Жертвы интервенции. Первое комплексное научное исследование деятельности Общества содействия жертвам интервенции 1924–1927 гг. - Иван Борисович Полуэктов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отдельно следует отметить деятельность чрезвычайных комиссий (ЧК) и реввоентрибуналов по выявлению лиц, виновных в проведении белого террора на захваченных территориях, а также самих обстоятельств белого террора. В Екатеринбургской губернии, по неполным данным, собранным чекистами к процессу 1920 г. над колчаковскими министрами[82], в 1918–1919 гг. белыми властями было расстреляно двадцать пять тысяч человек. Особым репрессиям, по этим же данным, подвергались Екатеринбургский и Верхотурский уезды. «Одни Кизеловские копи – расстреляно, заживо погребено около 8 тысяч, Тагильский и Надеждинский районы – расстреляно около десяти тысяч. Екатеринбургский и другие уезды – не менее восьми тысяч человек. Перепорото около 10 % двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин, детей. Разорены – вся беднота, все сочувствующие советской власти»[83]. Впоследствии эти чекистские данные вошли во многие издания[84]. Безусловно, указанные чекистские цифры надо воспринимать критически, особенно по Кизеловским копям[85], но сам факт массовых репрессий в регионе имел место. Имел место и сбор информации о белом терроре. Поэтому хотя цифры и имели завышенный характер, но все-таки не были преувеличены в десятки и сотни раз, как часто заявляется в современных изданиях.
Важным моментом в установлении жертв интервенции и белых режимов были различные партийные комиссии и издаваемые ими памятные книги-мартирологи. Эти издания начали появляться уже на заключительном этапе Гражданской войны в России. Среди них можно отметить одно из первых подобных изданий – книгу «Красная Голгофа», изданную в Благовещенске уже в 1920 г. Издание «Красной Голгофы» было началом большого проекта, имевшего целью увековечивание памяти погибших в годы Гражданской войны на Дальнем Востоке революционеров. Инициатором его, вероятнее всего, был историк революционного движения, поэт и журналист И. Жуковский. Помимо ряда биографий жертв белого террора, в ней был приведен персонализированный список жертв японского и белого террора в известной деревне Семеновке[86]. Предполагалось несколько выпусков, но вышел только один.
Из других подобных работ отметим московское издание 1922–1923 г. «Братская могила» в двух выпусках[87]. Из более поздних изданий можно упомянуть издание «Памятник борцам пролетарской революции, погибшим в 1917–1921 г.»[88]. Характерно, что второе издание вышло как раз в год формирования Общества содействия жертвам интервенции, а на следующий год вышло уже третье издание. Издание подготовили Людмила Степановна Лежава (1864–1943), сестра известного большевика Михаила Степановича Ольминского и жена Андрея Матвеевича Лежавы, в указанный период являвшегося заместителем председателя Совнаркома РСФСР – председателем Госплана РСФСР, и Г. Русаков.
Данные издания также в определенной степени ставили вопрос о жертвах белого террора и интервентов в период Гражданской войны в России. В них имелся определенный перечень жертв белого террора. Однако в работе Общества содействия жертвам интервенции они практически не были задействованы.
Тем не менее все указанные комиссии и издания создали определенную основу для создания источниковой базы по истории белого террора.
Глава II
Создание и организация работы Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции
Для советского правительства было очевидным, что вопрос царских долгов и других финансовых претензий к России будет одним из камней преткновения в отношениях с западными державами. Материальные претензии исчислялись многомиллиардными цифрами, при этом данные показатели имели тенденцию к увеличению за счет процентов. По французским исчислениям, приведенным в английском печатном издании «Экономист» (выпуск от 27 декабря 1924 г.), русский довоенный долг Франции состоял из государственного долга в 7 427 684,67 зол. франков, а также гарантированных государством железнодорожных долгов – 2 009 706 592 зол. франков. В частных и муниципальных предприятиях французский капитал участвовал значительной цифрой около 2 млрд французских франков. Во время Первой мировой войны Франция дала кредиты России на общую сумму 3 450 000 зол. франков. Тем самым всего в Россию было вложено французских капиталов на общую сумму 14 712 998,649 зол. франков[89]. И это только французские претензии, а были еще и другие страны Европы тоже со своими финансовыми требованиями, например Великобритания, Бельгия и ряд других стран[90]. Так, английские претензии следующим образом характеризовались в советских источниках: «Довоенные займы определяются официальными ведомствами в 39 млн ф. ст., а в других источниках имеются большие суммы; мелкие претензии составляют 23 млн ф. ст. Военные займы, по английским подсчетам, составляют 5 373 млн зол. руб. Что касается национализированной собственности, наши цифры и цифры американского департамента торговли дают только сумму акционерного и облигационного капитала, а именно – по некоторым данным 507 млн зол. руб., а по другим данным даже меньше 500 млн. Англичане дают общую сумму всех английских претензий по национализации собственности, а именно 1703 млн зол. руб., причем эта цифра крайне дутая. Проценты за шесть лет по 6 % составят 2816 млн зол. руб. В общем можно насчитать 10 639 млн зол. руб. по английским требованиям»[91].
Поэтому уже в 1920 г. в Советской России и других республиках началась определенная работа по решению этой проблемы. Сумма советских контрпретензий должна была быть определена на основе данных организованной еще 24 марта 1920 г. специальной Комиссии по исследованию и учету влияния на русское народное хозяйство войны и блокады Советской России Антантой под председательством В.Г. Громана[92]. Впоследствии его на этом посту сменил А.Г. Гойхбарг[93], а еще позднее С.С. Пилявский[94]. Комиссия с перерывами работала в течение двух лет.
Особенно усилилась работа в преддверии Генуэзской конференции 1922 г. Это было не случайно. Генуэзская конференция должна была стать отправной точкой для внешнеполитического и экономического признания советских республик. Восстановление их экономик после Гражданской войны представлялось очень проблематичным без привлечения внешних кредитов.
Имели место и другие обстоятельства. На Брюссельской конференции (6–8 октября 1921 г.), созванной для обсуждения вопроса о помощи Советской России в связи с голодом, также было выдвинуто в качестве обязательного условия предоставления кредитов признание советским правительством всех государственных долгов России и возвращение национализированной собственности иностранным подданным[95]. Таким образом, и организация эффективной борьбы с голодом, и восстановление послевоенной советской экономики оказались связаны с проблемой признания прежних кредитов.
Поэтому 28 октября правительство РСФСР направило Великобритании, Франции, Италии, Японии и США ноту, в которой заявило о готовности признать обязательства по довоенным государственным займам в случае предоставления условий, обеспечивающих практическую возможность выполнения этих обязательств, признания правительства республики де-юре, а также предлагалось созвать мирную конференцию и рассмотреть взаимные претензии
