда, за мной зашёл Коля и, подведя к сетке, произнёс загадочно:

– Я вот думаю: им-то что! У них во где голова! – и кивнул на шатаемые ветром кроны. – В гробу они её видали, эту сетку! Они птиц видят, облака вон!..

Ближняя к забору ёлка просунула к нам через проволочные колечки свои пальцы. Коля, усмехнувшись, пожал их.

За пару дней до праздника выпал наконец серьёзный зимний снег. На его лебяжьем, не укатанном и не расчищенном пуху тридцатого вечером я впервые за долгий срок увидел Ирину. В белой шали поверх тулупчика, с непокрытой головой, она брела в гору, таща тяжёлый, по всей видимости, пакет. Я возвращался из булочной и нагнал её на въезде в деревню. Не паркуясь, заглушил мотор и вышел.

Ирина, розовая, рыжая, плюхнула пакет в снег и остановилась ждать, пока я подойду. Вид у неё был сконфуженный, но при этом гордый.

– Вот полюбуйтесь! Из-за вас я купила патефон! – сказала она и кивнула на утонувший в снегу пакет.

Пр и ближайшем рассмотрении в нём и правда обнаружился чемоданчик, обитый потрёпанной алой тканью.

– Ну давайте уж, берите, тащите ко мне! – велела она. – Я и так еле в гору доволокла!

– А почему из-за меня? – полюбопытствовал я дорогой.

– По кочану! – отозвалась Ирина, но, передумав, сжалилась. – Потому что вы про меня забыли, и я решила вас умаслить! Мастерила вам на Новый год подарок! Не скажу какой! И мне не хватило коричневой нитки. Поехала в Буйново поискать, а там на рыночке мужик с патефоном. Прямо какой-то Дед Мороз-цыган! Прилип и счастье сулит! Если, говорит, тебе от патефона счастья не привалит – приходи, я деньги верну. Но этого, говорит, не может быть! Ты, говорит, пластиночки заводи – и оно прямо на глазах образуется! Костя, ну подумайте, можно было не купить?

– Нельзя никак, – согласился я.

– А вы не смейтесь! К нему ещё пластинки. «Риорита», «Два сольдо», «Брызги шампанского». Вальсы ещё…

Я занёс патефон на крыльцо и опустил на лавочку. Ирина отперла дверь и, войдя, крикнула:

– Миша, я патефон купила – спускайся! – а затем обернулась ко мне: – Ну что вы встали! В залу тащите. Сейчас будем с вами пробовать – работает или нет! Видите, какая у меня собирается жизнь! – произнесла она из глубины дома. – Мишка, Тишка, Васька, печка, самовар, патефон! Всё настоящее! Только Тузика нет. Я всё думаю, может, подобрать какую-нибудь собаку – а в ней и окажется мой Тузик? Как вы думаете?

Я зашёл следом за Ириной на промороженную террасу. На окнах диковинными папоротниками цвел иней.

Ирина велела поставить патефон на стул. Добыла из пакета растрёпанный конверт с пластинкой и, бережно взяв диск за рёбра, установила. Боязливо покрутила ручку и опустила иглу. Полился сладкий, потрескивающий звук.

Я стоял, прислонившись к простенку между хлипкими стёклами. Ну и дует же у вас, друзья! Ирина тоже распрямилась и встала, чуть склонила золотую голову набок, прислоняясь к мелодии танца. Нежная и басовитая южная музыка плыла по холодной террасе, словно запах немыслимого пирога. Мы с Ириной, как сироты, принюхивались к нему. И вдруг так жалко мне стало – себя, Ирину, малолетнего игромана на втором этаже, весь их холодный дом.

– Ирин, хотите потанцевать?

– Ой, хочу! – рассмеялась она от неожиданности и, подлетев, протянула мне обе руки. Секунд двадцать мы покружили с ней, скользя по заиндевелым доскам. Вдруг Ирина вырвалась и, остановив пластинку, проговорила с волнением:

– Костя, но ведь вы не считаете меня дурой? Я правильно сделала, что тогда вцепилась в шинель, хоть, конечно, жалею страшно. И что не поехала с Николаем – тоже правильно. В любом случае это вышла бы пошлость. А так я, по крайней мере, поступила, как человек. Просто по-честному осталась одна. Вы-то хоть меня понимаете?

Она сознавала, конечно, что винить в своём бедственном положении, кроме себя, ей некого.

Тридцать первого утром, зайдя к Ирине проститься, я получил свой уникальный подарок – варежки. Они были прекрасны, черны, как мрак, но по кромке простёганы ниткой цвета весенней берёзовой ветки. Бордово-коричневый этот оттенок привёл меня в трепет. Как и в прошлом году, я позвал Ирину с Мишей поехать со мной к моим родителям. Но Ирина только покачала головой, и я уехал один. Однако прибыл в Москву не сразу. В городке у нас была назначена встреча с Петей.

