Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Стоимостное содержание права на жизнь дает нам основание для установления предмета нашего исследования, за который мы принимаем следующую формулу:

право на социальную жизнь + биологическая жизнь = фундаментальный социальный факт или Rs+Lb=F,

где биологическая жизнь (Lb) – относительно устойчивое, объективное и протяженное во времени биологическое существование, а право на социальную жизнь (Rs) – относительно неустойчивый социальный атрибут биологической жизни с переменным адресом, который носит первичный по отношению к жизни после рождения характер, является субстратом социальной среды и обладает социальным потенциалом (зарядом) в виде относительного стоимостного выражения.

А фундаментальный социальный факт (F) – потому что с него все начинается, это фундамент социальных отношений, своеобразный бозон Хиггса в социологии, такой же хрупкий и коротко живущий (с точки зрения исторических процессов), такой же источник гравитации, только социальной, и такой же объективный. Однако он отличается от обычного социального факта тем, что, во-первых, на него можно воздействовать, он по природе своей подвержен воздействию тех же самых социальных фактов, а во-вторых, его биологическое существование имеет индивидуальный предел.

При этом, человек как фундаментальный социальный факт и как бозон Хиггса является основой и источником всех социальных фактов, принудительному воздействию которых он сам подтвержден. Здесь не трудно заметить, что между ними существует устойчивая диалектическая связь. Не случайно Александр Зиновьев говорил, что особенность социальных объектов состоит прежде всего в том, что люди сами суть объекты такого рода, постоянно живут среди них и в них.[97] Такой несколько абстрактный, но в то же время объективный взгляд на человека как на социальный факт позволит нам примирить предмет исследования с предметной областью социологии, которая, по А. Ю. Завалишину, представляет собой систематическое изучение индивидов в составе групп и социальных образований.

Если описать наш предмет словами, то это индивид, рассмотренный с точки зрения его социального потенциала, выраженного в стоимостной оценке права на жизнь, которым он пользуется по поручению социума. Если еще короче, то это Homo Sapience, наделенный правом на жизнь в обществе, правом на социальную жизнь. Отсюда право на жизнь – это тот самый паспорт, благодаря которому человек получает прописку в обществе и становится членом социума. А уже в социуме проводятся котировки живого товара по имени Человек, в ходе которых устанавливается цена права на жизнь каждого в отдельности и всех вместе взятых, в зависимости от потребностей и приоритетов тех или иных социальных групп и условий их существования. Образно говоря, постоянные торги на этой своеобразной биржевой площадке составляют главное содержание социальной действительности и служат источником социального взаимодействия между людьми, переплавляя сумму их индивидуальностей в единое целое, в реальность особого рода – в общество.

Простейший вид социальной общности – источник военного общества

Если спросить, с чего начинается война, то каждый из нас, не задумываясь, ответит – с мобилизации. В самом общем, бытовом смысле это значит, что нужно собрать необходимый контингент солдат, способных с оружием в руках не только решать боевые задачи, но и умирать ради этого. Все мы прекрасно понимаем, что немного найдется охотников пойти на смерть. Так было всегда. Хотя история, и история России в особенности, знает немало героев, пожертвовавших своей жизнью ради спасения родины или товарищей, но все же не всегда даже на войне совершаются подвиги. Не случайно с древнейших времен всем государствам приходилось применять те или иные формы принуждения для того, чтобы набрать необходимое количество воинов, готовых пойти на смерть.

В нашем понимании единственным инструментом, с помощью которого это можно сделать, было право на жизнь человека, принадлежащее, как мы установили выше, социуму. Его крупнейший агент и «правообладатель» государство разными способами (обычно с помощью религии, которая веками внедряет в сознание людей понятие о жизни как об «отрицательной ценности», а о смерти – как о «положительной»[98]) играет на понижение стоимости права на жизнь с тем, чтобы получить достаточное количество недорогого «пушечного мяса». Таковы условия войны – жизнь отдельного солдата нельзя ценить высоко, потому что, во-первых, она может оборваться в любой момент, а во-вторых, потому что усилиями одного бойца нельзя решить военную задачу и тем более достичь целей войны.

