Золото «Черного принца» - Ольга Баскова

– Да, Валентина Михайловна. – Журналистка почувствовала, как лоб покрывается каплями пота. – Слушаю вас.

– Вы просили позвонить вам, если я вспомню, – сказала старушка. – Так вот. Я вспомнила. Слышите? Наконец-то вспомнила.

Зорина сжала телефон запотевшими ладонями:

– Вспомнили что?

– То, что папа называл кошельком. Это находится в Балаклаве. Мы часто гуляли возле того места всей семьей. Если бы я поехала туда, я бы разыскала это без труда…

Выслушав рассказ женщины, Катя, задыхаясь, проговорила:

– Прошу вас, никому об этом не говорите, пока я не разрешу.

– Но я уже сказала, – растерянно произнесла Слободянская. – Разве это повредит мне?

– Лучше было бы этого не делать, но ждите моих указаний. – Зорина нажала кнопку отбоя.

На негнущихся ногах она прошла в кухню, где ненаглядный Костик невозмутимо доедал кусок пирога.

– Послушай, дорогой. – Присев на табуретку, девушка вкратце рассказала ему о том, что он еще не знал. – Мне надо немедленно что-то придумать. – Вдруг она хлопнула себя кулаком по лбу. – Кажется, есть идея. – Катя обняла мужа за плечи. – Костенька, скачи скорее в билетные кассы аэровокзала и заказывай четыре билета в Симферополь на завтра.

Скворцов наморщил лоб:

– Кому, кроме тебя и меня?

– Слободянской и Киселеву. Вернешься – расскажу о мысли, которая пришла мне в голову.

Оперативник безропотно надел пиджак:

– До встречи, дорогая.

Чмокнув супруга в щеку, Катя бросилась к телефону:

– Это справочная аэропорта? Когда рейс на Симферополь? А следующий? Сколько их всего? Большое спасибо.

Получив необходимую информацию, девушка позвонила Косте:

– Любимый, сделай так, чтобы никто из Слободянских не полетел утренним рейсом. Мы должны получить фору.

Проинструктировав Скворцова, Зорина связалась с Валентиной Михайловной:

– Я разрешаю вам рассказать все семье. Только одно условие – соберите всех, даже внуков. Утром я за вами заеду, и мы отправимся в Балаклаву.

Старушка ахнула:

– Я увижу свой родной город?

– Да, но никому ни слова.

Слободянская клятвенно пообещала.

Приехавший через полчаса Костик радостно сообщил:

– Взял четыре билета. Как ты просила. Вылет завтра в одиннадцать.

– Ты проинструктировал своих коллег, чтобы под любым предлогом задержали вылет кого-нибудь из Слободянских? У нас должна быть фора в два часа.

– У нас она и будет, – спокойно ответил оперативник. – Билеты я взял случайно. В самый последний момент одна семья, состоящая из папы, мамы, гувернантки и мальчика, сдала свои. У ребенка случился приступ аппендицита. Так что мы тоже могли не улететь.

Журналистка похлопала мужа по плечу:

– Нам везет. Звони Пашке, а я подготовлю Валентину Михайловну.

Ровно в одиннадцать часов самолет, покинув аэропорт Приреченска, взял курс на Симферополь.

Сидя на задних креслах экономкласса, Павел и Константин дремали, отсыпаясь за тревожную неделю. Зорину тоже разморило тепло салона, и она с удовольствием бы прикорнула в своем уголке, если бы не ее соседка, волнение которой вызвало характерную для такого возраста словоохотливость.

Страдавшая склерозом старушка, словно боясь опять забыть дорогие сердцу воспоминания, трещала без умолку, рассказывая о детстве, юности и покойном муже.

Катя вежливо слушала, молясь про себя, чтобы память не отказала пожилой женщине в нужном месте и в нужное время.

Когда молодая стюардесса объявила о посадке, Слободянская вскочила со своего места.

– Куда вы? – рассмеялась Зорина. – Мы же не в троллейбусе. Вам нужно пристегнуть ремни.

Валентина Михайловна капризно надула губы:

– Как медленно стали летать самолеты.