72 Сеанс воздухоплавания

Михал Глебыч Пажков, как человек, не отделяющий личную жизнь от бизнеса, встречал Новый год с коллегами и на этот раз избрал для корпоратива место неподалёку от объекта его нынешней страсти – комплекса и монастыря. Им оказалась известная в Подмосковье конноспортивная школа, арендованная Пажковым со всеми потрохами, включая лошадей и инструкторов.

Прежде чем рухнуть в дым корпоративного праздника, Петя позвонил мне и бодро объявил, что у него есть для меня новости. При этом заехать в булочную не пожелал, настояв на встрече в нелепом месте – городском парке.

– Говорят, у них тут обогреваемое колесо обозрения завезли, финское! Зимой работает, – улыбнулся он, пожимая мне руку.

Петя был без шапки, в запорошенной дублёночке. На его тёмные волосы падал густой, предвещающий дорожные пробки снег. Глаза сияли шальной энергией.

– У нас полчаса, не больше. Мне ещё к своим, – сказал я, почуяв невнятную тревогу.

– Успеешь! – легко возразил он и поволок меня через белую аллею в дальний конец парка, туда, где возвышался тающий в снежной мгле круг колеса. К нему и вёл меня Петя, докладывая дорогой обо всём, что случилось с тех пор, как мы не виделись.

Главной его новостью было внезапно возросшее доверие Пажкова. На следующий день после фантасмагорического вечера, когда Петя тщетно пытался «умыть» Сержа и получил от Пажкова в нос, Михал Глебыч вызвал его к себе. Там, под коньячок, между ними состоялся некий судьбоносный разговор, о котором Петя и хотел рассказать мне.

– Прокатимся? – предложил Петя, когда, в дыму снега и сигарет, мы дошли до колеса обозрения.

Я с сомнением поднял голову на медленно движущиеся кабинки.

– Прокатимся! – сказал он твёрдо и подтолкнул меня к лестнице. – Мне землю тебе показать надо!

– Какую ещё землю?

– Увидишь!

Не озаботившись билетами, Петя с пленительной улыбкой сунул контролёрше денежку и просил не тревожить, пока мы не накатаемся всласть. Для пущего драйва он выбрал единственную аварийную кабинку с выломанным стеклом и, презрев возражения смотрительницы, запрыгнул. Обернулся ко мне: «Ну давай, живее!» И сразу вьюжное море подхватило лодчонку. Кудрявой волной забелели деревья и остались внизу. Теперь панораму заслоняла только парочка высоток.

– Чем не Альпы! – крикнул Петя сквозь грохот ветра. – Гляди! Вон там! – и указал на беспредельное, укрытое белой позёмкой озеро. – Чёрт, не видно из-за снега! Ну всё равно – там вот, на той стороне. Прибрежная линия и дальше до леса! А рядом Михал Глебыч гольф-клуб раскатать хочет.

В холодном ужасе я посмотрел на Петю.

– Ну чего опять не так? Говорю же – моя земля! – рассердился он. – Всё есть! Вода, лес, скоростная трасса! Строй – не хочу! Как посёлочки лепить – это всё у отца накатано, ничего сочинять не нужно.

И с какой-то торопливой дотошностью принялся толковать мне о том, что этот райский надел на берегу озера – есть земля сельхозназначения, впрочем, в ближайшие недели её статус должен быть изменён на пригодный для жилищного строительства. И тогда уж будет его, Петина, забота, как грамотно распорядиться ресурсом и шагнуть уже, чёрт возьми, наконец на новую ступень развития.

– Погоди-ка, – прервал я его. – А деньги где взял? У отца?

– С какой радости у отца? – огрызнулся он. – Отец мой пальцем не стукнул, чтоб мне с музыкой помочь. Я бы знаешь сейчас кем был, если б он меня тогда поддержал? Не дождётся теперь, чтоб я у него одалживался!

– Ну а как тогда? Пажкову душу заложил?

– Да чего уж там заложил! Продал! – легко рассмеялся он.

Больше вопросов у меня не было. Я умолк. Можно даже сказать – заткнулся. Мы молча плыли над лесом. Петя задымил сигареткой.

– Да он сам предложил! – сказал он, не дождавшись моих расспросов. – Пристал после концерта – что, мол, это за перцы, что тебе им так насолить надо? Короче, вытянул из меня всю эту бодягу. И как-то, знаешь, понял, проникся. Правильно, говорит, никому нельзя спускать! Надо, говорит, тебе на ноги становиться, без этого никак. Ну и слово за слово – вспомнили вот про эту землю на водохранилище. Давай, говорит, если не боишься – ввязывайся! Весной уже можно начинать – шикарный выйдет проект! Я бы, говорит, и сам занялся, да дел по горло. Кредит вот предложил взять, буквально за так. Устроил, как родному…