Но если усилия солдат объединить и организовать в некоторую – назовем это кумулятивную социальную стоимость,[99] то в случае победы появляется новая, более крупная социальная стоимость в виде, например, населения завоеванных территорий. А это уже не только социальная стоимость, но и конкретная экономическая, выраженная в денежных единицах – в дополнительной добыче, в дополнительной дани, в дополнительных налогах, в дополнительных товарах, в дополнительных контрактах и т. д.

В этом смысле можно сказать, что война как социальный факт, а значит, как практически всякая материальная вещь, может выступать в роли своеобразного орудия производства, орудия производства добавочной стоимости. О том, что война представляет собой широкое поле деятельности для «капиталистических авантюристов» всех времен и народов, говорил еще Макс Вебер в своей «Протестантской этике».[100] И именно так к ней относились с древнейших времен и до времени появления ядерного оружия, когда такой путь экономического развития потерял здравый смысл (хотя это не мешает Западу балансировать на грани, особенно в последнее время: надо же как-то выходить из кризиса).

Но вернемся к мобилизации. Полагаем, что кумулятивную социальную стоимость, достаточную для производства добавочной социальной стоимости, можно произвести только с помощью мобилизации. Википедия определяет мобилизацию как «комплекс мероприятий, направленных на переведение вооружённых сил (ВС) и государственной инфраструктуры на военное положение», т. е. исключительно как военное мероприятие. Точно так же определяет ее и Британская энциклопедия (Encyclopaedia Britannica).

А вот Большая советская энциклопедия (БСЭ) дает более общее толкование, не выделяя ее военную направленность: мобилизация – это «приведение в действие, сосредоточение сил и средств для достижения определенной цели». Как бы то ни было, но понятно, что мобилизация – это древнейшее орудие организации больших или малых человеческих масс. Именно поэтому она нас особенно интересует.

Она нас интересует еще и потому, что при разработке классификации социальных общностей Э. Дюргейм пришел к выводу, что простейшей из них является орда (ودرا). Он говорил: «Это социальный агрегат, не заключающий в себе и никогда не заключавший никакого другого более элементарного агрегата, но непосредственно разлагающийся на индивидов. Последние внутри целостной группы не образуют особые группы, отличные от предыдущей; они расположены рядом друг с другом, подобно атомам. Ясно, что не может быть более простого общества; это протоплазма социального мира и, следовательно, естественная основа всякой классификации».[101]

Казалось бы, какое отношение мобилизация имеет к «простейшей социальной общности», ведь она давно канула в Лету, а само понятие мобилизации появилась только в XIX веке? Конечно, Орда как государственное образование уже давно не существует. Но вот, например, язык орды, который возник в XIII в., в самом начале монгольского завоевания Индии, и на котором сегодня говорят по разным оценкам от 100 до 300 млн человек (включая автора этих строк), существует и сегодня. Он почти так и называется как орда – урду (ودرا), гласные «о» и «у» в этом языке фонетически очень близки и имеют разное звучание и разный смысл только в других языках. И если сравнить то, что написано выше в скобках, то всякий, даже незнакомый с персидской вязью, увидит, что это одно и то же слово.

Думается, никто не будет спорить, что язык – это основа всякой культуры, поскольку представляет собой не только средство коммуникации, но и традицию, и обычаи, и литературу. Существование языка Орды говорит о том, что и сегодня мы являемся свидетелями распространения ордынской культуры, причем язык урду по-прежнему выступает в роли межэтнического средства коммуникации среди разных народов на территории разных государств – от Средней Азии до Малайзии, его преподают во многих медресе наряду с арабским. И даже в Пакистане, где урду является государственным языком, родным его считают только семь процентов населения, но знают все.

В переводе на русский слово «урду/орда» означает «стан, лагерь, военный лагерь, язык орды». Это лишний раз подтверждает то, что орда была не только простейшим социальным агрегатом, она была военным лагерем, многоязычным и полиэтническим. Упрощаем выражение, как говорят математики, и получаем простейший класс социальной общности есть военный лагерь (орда).