Журналистка улыбнулась:

– Нас доставили, как обещали, в течение двух часов.

– Мы действительно на крымской земле?

– Действительно.

Пожилая женщина еле дождалась того момента, когда ее ноги коснулись асфальта. Неожиданно для всех упав на колени, она принялась исступленно целовать серую пыль. Зорина пыталась приподнять ее: на них начинали оглядываться.

– Это всего лишь аэропорт, – мягко произнесла девушка. – До Балаклавы еще ехать и ехать.

Старушка словно ее не слышала:

– Все равно, все равно, – повторяла она, воздев руки к небу и благодаря Бога за подаренную возможность еще раз в жизни очутиться там, где прошло ее детство, и пройтись по земле, по которой ступали ее родители.

Подошедшие к ней Павел и Константин тихонько приподняли ее за локти.

– Нас ждут.

– Пойдемте.

Желтый полицейский «уазик» сиротливо стоял на площади. Тронув за плечо мирно дремавшего в нем сержанта, Скворцов сунул ему под нос удостоверение:

– Уверен, вы ждете нас.

Парень заморгал заспанными глазами:

– Сейчас позову капитана. Он где-то здесь. – И, высунувшись из окна, закричал: – Товарищ Соколов!

Со скамейки, стоявшей под начинающим желтеть кленом, поднялся высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми.

– А, уже приехали?

Его добродушное лицо озарила улыбка. Он протянул гостям широкую ладонь:

– Старший оперуполномоченный капитан Соколов Игнат Никитич.

Оперативники и Катя назвали себя. Последней к полицейскому подошла Валентина Михайловна.

– Слободянская, – отрекомендовалась она таким тоном, что Соколов, бережно взяв ее руку, прикоснулся к ней губами.

Женщина удовлетворенно кивнула:

– Настоящий кавалер.

Сержант Манаков распахнул дверцу «уазика»:

– Присаживайтесь. Куда везти?

– В Балаклаву, – уверенно сказала Катя. – Далеко до нее?

Игнат пожал плечами:

– Думаю, часа три максимум.

– Тогда не будем терять времени.

Выбравшись на магистраль, Манаков развил такую скорость, что старенькая машина затрещала по всем швам.

– Эй, поосторожней! – крикнул ему Павел. – Мы должны довезти наших дам живыми и невредимыми.

Сержант осклабился:

– Не волнуйтесь. Не впервой по этим дорогам мотаться.

Валентина Михайловна, словно отрешившись от всего, смотрела в окно и что-то шептала.

Скворцов толкнул локтем жену:

– Как бы не помешалась от радости.

– Не думаю, – сухо отрезала Катя.

В дороге время летело быстро. В три часа «уазик» въезжал в Балаклаву.

Увидев знакомые и дорогие сердцу улочки и горы, пожилая женщина громко воскликнула:

– Балаклава! Мой родной город! Остановите, молодой человек!

Манаков вопросительно посмотрел на своего начальника.

– Останови, – бросил тот.

Манаков затормозил на набережной, примостившись между стоявшими машинами. Старушка с неожиданной проворностью вылетела из салона и припала к земле:

– Здравствуй, дорогая! Прости, что так долго не приезжала.

По ее сморщенным щекам покатились слезы.

Киселев повернулся к журналистке:

– Когда она закончит? Как я понял, нас ждут другие дела.

Подойдя к Слободянской, Катя тихонько положила ей руки на плечи:

– Валентина Михайловна!

Женщина быстро поднялась на ноги:

– Извините меня. Я еще успею насладиться родными местами.

Они сели в машину.

– Теперь куда? – поинтересовался Соколов.

– Я покажу.

Память не подвела дочь эпроновца Шаткина, в деталях воскресив знакомые с детства картины. Она уверенно показывала дорогу, не путаясь в узких пыльных улочках.

– А теперь пройдем пешком.

Манаков остановился у крутого подъема на небольшую гору.

– Здесь же нет стоянки.

Игнат повернулся к нему:

– Побудешь здесь. Я так понял, нам придется подняться наверх.

Валентина Михайловна кивнула в знак согласия:

– О, совсем немножко.