Юрий Никулин - Иева Пожарская

Своей требовательностью Алексей Герман доводил актеров до отчаяния. И без того нелегкие съемки осложнялись еще и тем, что Герман, как ни один другой режиссер, уделял особое внимание «второму плану» — прохожим на улицах, участникам митинга, массовке на перроне, танцующим девочкам во дворе дома, пассажирам в вагоне поезда и прочее, прочее, прочее. Пока главные герои фильма разыгрывали свои сцены и диалоги, там, на втором плане, тоже шла своя жизнь. И Герман тщательно прорабатывал все съемочные моменты буквально с каждым участником массовки. Лучшие дубли он мог забраковать и переснимать только потому, что кто-то из массовки на третьем-четвертом плане не так себя вел, не так шел. Впервые в жизни Юрий Никулин не чувствовал ни удовольствия, ни радости на съемках и от съемок. После каждодневных шести-семи дублей он возвращался в свое купе полностью опустошенным. От холода, усталости, неудовлетворенности ужасно хотелось есть, но Герман и в этом смысле «свирепствовал» — ему нужен был в кадре Лопатин осунувшийся от фронтового голода, холода, ужаса. Накануне съемок крупных планов Герман обычно говорил: «Юрий Владимирович, поменьше ешьте, у вас крупный план» — и в столовой рядом с Никулиным тогда садилась Светлана Кармалита — следить, чтобы Юрий Владимирович не ел много.

До самого конца Герман не мог определиться с финалом картины и снял два разных варианта. Первый заканчивался смертью молодого лейтенанта, воевавшего всего месяц. Уныние, отчаяние, безысходность, бессмысленность — вот что накатывало на Юрия Никулина от такого финала. Второй вариант был светлее: только что кончился обстрел, первый в жизни этого молоденького лейтенанта — и он уцелел! Лейтенант в эйфории, и они с Лопатиным (то есть Никулиным) идут по полю и говорят о каком-то американском журнале. И все живы! В фильм вошел второй вариант — Константин Симонов посоветовал Алексею Герману остановиться на более оптимистичном финале, оставлявшем зрителю надежду.

Оба финала снимались по-германовски — долго, трудно, нудно. Требовался дождь, актеров поливали из дождевальных машин, все безумно уставали. Режиссер вынимал из актеров всю душу, он требовал, требовал и требовал. Никулин постоянно ругал себя за то, что согласился сниматься, — «кой черт погнал меня на эти галеры!». К концу съемочного периода он чувствовал себя совершенно выбившимся из сил. Работа в цирке казалась отдыхом.

Но когда фильм вышел на экраны (хотя и незаметно, только в маленьких кинотеатрах) и все, кто его видел, отзывались хвалебно — а картина и вправду получилась незаурядной, — сложности, трудности, обиды быстро забылись… В памяти остались главным образом смешные случаи, например: солдатам-статистам выдали обмундирование, и один из пареньков стал ныть, что ему достались слишком длинные штаны, что шинель коротка, сапоги огромные — смотреть, мол, на него страшно. «Так воин и должен внушать страх», — со свойственной ему невозмутимостью сказал Юрий Владимирович, и все вокруг засмеялись. Что, кстати, спасло парня от разноса, который уже собирался устроить ему Герман.

Или другая история: к вагонам, в которых актеры жили, пока снимались сцены в поезде, прицепили вагон-ресторан, в котором вся съемочная группа завтракала, обедала, ужинала. Там висел большой портрет Сталина. Когда Алексей Герман увидел это, он велел директору ресторана убрать портрет. Тот ни в какую! Герман: «Сталина убрать! Иначе мы вас отцепим и пришлем другой вагон». Директор вагона-ресторана: «Ну и отцепляйте, я на вас только прибыль теряю с вашими копеечными суточными». Скандал разгорелся страшный! Ситуацию спасла Людмила Гурченко, увидев которую, директор ресторана так разволновался и потерял голову от восхищения, что портрет Сталина немедленно убрал. Когда же на следующее утро Юрий Никулин пришел завтракать, то, съев яичницу, сказал: «А при Сталине кормили лучше». Группа расхохоталась.

Из беседы с Алексеем Германом: «С Юрием Владимировичем Никулиным было очень легко работать. У нас, конечно, бывали с ним ссоры, но либо их провоцировали люди вокруг, либо он считал, что я грубый — не по отношению к нему, а по отношению к группе. Силу знаменитой никулинской доброты испытал и на собственной шкуре. По просьбе Константина Симонова нас принял в Ташкенте сам Рашидов, местный владыка. Нам необходимы были условия для съемок: войска, остановка трамвайного движения и прочее. И все время, пока я добивался этого для фильма, Никулин с таким же упорством выдавливал квартиру для какого-то старого клоуна, которому негде было в Ташкенте жить… Когда я понял, что происходит, я наступил ему на ногу. Он посмотрел на меня глазами своего персонажа — того, который выращивал на арене цирка чекушку до размеров громадной бутылки, — и продолжал просить за клоуна. В конце встречи я уже просто стоял у него на ноге. Наконец, мы вышли, и он мне сказал: "Да достанешь ты всё для своей картины — вон какой ты трактор! А за старого клоуна кто попросит?"».

День 19 220-й. 15 августа 1975 года. Параджанов

«Ночь с 14 на 15 августа 1975 года. Москва Дорогой Сережа!

1. Получил весточку от тебя. Спасибо большое. Все приветы твои переданы нашей семье, которая, в свою очередь, просила написать в письме самые лучшие пожелания тебе.

2. Прости, что так долго не отвечал тебе. Были на это причины. Только не думай, что все это время я не думал о тебе и о твоей Судьбе. Наоборот…»

Это начало письма, которое Юрий Никулин отправил Сергею Параджанову в тюрьму. Их, таких писем, много. Это было написано, когда Параджанов, великий мастер, автор фильмов «Тени забытых предков» и «Цвет граната», уже более полутора лет сидел в лагере по сфабрикованному обвинению. Вот продолжение этого письма:

«3. Не думай, что я — инициатор этой жуткой картинки на конверте. Я не знал об этом. Узнал, когда уже на почте радостная девочка-телеграфистка протянула мне пачку конвертов с жуткими харями, под которыми написаны фамилии моя и Миши-партнера. Позже я узнал, что подобной рекламы удосужились Карандаш, Олег Попов, Берман, Борис Вяткин (все клоуны). Ужас!

Немного о моей жизни.

Максим. Он женился 9-го (этого месяца). На свадьбе было 35 человек (в основном родственники). Она (Маша) девочка, младше Максима на полгода. В прошлом году поступала в ГИТИС (т/ведческий), но не прошла, а в этом году поступила на вечерний (МГУ — журналистика). Они счастливы. Ну и мы вроде бы тоже. А что делать? Теперь проблема с жильем. Надо всё устраивать и продумывать. (Сейчас они в Каневе, в том самом прекрасном, где мы когда-то вместе отдыхали семьями.)

Друзья. Познакомился с милыми людьми: Лилей Брик и Василием Абгаровичем (ее муж). Очень приятные люди. Я впервые был в Переделкине. У них просидел часа полтора, и почти все время говорили о тебе и о… Маяковском.